XV
Утро вплелось в спальню мягкими золотыми нитями — солнце нежно целовало белые шторы, превращая их в сияющий тюль. Я ещё не успела открыть глаза, а в воздухе уже витал запах чего-то тёплого, сладкого, свежего. Вдруг раздался тихий скрип двери — и сквозь сон я ощутила лёгкое прикосновение к щеке.
— Доброе утро, соня, — услышала я его голос, удивительно мягкий и такой домашний.
Открыв глаза, я увидела Килиана: растрёпанные волосы, чуть помятая футболка и улыбка, от которой внутри всё перевернулось. В руках он держал поднос: кружка кофе, бокал свежевыжатого апельсинового сока, тарелка с круассанами и аккуратно нарезанными фруктами. Всё это выглядело так трогательно и по-настоящему, что в груди разлилось тепло.
— Ты?.. — я улыбнулась, всё ещё сонная. — Ты серьёзно сделал это сам?
— Конечно, — с гордостью сказал он, ставя поднос рядом. — Хоть раз я хотел порадовать тебя так, чтобы ты запомнила.
Я села, накинув на плечи одеяло, и взяла из его рук тёплый круассан. От первого кусочка на губах растянулась улыбка: нежное тесто, шоколадная начинка, и при этом — ощущение, что вкуснее только потому, что это приготовил он.
Мы ели молча, переглядывались, а потом он, лениво облокотившись на подушки, сказал:
— Сегодня у меня тренировка. Хочешь отвезти меня?
Я приподняла бровь:
— На твоей машине?
Он ухмыльнулся:
— Ага. Представь: ты за рулём, я рядом, и все будут смотреть на тебя.
От этих слов меня пробрала лёгкая дрожь. Внутри было что-то среднее между гордостью и смущением. Я представила, как проезжаем улицы Мадрида: я веду его машину, а он сидит рядом, спокойный, красивый, весь мой.
— Ладно, — улыбнулась я. — Но только если ты обещаешь не мешать мне советами, как будто я на экзамене по вождению.
— Обещаю, — рассмеялся он, но в глазах мелькнул огонёк озорства. — Хотя… не гарантирую.
Я сделала глоток кофе и поймала себя на мысли: вот оно, счастье. Не в грандиозных моментах, не в оглушительных признаниях, а в таких тихих утра́х, когда он приносит завтрак в постель, а я чувствую, что весь мир умещается в этой комнате, на этом подносе, в его улыбке.
-----
Я медленно поднималась с кровати, чувствуя на себе взгляд Килиана. Он уже стоял у шкафа, выбирая одежду, и с мальчишеской улыбкой тянул на себя спортивную форму. Белая футболка обтянула его торс, подчеркивая каждую линию, а черные тренировочные штаны сидели на нем так естественно, будто были второй кожей.
— Смотри, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — если я вот так подниму футболку, то пресс будет отвлекать тебя весь день, согласна? — он лукаво подмигнул, слегка приподнимая край ткани.
Я закатила глаза, но не смогла сдержать улыбку.
— Ты неисправим, Килиан. — Я нарочно сделала вид, что равнодушна, но внутри меня теплом разливался смех и нежность.
— А если я скажу, что эти штаны слишком обтягивают, ты ведь снова найдёшь способ разозлить меня? — добавил он, явно наслаждаясь своей игрой.
Я подошла ближе, поправила ворот его футболки, и тихо шепнула:
— Может, тебе стоит шутить поменьше, пока я не решила посадить тебя обратно в кровать?
Он рассмеялся низко и звонко, притянув меня к себе за талию. Его ладони скользнули чуть ниже, и он снова позволил себе ещё одну пошлую реплику. Я только хлопнула его по плечу, и в этом движении было больше игривости, чем злости.
Потом настала моя очередь собираться. Я выбрала лёгкий наряд — джинсы с высокой талией, белую рубашку и каблуки. Взгляд Килиана, скользнувший по мне сверху вниз, сказал больше, чем любые слова. Он тихо присвистнул и добавил:
— Ну всё, теперь точно будет сложно уехать.
Когда мы вышли из дома, на улице уже чувствовалась свежесть утра. Воздух был наполнен лёгкой прохладой, а солнце только начинало подниматься, окрашивая город в золотистые оттенки.
На парковке стояла его чёрная дорогая BMW, блестящая после недавней мойки, словно в предвкушении поездки. Я взяла ключи у него прямо из рук, и, гордо вскинув подбородок, сказала:
— Сегодня я за рулём.
— Ты уверена? — с игривым сомнением спросил он, скрестив руки на груди. — Моя малышка доверена тебе… береги её.
