Голубая печать.

Сознание вернулось к Тэхену медленно, через толщу свинцовой усталости. Первым ощущением была всепоглощающая слабость, будто из него выкачали всю кровь и заменили ее ватой. Каждый мускул ныл, каждую кость ломило. Он лежал на спине, и даже веки были слишком тяжелыми, чтобы поднять.

Потом он почувствовал взгляд. Тяжелый, пристальный, как физическое давление. Он заставил себя открыть глаза.

Чонгук сидел в том же кресле у камина, в темном халате, и смотрел на него. Его выражение было не читаемым — не злым, не удовлетворенным, а... расчетливым. Как у игрока, изучающего сложную комбинацию на шахматной доске после неудачного хода.

— Ты жив, — констатировал он, без всякого приветствия. Его голос был ровным, но в нем слышалась затаенная досада.

Память нахлынула, обжигая жаром стыда. Его собственные стоны, его мольбы, ослепительный свет marks и затем — обрыв, черная бездна. Он отвел взгляд, не в силах выдержать этот взгляд. Он ненавидел его. Но больше — ненавидел себя за ту слабость, что привела его к этому.

— Я... — его голос звучал хрипло и слабо, как скрип старой двери. — Я не хочу...

— Твое «хочу» меня больше не интересует, — холодно перебил его Чонгук. Он поднялся и медленно направился к кровати. — Оно оказалось ненадежным. Ты сломался. Мне нужна прочность.

Тэхен попытался отодвинуться, но его тело не слушалось. Он был слишком слаб. Он мог лишь смотреть широко раскрытыми глазами, как тень Чонгука накрывает его.

— Пожалуйста, — это было уже не просьба о страсти, а мольба о пощаде. — Я не могу... я еще...

— Ты можешь, — возразил Чонгук. Его руки легли на края халата Тэхена и медленно, не спеша, раздвинули полы. — Ты должен. Пророчество требует отдачи. А я требую исполнения.

Его прикосновения на этот раз были другими. Не грубыми, как в первый раз, и не дразняще-мучительными, как в парной. Они были... методичными. Точными. Он словно изучал карту его тела, находя точки, которые заставляли Тэхена вздрагивать не от отвращения, а от предательского ответного сигнала. Он избегал резких движений, его пальцы скользили по коже, вызывая мурашки, его губы касались ключицы, плеча, но не метка. Он обошел ее стороной, словно дразня.

И это было хуже. Хуже, чем прямая сила. Это была изощренная пытка, в которой его собственное тело становилось союзником тирана.

— Нет... — слабо протестовал Тэхен, но его протест тонул в нарастающем волнении, которое он не мог контролировать. Его дыхание сбивалось. Метка на шее, будто почувствовав близость источника, заныла тупым, ноющим зовом.

— Оно зовет, — прошептал Чонгук, его губы были у самого его уха. — Оно требует. И ты тоже. Глубоко внутри. Перестань бороться с неизбежным.

Его руки, твердые и знающие, продолжали свою работу. Он готовил его, растягивал, медленно и терпеливо, не допуская и намека на ту боль, что свела в бессознательное состояние прошлый раз. Он помнил. Он учился на ошибках. Он обращался с ним теперь как с хрупким, но крайне ценным инструментом.

И Тэхен, к своему ужасу, чувствовал, как его сопротивление тает. Его тело, помнящее исцеляющую силу разряда, предательски тянулось к нему. Стоны, которые он пытался подавить, вырывались из его горла. Он ненавидел каждый звук, но не мог остановиться.

— Теперь, — приказал Чонгук, его голос был низким и властным.

И на этот раз он был осторожен. Он вошел в него медленно, давая телу привыкнуть, не сводя с него глаз, наблюдая за малейшими признаками перегрузки. Его движения были не яростными, а неумолимыми, как прилив. Глубокими и точными, бьющими точно в цель.

