chapter 19
Том категорически не хотел идти на выпускной, но мать уговорила: ей самой туда хотелось.
«Это же такое событие! Единственный раз в жизни!» - восклицала она.
Но Том подозревал, что матери хотелось появиться перед всеми - учителями, родителями - с гордо поднятой головой. Уж сколько про её сына гадостей говорили: и неуч, и малолетний бандит, и разгильдяй - конечно, в основном, за спиной, из-за Петра Алексеевича, но слухи-то доходили. А бывало, и в глаза всё высказывали - устраивали разборы Томиных выходок. Некоторые фыркали: сына не сумела воспитать, уголовника вырастила. Некоторые смотрели сочувственно, мол, достался же такой сынок бедной женщине. И то и другое рвало сердце. Ведь они не знали её Тома. А доказывать каждому, что он вовсе не плохой, не бездарь, не хулиган, - гиблое дело.
И вот теперь её сын взял и написал тесты и по русскому, и по математике на четвёрки. Лучше, чем многие в классе. Здесь, конечно, велика заслуга Петра Алексеевича: он и Тома убедил, и сильных преподавателей нашёл. Но если бы Том сам не старался, никакой преподаватель не помог бы, будь он хоть семи пядей во лбу. Так разве ж у неё нет теперь повода гордиться сыном? Пусть даже в аттестате у него были одни тройки.
И Том сдался. В конце концов, почему бы не гульнуть на прощанье? Неважно, как он относился к школе, но это был этап его жизни длиною в целых одиннадцать лет. Просто так его не вычеркнешь.
Но уж в поход, куда собрались отправиться классом через день после выпускного, он точно не пойдёт. Ну хоть мать не уговаривала. Зато Щербакова буквально одолевала – и лично, и по телефону:
– Том, пойдём! Погода же отличная. Что в городе-то париться? В последний раз классом соберёмся, на природе. Шашлыков нажарим. Оттянемся…
Но он стойко отражал её натиск и искренне не понимал, что такого привлекательного находила Щербакова в обычной вылазке в лес. Да не куда-нибудь, а к чёрту на кулички, точнее, на Берёзовый Ручей.
Это вроде как традиция у выпускников: тащиться в такую даль, чтобы переночевать в палатках, а утром двинуть в обратном направлении.
В четырнадцать лет он ходил туда с классом Дэна. Запомнилось, как несколько часов шагали с рюкзаками – электричка туда не ходит. Как сидели вечером вокруг костра, пили пиво и пели песни, как одолевали комары. Тучи комаров! Естественно, никто не спал, и наутро, уставшие и разбитые, плелись обратно. Но тогда хоть компания была взрослая, интересная. А с одноклассниками-то что он там забыл? Некоторых вообще не хотелось видеть больше никогда.
В конце концов, чтобы Щербакова его не допекала, Том соврал, что уезжает, а потому никак не сможет пойти в поход. Хватит ему и выпускного.
После болезни мать сильно похудела, и все наряды оказались ей велики.
– Том, пойдём со мной! Поможешь платье выбрать?
Том заартачился – вот ещё! Мало того, что тащит на выпускной, теперь он должен и по магазинам бегать. Делать ему нечего. Но мать изобразила мольбу:
– Том, ну кто мне ещё поможет?
– С Петей своим иди, – буркнул Том, зная, что всё равно уступит.
– Петру Алексеевичу очень некогда.
У него сейчас столько дел, ещё и выпускной.
В общем, вместе поехали в торговый центр. Три часа кружили по гигантскому сейлу, заглядывая в каждый бутик. Мать столько платьев перемерила, что у Тома уже рябило в глазах. Какая от него помощь? Он просто плёлся за ней, измотанный, удивляясь тому, что от тренировок и работы никогда так не уставал. Наконец она выбрала зелёное, платье из тонкой ткани. Том одобрительно кивнул, мечтая, чтобы этот шоп-поход закончился как можно скорее. Только они вышли из последнего бутика, как столкнулись с Загорецкой и Петрушиной. Загорецкая быстро отвела взгляд, пожалуй, даже слишком быстро. А Петрушина поздоровалась, оглядев заодно Томину мать с ног до головы.
Когда они отошли подальше, мать вдруг ошарашила Тома неожиданным вопросом:
– Что у тебя вон с той светленькой было? Мы ведь с тобой её тогда у школы видели?
Том даже закашлялся.
– С Загорецкой? – переспросил он. – Ничего не было. Она просто моя одноклассница.
– В самом деле? Поэтому она целый месяц с утра до вечера у нашего подъезда торчала?
– В смысле – торчала?