— Расслабься, — ответила я, опускаясь в кожаное сиденье. — Она в хороших руках.
Заводя двигатель, я краем глаза заметила, как Килиан усаживается рядом, откидывается на спинку и смотрит на меня с таким довольным видом, будто сам себе завидовал. Его ладонь привычно легла мне на бедро, чуть сжав его, и я почувствовала, как горячая волна пробежала по всему телу.
— Вот теперь всё правильно, — тихо сказал он. — Я и моя девушка. И моя машина. И всё это — идеально.
И в этот момент мне показалось, что даже утро стало ярче.
__________
Мотор урчал ровно, будто пел свою утреннюю песню, а я вела машину по улицам Мадрида. Небо светлело, золотые лучи солнца медленно пробивались сквозь крыши домов, заливая город мягким светом. На заднем сиденье лежал букет, тот самый, что Килиан привёз для меня вчера, и каждый раз, когда я краем глаза ловила его, сердце теплее билось.
Килиан сидел рядом, расслабленный, но с тем напряжением, которое я знала — мыслями он уже был на тренировке. Он крутил в руках свой телефон, иногда мельком улыбался и что-то писал. Я украдкой наблюдала за ним, и каждый раз ловила себя на мысли, что даже такие простые моменты — его профиль в солнечном свете, лёгкая небритость, взгляд, устремлённый вдаль — для меня как картина, которую хочется хранить в памяти.
Мы подъехали ближе к тренировочному центру «Реала». И уже издалека я заметила толпу фанатов. Они собрались у ворот, держа плакаты, футболки, телефоны наготове. В тот момент Килиан оживился — его глаза засияли, губы тронула улыбка.
— Останови здесь, — мягко сказал он, положив ладонь на моё бедро. Его пальцы были тёплыми, и мне вдруг не захотелось отпускать его даже на миг.
Я плавно припарковалась у тротуара. Сердце слегка ёкнуло — я оставалась за рулём, а он вышел, и мир сразу ожил вокруг него. Толпа закричала, словно разом вдохнула и выплеснула радость. Десятки рук тянулись к нему, телефоны мигали вспышками.
Я наблюдала из-за стекла, как он улыбается, жмёт руки, фотографируется, подписывает майки. В его движениях была лёгкость и уверенность, но я видела и то, что он вкладывает в это искренность. Он любил этот момент — не как обязанность, а как встречу с теми, кто верит в него.
Сквозь шум толпы иногда доносилось его имя, выкрикиваемое с таким восторгом, что мне самой хотелось улыбаться. И я улыбалась. Где-то глубоко внутри было ощущение гордости и, одновременно, странной хрупкости — он принадлежал и этим людям тоже, не только мне.
Он обернулся, поймал мой взгляд через стекло. Подмигнул — так, будто весь этот шум на секунду перестал существовать. Только я и он. И сердце тут же сдалось, растворившись в этом простом, но таком личном жесте.
___________
Я сидела в машине Килиана, аккуратно устроившись за рулём, и всё никак не могла привыкнуть к тому, как эта машина вела себя на дороге — мощь под капотом чувствовалась даже при лёгком нажатии на газ. Кожа руля ещё хранила его тепло, и от этого у меня внутри разливалось странное чувство близости, будто он всё ещё рядом.
До офиса я доехала быстрее, чем ожидала. У самого входа стояла Лусия — с кофе в руках, в своём лёгком платье, и как всегда с той самой лёгкой улыбкой, будто она уже всё знает. Она посмотрела на машину, потом на меня, и её глаза хитро блеснули.
— Откуда у тебя такая тачка? — приподняла бровь она, делая вид, что вопрос задан невзначай, но я видела, как ей не терпится услышать ответ.
Я лишь улыбнулась и пожала плечами, стараясь не выдать лишнего.
— Одолжили, — спокойно ответила я, хотя внутри сердце кольнуло — слишком просто прозвучало, слишком прозрачно.
Лусия сделала маленький глоток кофе и ухмыльнулась:
— «Одолжили»… Ага. Такой машиной просто так не делятся. — Она прищурилась. — Это ведь Килиан?
Я сделала вид, что не спешу отвечать, отвела взгляд, будто проверяла телефон, и спокойно добавила:
— Даже если и так — это что-то меняет?
Лусия хмыкнула, но её глаза засияли теплом, а не осуждением.
— Нет, ну просто… знаешь, ты идёшь, а за тобой начинает тянуться целая история. Это чувствуется. И тебе идёт, Адель. Очень.
Я улыбнулась, но внутри меня всё смешалось — лёгкая неловкость, гордость и то сладкое ощущение, когда секрет уже почти перестаёт быть секретом.