Тэхен закусил губу до крови, пытаясь сдержать крик. Его пальцы вцепились в простыни. Метка  на его шее засветилась — не ослепительным взрывом, а ровным, пульсирующий сиянием. Он чувствовал, как сила уходит из него, но на этот раз поток был контролируемым, дозированным. Чонгук не поглощал его жадно, а пил медленными глотками, наслаждаясь вкусом.

И это было еще ужаснее. Потому что это длилось дольше. Потому что в этом не было потери сознания как спасения. Он оставался в сознании на протяжении всего этого, чувствуя каждое движение, каждую секунду этого порочного соединения, этого обмена: его жизненная сила на мнимое исцеление другого.

Он плакал. Тихие, бессильные слезы катились по вискам и впитывались в подушку. Он не просил больше. Он просто лежал и принимал, преданный своим телом, пойманный в ловушку собственной природы.

Чонгук достиг кульминации с тихим, сдержанным стоном, его тело на мгновение напряглось, и свет marks вспыхнул чуть ярче. Затем он замер, тяжело дыша, все еще внутри него, как будто стараясь продлить момент исцеления как можно дольше.

Когда он наконец отстранился, свет погас. Тэхен лежал, вконец опустошенный, дрожа от остаточных ощущений и непролитых слез. Он не потерял сознание. Он выдержал. Но это не почувствовал как победа. Это,а как окончательное поражение.

Чонгук встал с кровати, поправил халат. Он выглядел помолодевшим, энергия буквально исходила от него. Он посмотрел на Тэхена, на его слезы, на его истощенное тело.

— Вот видишь, — произнес он без тени эмоций. — Когда слушаешься, все проходит гораздо лучше.

Он повернулся и ушел, оставив Тэхена лежать в тишине, раздробленного и опустошенного. Он выдержал. Но цена была высока. Он чувствовал, что с каждой такой «встречей» он теряет не только силы, но и частичку себя, и что скоро от него не останется ничего, кроме красивого, светящегося сосуда для чужого исцеления.
Недели превратились в одно сплошное унижение. Каждый день Тэхен чувствовал, как его воля медленно угасает под неумолимым напором Чонгука. Но глубоко внутри, под слоем стыда и отчаяния, тлела искра — последний оплот его прежнего «я», принца, который клялся сражаться до конца.

Его шанс представился неожиданно. Чонгук, опьяненный очередной порцией «исцеления», уснул глубже обычного. Его железная хватка на запястье Тэхена ослабла. Сердце Тэхена заколотилось, как птица в клетке. Он замер, боясь пошевелиться, слушая ровное дыхание тирана. Затем, с осторожностью, на какую только был способен, он высвободил свою руку.

Он не стал одеваться — это заняло бы драгоценные секунды. Босой, в одних тонких штанах, он выскользнул из покоев, как тень. Сердце готово было вырваться из груди. Каждый скрип половицы под его ногами звучал как удар грома. Он бежал по холодным, безлюдным коридорам, направляясь к тому месту, которое заметил несколько недель назад— узкой служебной лестнице, ведущей в сады.

Ночной воздух ударил в лицо, холодный и обжигающе свободный. Он побежал через спящие сады, к высокой внешней стене. Колючие кусты царапали босые ноги, камни впивались в ступни, но он не чувствовал боли — только дикий, животный страх и надежду.

С нечеловеческой силой, порожденной чистым адреналином, он взобрался на стену и прыгнул в темноту, на мягкую землю по ту сторону. Он был свободен. Он бежал в сторону леса, что темнел на горизонте, обещая укрытие.

Он не знал, что с самого момента его побега за ним наблюдали два безразличных глаза. Вольфрам, стальной дракон Чонгука, чье сознание было неразрывно связано с хозяином, почувствовал нарушение границ. И разбудил его.