– В прямом смысле. Я иду с работы – она там, прямо как часовой на посту. И в выходные тоже с самого утра и дотемна у нашего дома топталась. Как раз когда ты уезжал. А на улице такой холод собачий стоял. Мне даже жаль девчонку было. Хотела ей сказать, чтобы не ждала тебя понапрасну, да она, как завидит меня, отворачивалась. Наверное, неудобно было. Говорю тебе, точно она. Я её ещё у школы узнала, только сомневалась немного: тогда она в куртке и в шапке была. А теперь вижу – она. Да что ты так на меня уставился? Она же и до твоего отъезда приходила, тебя спрашивала, перезвонить просила. Ну а потом, сразу как ты приехал, куда-то пропала.
Том казалось, что на него обрушился поток ледяной воды, вмиг разбудив все дремавшие чувства. В груди болезненно заныло. Не хватало воздуха, темнело в глазах. Она его ждала! Каждый день! С утра до вечера! Значит, всё-таки она его… А он… он послал её, наговорил гадостей, каких – уж и не помнил, но, зная себя, мог представить. А потом ещё назло целовался при ней с Настей.
Хотел догнать её тут же. Но как бы глупо это выглядело! Да и не бросать же мать одну с пакетами.
«Ничего, поговорю с ней на выпускном», – решил Том. Вместе с щемящей тоской проклюнулась надежда: а вдруг она его ещё не забыла?
Весь день он ходил в смятении. Порывался звонить, но одёргивал себя. Разве выскажешь по телефону всё, что кипело в душе? Разве увидишь её лицо, её глаза? А ему хотелось видеть её глаза – они не обманут! Ведь от обиды – а ей-то уж есть на что обижаться! – она могла сказать совсем другое, просто в отместку. Но взгляд бы её выдал!
Торжественная часть выпускного бала проходила в школе, в актовом зале. Том пытался разглядеть в толпе Лину, но в такой сутолоке проще было самому потеряться. К нему подскочила Щербакова. Нарядная, на шпильках, с невообразимой причёской – он её едва узнал.
– Ну как я? – она крутанулась на каблуках, обдав его облаком сладких духов.
– Супер. А ты не видела Загорецкую?
Щербакова изумилась:
– А тебе она зачем?
– Да надо.
– Видела, подъехала тут минут двадцать назад на чёрном мерине, как будто живёт так далеко, что пешком не дойти. И Чепурнов с ней вместе.
Последняя фраза неприятно кольнула. Как же его достал этот вездесущий Чепурнов!
До начала торжества Тому так и не удалось встретиться с
Линой. Увидел её только тогда, когда завуч стала рассаживать выпускников. Лина вышагивала под руку с Чепурновым и выглядела просто потрясающе в длинном струящемся платье на тоненьких бретельках. У Тома даже дух захватило. Казалось немыслимым, что вот такая могла ждать его целыми днями.
Сначала Пётр Алексеевич поздравил всех, потом приступил к награждению медалистов. И первой, конечно, пригласил Загорецкую. Даже на высоких каблуках она шла изящно и плавно. Бежевый атлас скользил по телу при каждом движении. Том залюбовался.
После медалистов Пётр Алексеевич вызывал каждого, вручал аттестат, сопровождая вручение добрым напутствием. Затем ещё не меньше получаса выступали с речью завучи, учителя, родители. Том притомился слушать высокопарные фразы, оглядел зал, но у всех лица казались такими одухотворёнными, что ему даже стало неловко.
Наконец церемония завершилась, и Пётр Алексеевич объявил, что у школы их ждут два автобуса, которые отвезут всех в ресторан, где состоится банкет.
Но и там Тому не удалось подойти к Загорецкой.
В банкетном зале длинные столы были поставлены буквой П. Для каждого класса отдельный стол. И ещё несколько столиков поменьше стояли в стороне – для учителей и родителей. Ведущая быстро рассадила всех по местам, и Лина оказалась в другом конце стола. Тому оставалось лишь поглядывать на неё в ожидании удобного момента. Хорошо хоть рядом с ним сидел Серёга Семакин – по крайней мере, было с кем поговорить.
Ведущая произносила тосты один за другим. Подавали шампанское и красное вино. Тому, наверное, единственный из выпускников не пил. И с удивлением наблюдал, как Загорецкая опрокидывает бокал за бокалом. Кончилось шампанское – переключилась на вино.
Когда зал уже заметно повеселел, ведущая перешла к конкурсам. Том откровенно заскучал. Ждал танцев. Тогда народ начнёт двигаться и можно будет, не привлекая внимания, подойти к Лине.