Холодное утро вдруг показалось ярче, а город — добрее.
________
Солнечный свет мягко ложился на стол, где я сидела с ноутбуком. В комнате стояла та самая тишина, что дарит вдохновение — только лёгкое тиканье часов и ритмичный стук пальцев по клавишам. Я работала сосредоточенно: редактировала текст, искала правильные формулировки, проверяла факты. Голова была ясной, мысли текли плавно, будто слова сами находили дорогу.
В какой-то момент я поймала себя на том, что улыбаюсь. Внутри — тепло, словно рядом невидимо был он. Даже работа переставала казаться тяжёлой, когда я знала: вечером мы снова увидимся.
Чашка кофе на столе уже остыла, но аромат оставался густым, и я сделала последний глоток, будто закрывая маленький утренний ритуал. Лёгкая усталость приятно вплелась в настроение, но она не мешала, а скорее делала день живым, настоящим.
Экран мигнул уведомлением. Телефон дрогнул на столе. Я лениво протянула руку, думая, что это очередная рабочая почта, но сердце сразу забилось быстрее — Килиан.
— "В 6 будь готова. Пусть приедешь и заберёшь меня с тренировки."
Я прикусила губу, перечитывая. Короткое сообщение, но за ним будто стояла его улыбка, его голос. Я тут же почувствовала волнение — как будто это была не простая встреча после тренировки, а что-то большее.
Я написала короткое "Хорошо, буду ❤️", и вернулась к работе. Но мысли уже летали где-то далеко от текста. В голове вертелась только одна картинка — я, его машина, вечерний Мадрид, и он, уставший после тренировки, но всё такой же желанный.
_________
Часы на экране мигнули — 17:45. В офисе уже стало тише, коллеги потихоньку расходились, а я все еще закрывала папки и складывала флешки в ящик. За эти несколько часов я успела утонуть в работе, и даже немного забыть, что вечером меня ждет Килиан. Но вот короткое сообщение от него — «Жду тебя в 18:00, красавица» — заставило сердце биться чуть быстрее.
Я выключила ноутбук, собрала сумку и, улыбнувшись самой себе в отражении стеклянной перегородки, направилась к выходу. Вечерний Мадрид встречал меня золотыми отблесками заката, небо окрашивалось в розово-оранжевые тона, и город словно замедлял свой бег.
Я села в машину Килиана, которую оставила утром у офиса, вдохнула знакомый аромат его парфюма, впитавшийся в сиденья, и сразу же ощутила, будто он рядом. Ладонь легла на руль, и в голове вспыхнула мысль: забавно, как легко я привыкла к его присутствию даже в мелочах. Даже его машина стала казаться частью нашего общего мира.
Дорога к тренировочной базе была наполнена мягким светом фонарей и редким вечерним движением. Я ехала, чувствуя легкое волнение — будто впервые собираюсь его увидеть, хотя прошло всего несколько часов.
Когда я подъехала к базе, сердце вздрогнуло: у ворот уже стоял он — высокий, в спортивной форме, с растрепанными после тренировки волосами и бутылкой воды в руке. Килиан заметил меня сразу, улыбнулся так тепло, что внутри все перевернулось. Он медленно пошел к машине, уверенной походкой, а я невольно задержала дыхание, глядя, как закат подсвечивает его фигуру.
Он открыл дверь, наклонился ко мне, и прежде чем сказать хоть слово, его губы коснулись моей щеки. Я почувствовала солоноватый привкус после тренировки и его живое тепло — настоящее, реальное, которое не заменить никаким сообщением.
— Ты вовремя, — сказал он, садясь рядом и пристегиваясь. — Хотя мог бы ждать тебя и дольше.
Я посмотрела на него с улыбкой, завела мотор и ответила:
— Просто я знала, что ты будешь ждать. А я не люблю заставлять тебя скучать.
Он усмехнулся, глядя на меня с тем самым игривым блеском в глазах, и я поняла: вечер только начинается.
___________
Я держала руль уверенно, хотя внутри всё ещё смешивалось лёгкое волнение и азарт. Машина Килиана, мощный чёрный BMW, будто подчёркивала, что я действительно сейчас в его мире — в мире громких матчей, камер, газетных заголовков. Он сидел рядом, расслабленно откинувшись на сиденье, с телефоном в руках.
Вдруг его смех разорвал тишину. Низкий, искренний, такой, что невозможно было не улыбнуться самой.
— Что? — я повернула голову на секунду, хмуря брови, но с лёгкой улыбкой.
— Ты должна это прочитать, — сказал он, почти давясь от смеха, и протянул мне телефон.
