Разрушение

«Стрелять».

Я застываю, парализованная от макушки до пят. Кажется, застыло и мое сердце. Это инфаркт? Почти уверена, что да. Из рта выходит абсолютно шокированное:

— А?

Парень размеренно повторяет:

— Я научу тебя стрелять, чтобы ты могла защитить себя, Бо. Этого не потребуется, но ты успокоишься, если будешь знать, что можешь за себя постоять.

У меня, оказывается, имеется задержка в развитии. Потому что я не понимаю о чем он говорит, и я не пойму даже с сотого раза. Курт видит мой ступор и тяжело выдыхает, убирая пистолет обратно, за джинсы: очевидно для того, чтобы я осмыслила предложение и прекратила пялиться на оружие так, будто оно меня съест. Он словно вносит передышку.

— Убивать людей? — то-ли кряхчу, то-ли пищу эти слова — понять действительно затруднительно, ведь каждая буква звучит сбивчиво.

Курт мотает головой, пытаясь быть доходчивым:

— Этого не потребуется, — твердит вновь, — Никогда. Но навык стрельбы не навредит.

— Я не смогу выстрелить в человека.

— Тебе и не придется.

— Я не смогу лишить кого-то жизни.

— Такой ситуации не случится.

— Я не смогу...

— Бо, — обрывает он, втягивая нижнюю губу меж зубов, — Девочка. Ты будешь оставаться дома в одиночестве пять дней в неделю. Я могу увозить тебя к родителям на эти пять дней и забирать на выходных, но Бо, ты ведь не согласишься на такой вариант. Поэтому я научу тебя пользоваться оружием, и ты почувствуешь себя увереннее. Оно будет с тобой, всегда под рукой, для случая, которого не произойдет.

Он серьезно не понимает, что меня трясет от страха из-за одной только мысли, что пистолет, по его выражению, будет со мной 24/7? Я не возьму его, я к нему не притронусь, что за чушь он сочинил?!

— Я не смогу нажать на курок. Для этого нужны силы, а их у меня нет, — стараюсь убедить, слыша звон в ушах.

Курт протирает лицо ладонью от непослушания. А ты, черт возьми, считал, что я слепо подчинюсь?

— Тебе не нужно на него нажимать, Бо. Никто не придет в наш дом. Ни один урод тебя не тронет. Я учу тебя лишь с целью придать уверенность, — проговаривает четко, не разрывая зрительный контакт, — Пожалуйста, замолчи на минуту, подумай и ответь. Я не заставлю тебя, если ты ни в какую не согласишься.

Он спятил. Мне все еще приходится ловить свою челюсть, которая норовит отпасть. Да, я была в дерьме, но несмотря на это я все еще из того типа людей, которые не убьют даже паучка. Когда-то давно Курт тренировал мой хук справа в спортзале и настоятельно уговаривал использовать его тело в качестве груши. Я не осмелилась.

«— Я боюсь причинить тебе вред.

— Котенок, мне не будет больно. Я больше думаю о том, чтобы ты не причинила вред себе.

— Каким это образом?

— Ну, твоя координация, — протягивает, дразня, — Ты падаешь на ровном месте».

Неужели он забыл, что в конечном итоге я просто фыркнула и слезла с небольшого ринга, шагая по направлению к Мэту и Чейзу? Он серьезно верит, что я справлюсь со спуском курка? Кажется, Курт сильно меня переоценивает.

Я задаюсь вопросом: а выстрелила бы я в Джейка, подвернись случай? Да, меня сочтут сумасшедшей, но нет, я бы не делала этого. Не могу вообразить, как его грудь принимает пулю от моих рук. Курт рассказывал о пытках, которые прошел Дэвис. Я чувствовала облегчение, отчего пропиталась мерзостью к себе, потому что это не то, кем я являлась. Но я не грезила о том, чтобы изнасиловать Джейка палкой в отместку. Я грезила лишь тем, чтобы выбраться и увидеть небо, сбежать, оставить все позади.

Однако теперь...что, если передо мной встанет выбор: вернуться в подвал или убить того, кто хочет меня туда затащить? Я уже не собираюсь перерезать себе вены, как в больнице, я настроена на путь к жизни, и все равно, я пока не желаю жить больше, чем умереть.

Хотя я накинулась на Джейка с отверткой в порыве адреналина, и я действительно готова была засадить острие в горло, но я не размышляла о том, что он умрет, как бы абсурдно не звучало. Мной управлял инстинкт самосохранения. Дак значит, повторись подобное, я и впрямь пойду на убийство?