Но вот ведущая пригласила трёх девушек и трёх парней на какую-то очередную забаву. Первушина, уже изрядно навеселе, подскочила и поволокла Лину за собой. Та, выбираясь из-за стола, толкнула Дашу, которая держала бокал вина. Миг – и вино выплеснулось на шикарное бежевое платье. Лина оцепенела, с ужасом глядя, как на животе расползается огромное красное пятно. Ей стали предлагать салфетки, кто-то хихикнул, кто-то сочувственно заохал. А в следующую минуту Лина выбежала из зала. Игорёк кинулся следом. Том думал, что она умчалась в уборную привести себя в порядок, но время шло, а Лина не возвращалась. Тогда он вышел из зала. И наткнулся на администратора.
– Скажите, здесь девушка в бежевом платье не…
– Она минут пятнадцать назад уехала на такси.
Возвращаться Том не стал. С досады забыл попрощаться с Серёгой и предупредить мать.
Почему всё так? Словно сама судьба чинит ему препятствия. И именно тогда, когда разговор с Линой стал казаться жизненно важным, когда он и думать ни о чём больше не мог…
Пойти к ней домой? А вдруг там этот пёс цепной, Чепурнов? Разговора по душам не получится. Вроде чего проще – позвонить да узнать? Но Том долго не решался набрать номер, а когда наконец позвонил, услышал: «Абонент недоступен».
Том стоял у окна, задумчиво глядя, как солнце, почти закатившееся за горизонт, позолотило улицу и дома. Во дворе ещё галдела ребятня. А за деревянным столиком соседские мужики резались в домино.
«Банкет наверняка в полном разгаре, и музыка грохочет…» – подумал он и набрал номер Щербаковой. Та ответила почти сразу:
– Том, ты куда скрылся?
– Да так… Слушай, что ты там насчёт похода говорила? Когда, где, во сколько?
– А! Так ты, значит, надумал? Ну молодец! Собираемся послезавтра ровно в десять утра во дворе школы. Берём с собой спальники, сухпай, ну и, в общем, у кого что есть.
Около полуночи вернулась мать. Пётр Алексеевич проводил её до дверей и остался попить чаю. Том впервые видел его захмелевшим. Не то чтобы тот был слишком не похож на себя обычного, но стал гораздо разговорчивее. Увидел Тома и пустился в откровения. Слушать не очень-то хотелось, но и просто молча уйти Том не мог.
И тут запел телефон – звонила Щербакова.
– Слушай, а у тебя, случайно, нет палатки? У нас на всех нашлась только одна! Надо ещё, хотя бы одну! – затараторила она.
– Нет, конечно, откуда у меня палатка? Я же тебе не заядлый турист.
– Ну, может, поспрашиваешь у кого?
– Ладно, посмотрим.
Заслышав про палатку, Пётр Алексеевич вскинулся:
– А у меня есть палатка! И спальник! И даже резиновая лодка.
– Рад за вас, – кивнул Том, гадая, когда уже он уйдёт.
– Приходи завтра ко мне, я тебе палатку отдам. Подарю!
– Да зачем?
– Приходи, приходи! Мне она уже ни к чему. Это я в молодости увлекался активным отдыхом, а теперь она только место занимает.
Допив чай, Пётр Алексеевич направился к двери, у порога снова повторил:
– Обязательно приходи! Я буду ждать.
На следующий день, чуть не с утра, снова стала допекать Щербакова с палаткой.
А немного погодя позвонил Пётр Алексеевич и напомнил, что ждёт Тома. Идти к нему Тому не то что не хотелось, а казалось чем-то немыслимым и противоестественным.
Директор жил в обычной пятиэтажке и встретил его по-домашнему: в спортивных брюках и футболке. Обрадовался, как долгожданному гостю.
Том чувствовал себя неловко. Он думал, что быстренько возьмёт обещанную палатку – и домой, но Пётр Алексеевич настоял на том, чтобы Том остался попить чаю.
Он проводил Тома в гостиную, где на столе уже стояли вазочки с конфетами, печеньем и фруктами, усадил в кресло. Сам поспешил на кухню ставить чайник. От его суеты Том смутился ещё сильнее.
– Тебе какой? – кричал Пётр Алексеевич из кухни. – Зелёный, чёрный, с сахаром, с молоком?
– Просто чёрный.
Том осмотрел комнату. Всё здесь было просто и скромно и как-то по-холостяцки, что ли.
Через пару минут Пётр Алексеевич внёс поднос с дымящимися чашками и покупным тортиком.
– Присаживайся за стол, – пригласил он и устроился сам.
Том молча сел.
«Где, интересно, его семья? Наверное, куда-то уехали, вот он и позвал меня, воспользовался моментом».
Пока пили чай, Том едва ли пару слов обронил. Возникло чувство, будто он вор, прокравшийся туда, где быть ему нельзя. Да и сам хозяин заметно смущался. Поэтому Том быстро допил чай и собрался уходить.
Но Пётр Алексеевич его остановил:
– Том, давай я тебя с женой познакомлю. Она давно мечтала посмотреть, какой ты…
«Это что, шутка? Если да, то совершенно дурацкая и неуместная».