На экране статья: «Жена Килиана Мбаппе отвозит его на тренировки. Чудо! Ведь раньше всегда это делал водитель, а теперь за рулём его чёрного BMW — милая журналистка Адель Мерсон».
Я выдохнула, прикрыла рот рукой и рассмеялась:
— Жена? Серьёзно? Даже не подруга, не девушка, сразу жена! — слова выходили сквозь смех.
Килиан кивнул, хитро прищурившись:
— Видишь? Газеты знают больше, чем мы сами. Они уже решили всё за нас.
— Чудные, — я покачала головой, но внутри кольнуло тепло. Жена Килиана Мбаппе… звучит почти опасно красиво.
— А мне нравится, — вдруг сказал он серьёзнее, глядя прямо на меня, и в глазах мелькнул тот самый блеск, от которого сердце делает сальто. — Признай, неплохо звучит.
Я быстро отвела взгляд обратно на дорогу, пытаясь скрыть улыбку:
— Ещё рано такие заголовки читать, мистер Мбаппе.
Он рассмеялся снова, но уже мягче, и положил ладонь мне на бедро, чуть сжав — так уверенно, что дрожь пробежала по коже.
— Ну тогда пусть пока все думают, что у меня самая заботливая «жена».
И мы оба снова рассмеялись, но смех переплёлся с чем-то большим — с тихим согласием, что в этих случайных словах прессы была какая-то доля истины, о которой мы сами боялись пока сказать вслух.
****
Я ушла.
Стоп. Давайте я начну сначала.
Восемь месяцев назад всё было иначе. Когда он вернулся с Ибицы, я встретила его на пороге с букетом персиковых роз и сумкой его любимого кофе. Мы смеялись, обнимались, и дом будто снова наполнился светом — тем самым мягким, что бывает только тогда, когда два человека умеют молчать и понимать друг друга. Тогда я думала, что это навсегда. Я думала, что мы — это «навсегда», пока не начались мелкие трещины, которые нарастали так тихо и безжалостно, будто вода подтачивала основание дома.
Потом пришло «потом».
Сначала — задержки. Он возращался с тренировок позже обычного; говорил, что ребята устроили «ужин», «банкет», «которому нельзя было отказать». Я писала короткие сообщения — «ты в порядке?», «будь осторожен», — и получала вежливые, сухие ответы. Потом начались ночные звонки, которые он поднимал в коридоре, уходя в ванную, и я слышала только его хриплое «да-да» и краткую фразу: «Поговорим позже». Потом — секретность. Телефон, который раньше лежал на кухонном столе без пароля, вдруг стал закрытым, как сейф. Его глаза, которые умели говорить, что я ему нужна, начали прятаться за защитной плёнкой. Я смотрела и не понимала: это защитная реакция от усталости или новая, чужая сила в его жизни?
И был тот вечер. Последняя капля.
После домашнего матча он поехал в клуб — «отмечать победу» — и вернулся утром. Бледный, с запахом чужого парфюма на воротнике, с тёмными кругами у глаз и с раздражением в голосе, когда я спросила, как съезд прошёл. Он накричал: почему я не убрала посуду, почему не приготовила что-то тёплое к его возвращению, почему в доме всё так и не поменялось. Голос был такой резкий, что у меня внутри что-то сломалось окончательно: не от его слов, а от того, что он — тот самый человек, который мог быть безмятежным — сделал выбор: обвинять меня вместо того, чтобы сказать «я устал, извини».
Да, он изменял. Это было как холодный укол: сначала шок, потом злость, потом — странное тёплое чувство правды, которое я не могла и не хотела глушить. Я могла бы расплакаться. Я могла бы умолять. Но что мне дала бы эта слабость? Возвращение на те же грабли? Нет.
Я собрала вещи тихо. Мне не хотелось сцены. Мне не хотелось драм криков и слёз на кухне, где когда-то мы делили утра. Я положила в чемодан минимальный набор: несколько платьев, джинсы, ноутбук, те записи, которые я считала важными для работы. Я оставила то, что было нам обоим — зеркало, подушку, ту чашку, которую он любил. Но я не взяла главное: я не взяла его. Это не глупость, не акт ненависти — это выбор.
Реформер для пилатеса он подарил мне на день рождения — большой, тяжёлый, с красивыми ремнями. Я поставила его аккуратно у окна, так, чтобы солнечный свет падал на него утром. Пусть его новая девушка работает на нём. Пусть видит, как я когда-то пыталась укрепить своё тело и разум одновременно. Моя месть — не разрушение; моя месть — трансформация. Пусть она думает, что получает всё; я знала, что получаю больше.