Чонгук проснулся мгновенно. Его рука инстинктивно потянулась к холодному месту рядом с собой. Пустота. По его лицу пробежала тень — не гнева, а холодного, безжалостного разочарования. Игры кончились.

Он вышел на балкон, и Вольфрам уже ждал его, издавая низкое, вибрирующее урчание. Чонгук вскочил ему на спину без седла, его взгляд был устремлен в сторону леса.
—Найди его, — было все, что он сказал.

Стальной дракон взмыл в воздух беззвучно, как призрак. Его обостренные чувства уловили слабый запах страха, крови и... его собственного запах на коже беглеца. Это было легко, как выследить раненого оленя.

Тэхен, уже добравшийся до опушки леса, услышал за спиной зловещую тишину — неестественную тишину, которая наступает, когда замирает вся живность. Он обернулся и увидел кошмар наяву: на фоне луны парила огромная стальная тень. Его сердце упало.

Он бросился глубже в чащу, спотыкаясь о корни, хватая ртом воздух. Но что мог сделать человек против дракона?

Внезапно сзади раздался оглушительный треск ломающихся деревьев. Вольфрам врезался в лес, не замедляя хода, его стальная чешуя сносила все на своем пути. Чонгук спрыгнул с его спины прямо перед бегущим Тэхеном, его лицо было каменной маской.

Тэхен отшатнулся, поскользнулся на мху и упал на спину. Он пополз назад, глаза полные ужаса.
—Нет... нет, пожалуйста...

Чонгук не стал говорить. Не стало никаких слов, никаких лекций о пророчествах. Было только действие. Он наступил на запястье Тэхена, прижимая его к земле с такой силой, что кости затрещали. Тэхен закричал от боли. Затем Чонгук сделал то же самое с другим запястьем, скрутил его руки и снял с собственного пояса узкий, прочный кожаный ремень, оставшийся от доспехов. Одним быстрым, практикуемый движением он туго связал ему запястья над головой, пристегнув ремень к корням ближайшего дерева.

Тэхен рванулся, но узы держали намертво. Он был пойман. Обездвижен.

Чонгук встал над ним, его силуэт загораживал луну. В его глазах не было ни гнева, ни желания. Была лишь холодная, абсолютная уверенность в своем праве. Праве брать то, что принадлежало ему.

Он не стал медлить. Не было ни поцелуев, ни ласк, ни попыток вызвать ответную реакцию. Это был не акт страсти, а акт владения. Наказание. Напоминание.

Тэхен зажмурился, отвернув голову, пытаясь уйти в себя, в небытие, но на этот раз бегство было невозможно. Боль была острой и безжалостной. Он кричал, но его крики поглощали деревья и ночь. Он чувствовал каждое движение, каждый грубый толчок, каждое проявление абсолютной власти над ним.

И тогда, сквозь боль, он почувствовал знакомое тепло. Его marks на шее, реагируя на грубый контакт с источником ее мук, засветилась тусклым, прерывистым светом. Она пульсирующий в такт жестоким толчкам, высасывая из него последние остатки силы, передавая ее тому, кто причинял ему эту боль.

Чонгук, чувствуя прилив жизненной силы, лишь закрыл глаза, его движения стали еще более резкими и требовательными. Он использовал его, как инструмент. Как вещь.

Когда все закончилось, свет на шее Тэхена погас. Чонгук отошел, поправил одежду. Его дыхание было почти ровным. Он выглядел помолодевшим и спокойным.

Тэхен лежал неподвижно, привязанный к дереву. Слезы медленно текли по его вискам, смешиваясь с грязью и хвоей. Он не шевелился. В его глазах не было ни ненависти, ни страха. Только пустота. Глубокая, бездонная пустота.

Чонгук молча развязал ремень. Он взвалил безвольное тело Тэхена на плечо, как мешок с зерном, и молча понес обратно к своему дракону. Побег был окончен. Борьба, казалось, тоже. Осталось лишь холодное, безмолвное существование.