chapter 21
Том разлепил веки. В голове шумело. Губы потрескались, во рту пересохло. Язык как наждак. Но хуже всего досаждала рука. Откинутая в сторону, она занемела до ломоты. Он лежал под капельницей. Попробовал шевельнуться – стрельнуло в боку.
Как он оказался в больнице? В том, что это больница, сомнений не возникало. Голые стены, выкрашенные светло-голубой краской. Железный умывальник в углу у двери. Высокая металлическая кровать, сбоку рычаг для подъёма изголовья. Капельница. А главное – этот специфический запах болезни и лекарств. Пока болела мать, он, казалось, въелся в её кожу, волосы, одежду.
Свободной рукой Том приподнял одеяло. Торс был туго перетянут повязкой. И, словно из мутной воды, проступило: вот он опускает глаза и видит кровь, много крови, и не понимает откуда. А потом – темнота. Медленно, эпизод за эпизодом, в памяти всплыло и всё остальное: солнце, брызги воды, маленький костёр, Линино лицо… Сердце больно сжалось. С убийственной ясностью он снова увидел тот кошмар. А дальше – ярость, всепоглощающая, нечеловеческая, способная сокрушить и уничтожить всё вокруг.
Том не знал, успел ли Лютый сделать с Линой страшное, и теперь все мысли занимало только это.
Пришла медсестра сменить капельницу, а увидев, что он очнулся, принялась щебетать: «Доброе утро… как самочувствие… что беспокоит…»
Том лишь коротко бросил:
– Где мой телефон?
– В камере хранения, конечно, с остальными вещами.
– Мне надо позвонить, – он попытался привстать на локте, но тут же бессильно рухнул, сражённый острой болью.
– Куда? Лежи давай! Вообще не двигайся. Тебе только вчера вечером операцию сделали и пару часов как из реанимации перевели. Вот придут к тебе, попросишь, чтобы потом принесли.
Это сколько ждать! Он же с ума сойдёт. Попросту не выдержит. Его уже сейчас раздирает на части. Потому что, если Лютый сделал что-то Лине, это целиком и полностью его, Томина, вина. Ведь ясно, что тот решил отыграться за былую обиду. Поджога ему оказалось мало!
– Мне правда срочно надо позвонить, – взмолился он.
– Ладно, дам тебе свой. Но только на минуту.
В ту же секунду дверь тихонько отворилась и робко, бочком вошла… она. Лина.
Господи! Не галлюцинация ли?
Нет, вот она подошла ближе, глядя на него с тревогой и нежностью. Кивком поздоровалась с медсестрой. Та ухмыльнулась:
– Я так понимаю, звонить тебе больше не надо. – Она взяла капельницу и вышла в коридор.
– Лина, – хрипло прошептал он.
– Том, – отозвалась она.
И всё равно Тому не верилось. Он протянул руку, коснулся её тёплой, гладкой кожи. У неё навернулись слёзы. Почему она плачет? Он боялся спросить.
Лина присела рядышком. Взяла его ладонь, нежно и бережно, словно боясь причинить боль.
Сначала они смотрели друг на друга – жадно, неотрывно, долго. А уж потом Том осмелился:
– Лютый… он тебя…
Ему не пришлось договаривать страшные слова – Лина всё поняла.
– Не успел. Ты меня спас. Опять!
Она отвернулась на миг, словно собираясь с духом, а потом выложила ему всё как на духу. И про глупую Викину затею, и про то, как переписывалась с Мари, которая оказалась вовсе не Мари, и про самое главное – что и тогда, и сейчас для неё всё всерьёз. И, словно сама не веря, что решилась, тихо прошептала:
– Я тебя люблю.
Том взял Линину ладонь и уткнулся в неё лицом, стыдясь, что не может сдержаться. Но зачем скрывать? Теперь, когда она обнажила перед ним душу.
Он коснулся её пальцев губами, медленно отвёл её руку и, глядя на Лину, тихо сказал:
– И я тебя люблю. Очень.
Том быстро шёл на поправку. В окно рвалось звенящее лето, небо манило синевой. Хотелось скорее покинуть унылые стены. Впрочем, и в палате скучать ему не давали. С обеда и до семи, пока не закрывались двери, вереницей тянулись посетители. Мать, отец, Михалыч, Щербакова, Дэн, Настя, пацаны со двора, Семакин с Викой – они, оказывается, после похода тоже закрутили любовь. Тумбочка и холодильник ломились от фруктов, соков, домашних пирогов. Приходили из полиции. Подробно допрашивали: кто, как, при каких обстоятельствах. От Дэна Том узнал, что Лютого и ещё двоих взяли. Четвёртого пока разыскивают.
И, конечно, каждый день его навещала Лина. Её одну он ждал с замиранием сердца, боясь поверить в своё счастье. Но стоило взглянуть в синие глаза, светящиеся неподдельной нежностью, и душу согревала мысль – нет, всё правда, она любит его, любит по-настоящему. Потому что глаза не могут лгать. Слова, поступки – сколько угодно, но не глаза…
Когда ему разрешили выходить, они часами гуляли по больничному двору, держась за руки.
– Поговорила с Игорем наконец, – сказала Лина. – Долго не могла заставить себя даже взглянуть на него. Сначала он всё отрицал, но потом признался. Стал оправдываться. Уверял, что из любви это сделал.
– А ты?
– А я сказала, чтобы он больше ко мне не подходил. Никогда. Пригрозить пришлось, – засмеялась Лина. – Он же видел, какой ты в гневе. В общем, мы разбежались навсегда. И родители в курсе. И про тебя они знают.
– И не против, что мы вместе?
– Они знают, что ты спас меня. И мечтают с тобой познакомиться. Так что выписывайся скорее.
Том, улыбнувшись, обнял Лину за плечи.
– Уже скоро.
– У нас ведь всё будет хорошо?
– Нет, – покачал он головой. – У нас всё будет лучше всех…
КОНЕЦ