Я тихо закрыла дверь за собой в тот день, когда он был на тренировке. Не тащила чемодан по коридору, не кричала по слезам — просто ушла. Внизу у дома стояла чёрная машина. Такси. Водитель не спрашивал лишнего: у всех в городе свои истории, свои тайны. Я положила сумку в багажник, села на заднее сиденье и уехала.
В машине я смотрела в окно и вспоминала. Вспоминала, как он смеялся, как мы готовили вместе пасту в полночь, как он держал меня за руку, когда мне было страшно. Помнила и те ночи, когда мне казалось, что мне не хватает воздуха от его близости — но не было ничего серьезнее, чем те слова, которые он произнёс в тот утренний час, крича на меня за грязную тарелку. Это была не только предательство тела. Это было предательство уважения. И я решила, что не могу оставаться частью сценария, где меня обвиняют в том, что я не нарушала.
Я приехала в маленькую квартиру в центре, которая всегда казалась мне временной. Но в тот день она стала временным убежищем. Я разложила сумки, поставила ноутбук на стол и на секунду остановилась у окна. Мадрид не менялся. Но я менялась. И это было единственным, что меня поддерживало: способность выбирать.
Я не хотела больной мести — я хотела честь. Моя стратегия была проста: я сделаю так, чтобы он видел меня чаще, чем свою новую девушку. И не потому, что хочу причинить ему боль, а потому, что хочу вернуть себе пространство. Я буду видимой. Я буду успешной. Я буду свободной.
План был прост: вернуться к работе с новой энергией — стать голосом, который смогут услышать. Вести передачи, появляться на публичных мероприятиях, делать экспертные колонки, где моя аналитика будет цениться не за связь с кем-то, а за мою голову. Короче: заменить ревность в его жизни не скандальной историей, а уверенным, размеренным взрывом собственной карьеры. Я начну появляться на тех матчах, где он играет — не как поклонница, а как профессионал; я буду задавать вопросы, которые никто не задаёт, и освещать то, что действительно важно. Пусть камера будет на мне. Пусть люди увидят: я — не придаток его славы. Я — самостоятельный мир.
И ещё: я планировала дать ему понять — не словами, а образом жизни — что я меньше нуждаюсь в мужской тени. Пусть он думает, что потерял меня. Пусть на мгновение его гордость поранится. Но не жестоко. Просто — ясно.
Я оставила записку на его подоконнике, не крикливую, не оскорбительную. Пара строчек, сухих, как весенний холод: «Я уехала на время. Пока ты не научишься отвечать за то, что говоришь и делаешь. Мерзко видеть, как ты лечишься ночами. Я вернусь сильнее. Не ищи меня». Я не хотела его смерти, я не хотела эмоций, которые пожирают. Я хотела собственного начала.
Потом я закрыла дверь на цепочку, так, как будто защищала себя от старой версии мира. Села в такси и посмотрела на уходящие силуэты улицы — на людей, на окна с огнями. Было страшно? Да. Было одиноко? Да. Было тяжело отказаться от любви, которая была и хорошим, и больным? Конечно.
Но за этой тяжестью шевелилась странная легкость: я выбирала себя. Даже если называла это «местью», внутри она была больше попыткой вернуть свою власть — над эмоциями, над планами, над своей жизнью.
Я не знала, как он отреагирует. Может, он удивится; может, решит, что это игра; может, начнёт звонить; может, вообще не заметит. Но это был мой акт. Я позволила себе уйти и не оглядываться, не давать объяснений тем, кто не хотел слышать правду.
Вечером я поставила рядом с ноутбуком кофе и открыла почту. Появились первые отклики: одна из редакций согласилась на короткую колонку, один продюсер позвал на обзор матча, а Лусия, моя помощница, прислала длинное сообщение: «Бросай на них тень. Ты будешь блистать». Я улыбнулась впервые по-настоящему.
Я знала: они будут смотреть. И я знала: я буду красивой не для него, а для себя. Моя месть будет сладкой и очень горячей — но не в его унижении. В моём возрождении. И если он увидит меня чаще, чем новую девушку, пусть это будет ясным напоминанием: я — жизнь, а не чья-то собственность.
Город за окном медленно засыпал, а я набросала первые строки — план, расписание, идеи для эфира. Уйти было трудно. Обрести себя оказалось ещё труднее. Но я уже шла по дороге, где преступления прошлого не могли держать меня в ловушке. И это была самая месть, которую я когда-либо желала: стать неприкосновенной, сиять, и позволить ему смотреть, как я живу дальше — уже не ради него, а ради себя.