Том уставился на него непонимающе, но тот подхватил его под руку и потянул за собой по коридору в дальнюю комнату.
Здесь стоял полумрак. Плотные шторы едва пропускали солнечный свет, отчего в первый момент Тому показалось, что в комнате никого не было. Затем глаза привыкли, и он увидел на кровати женщину, не сводившую с него взгляда.
– Вот, Маша, познакомься, это мой сын.
Том внутренне вздрогнул от слова «сын», ещё больше растерялся, когда она улыбнулась ему и слегка приподняла худую руку, которая тут же безвольно упала на одеяло.
– Здрасьте, – пробормотал Том.
– У тебя очень красивый сын, Петя, – всё так же с улыбкой сказала женщина. Она выглядела намного старше матери, а лицо её напоминало восковую маску, лишь улыбка и взгляд выдавали в ней жизнь.
– Мне пора, – Том отступил на шаг.
– Приходи ещё, в любой день, – произнесла женщина. Том кивнул и вышел.
Пётр Алексеевич, казалось, не замечал его смущения.
– Пойдём, достану тебе палатку, – бодро сказал он. Встал на табурет, открыл антресоли. Пока рылся, приговаривал:
– В твоём возрасте и потом, студентом, я исходил всю округу. И в горы ходили, и сплавлялись…
Наконец выудил увесистый рулон в брезентовом чехле, кинул Тому, соскочил с табурета.
– Давно ваша жена больна? – спросил Том полушёпотом.
Пётр Алексеевич вздохнул, с тоской глянул в тёмный коридор, ведущий в комнату, где лежала его Маша, и тихо сказал:
– Уже больше двадцати лет. Частичный паралич после травмы позвоночника. Раньше она хоть на коляске передвигалась, а в последние годы становится всё хуже. Вообще не встаёт.
– А про меня она давно знает?
– Лет десять.
– И как она?
Он пожал плечами:
– Наверное, ей было больно. Сначала. Но Маша всё понимает. – И зашептал: – Пойми, ты и твоя мама – вы очень много значите для меня. Вы дороги мне. Но не всегда всё складывается так, как хочется… Иногда долг… – Он осёкся и, помолчав, вдруг почти весело добавил:
– Слушай, у меня же для тебя подарок. Пошли-ка.
– Какой ещё подарок? Куда идти?
– Да недалеко, до гаража, там увидишь.
Они спустились во двор, обогнули дом, за которым в два ряда стояли гаражи. Пётр Алексеевич открыл ворота второго с краю.
– Вот! Это тебе – к окончанию школы. Не совсем, правда, новый, с рук купил, но у надёжного человека.
У левой стены стояла серебристо-чёрная «Yamaha». Хромированные трубы призывно поблёскивали, а на баке лежал такой же чёрный с серым шлем.
– У тебя же есть права?
– Угу, – кивнул опешивший Том, переводя взгляд с мотоцикла на Петра Алексеевича.
– Правда, боюсь, мать твоя голову мне оторвёт, – усмехнулся тот. – Но ты ведь будешь осторожен?
Том кивнул, не зная, как реагировать. Отказаться? Но не хотелось обижать этого человека, который удивлял его всё больше.
– Ну что? Не хочешь опробовать?
Ещё бы он не хотел!
– Кстати, ставить можешь у меня. Не так уж далеко мы живём. Сейчас я тебе дам вторые ключи.
Ветер со свистом бил в лицо, раздувал волосы. К чёрту шлем! Он лишь мешает полностью, всей грудью вдохнуть пьянящий воздух свободы. Сердце, ликуя, подскакивало, и в эти минуты Том чувствовал себя почти счастливым.
Остановившись у дома Семакина, он не стал подниматься. Пусть Серёга сам спустится и увидит.
– Ух ты! – Серёга аж рот открыл. – Откуда?
Как скажешь? Директор подарил? Который, между делом, ещё и отец.
– Дали покататься, – отговорился Том. – Так что завтра в поход поедем верхом.
– Ты же не хотел в поход!
– Пешеходом не хотел, а так, – он кивнул на мотоцикл, – почему бы и нет? До Берёзового часа три? Ну, раз они выдвигаются в десять, я за тобой в час подъеду.
Мать и правда подарку не обрадовалась. Даже звонила Петру Алексеевичу, возмущалась. У Тома же первая волна ликования схлынула, обнажив привычную глухую тоску, сквозь которую пробивалась дрожащая, несмелая надежда. Последняя надежда. Если завтра ничего не получится, если Лина оттолкнёт его, то всё, тогда уж точно конец, неотвратимый, сокрушительный. Зачем он так долго ждал? Зачем тянул? Зачем шёл на поводу у проклятой гордости и глупых подозрений? Зачем сомневался, не верил?