Полагаю, тебе не может быть легко принимать свою «темную» сторону. Ты уверен в собственной чистоте в определенных аспектах, а потом выясняется, что это было брехней. Ты лгал себе. И потому я ощущаю пустоту, смешанную с разочарованием. Курт затеял такой урок, так как знал, что я все-таки не та, кто не прибьет даже паука, и от этого тошно. Я напрочь сбита с толку. Я не разочарована парнем. Я разочарована собой.
Во мне не было особой любви к себе, я не гордилась собой в тех или иных моментах, но я хотя бы знала, что я добрая — и это успокаивало. Я знала, что от других меня отличает свет, а значит не все мое существо бесполезно. Спасать зверюшек, оказывать помощь тем, кто просит о помощи, заниматься со сложными детьми и клеить им наклейки с котиками — вот в чем был смысл. Но показателем того, какого наше истинное нутро, являются не мимолетные поступки. Наше настоящее проявляется в критических ситуациях. Получается, я плохой человек, способный на насилие.

— Ты не становишься мной, если умеешь стрелять или если выстреливаешь, — произносит Курт аккуратным тоном, и я поражена тем, что он понял мой буйный мозг.

— Тобой? — бормочу, ломая пальцы.

— Ты считаешь меня недостойным и злым, что оправданно, — нелегко отвечает, и его взгляд словно обласкивает с ног до головы, — Ты не станешь мной, Бо. Самозащита не делает тебя ужасной. Ты спасаешь себя. Нет ничего важнее собственной жизни... — он хмурится и ведет подбородком, как будто ошибся, — Нет ничего важнее собственной жизни, если ты светлый и невинный человек, — а ты именно такая девочка.

— Разве убив жестокого человека, ты не становишься таким же как он? — растерянно тараторю и ловлю себя на том, что спрашиваю явно не у того, кто бы смыслил в подобных вопросах, — Чем я лучше зла, если сама совершила зло?

— Ты не совершила зло, — в нем разливается рьяное желание утешить и прижать, — Ты предотвратила последующее зло, Бо. Если какой-то урод нападает на невиновную девушку, то он сделает это опять и опять с еще одной, с еще множеством жертв. Ты спасаешь не только себя. Ты спасаешь всех тех, кого бы он ранил в будущем.

Я не знаю каким чудом он подобрал верные слова впервые за тысячу лет: они срабатывают. Не стараюсь принизить Курта, но он и впрямь дерьмов в чем-то, что не лежит на поверхности. Он бесконечно размышляет в глубинах разума, но так и не приходит к однозначному выводу, а потому тормозит на коротком: «Плевать». Потому из меня вылетает робкое:

— Ты молодец.

В нем появляется намек на смущение, а губа втягивается меж зубов.

— Да? Уже лучше?

— Намного, — киваю, — Как ты разбираешься? Гугл? — это не издевка, искреннее и мягкое уточнение.

Курт скромно пожимает плечами и выдает тихое:

— Ты разозлишься.

— Что? Почему? — выдыхаю в тревоге за его чувства, — Ты не должен переживать, что я впаду в агрессию, нет, я не такая...

— Ты не такая. Я просто знаю, что конкретно здесь ты разозлишься, вот и все, — перебивает в вине.

— Скажи мне. Обещаю, что не стану сердиться, — я чуток наклоняюсь к нему, чтобы поймать взгляд, заверить в честности.

Курт ложится на спинку сиденья и отводит голову к окну, открывая больший обзор на шею, благодаря напряжению в этой области.

Нет ничего, что было бы способно шокировать меня сильнее, чем пистолет: эмоциональный диапазон на нуле, так что ему не стоит опасаться.

— В нашем доме, когда разбирал комод, — сжато бормочет, — Нашел твой подарок к дню рождения, — вот тут то моя челюсть отпадает, а картинки воспоминаний ударяют, как гром среди ясного неба, — Я прочел все. Но прежде чем ты бы...я не знаю...не могу предположить что именно ты ощутишь, но понимаю, что ты отказываешься от тех написанных слов, поэтому...я порвал письмо сразу после прочтения, ведь я его не заслужил, и ты бы сделала также, — я слушаю, не прерывая, глотая его торопливые извинения, — Я хотел его оставить, но я хотел уважать твое мнение, поэтому я его уничтожил. А альбом с описанием чувств...его я оставил. Тот котенок прекрасен, ты зря наговариваешь, — он отчаянно оправдывается, — Я им любуюсь каждый день, он прекрасен, никому не нарисовать так, как тебе, все чужие котята не будут такими особенными, как твой. И...я постоянно перечитываю все объяснения, учусь, разбираюсь в себе, а оттого не так туплю, — затем я понимаю главную причину его приступа, когда он поворачивается и фактически молит, — Прошу, позволь мне не уничтожать его, позволь мне сохранить это. Я даже...купил обложку...

— Обложку? — шепчу, ахреневая сильнее с каждой секундой.

Курт согласно и часто мотает головой. Он так уязвлен сейчас, и единственное, чего я хочу — обнять его покрепче.

— Чтобы не дай бог не запачкать. Под этот размер ничего не находилось: были либо больше, либо меньше, — поясняет, не отрываясь взглядом от автоматической коробки передач, — Я купил ту, что больше, и подогнал ее. Обрезал лишнее, опалил края зажигалкой, чтобы она держалась на месте: получилось неплохо, я пользовался линейкой для точности. Обещаю, я буду беречь эту вещь, я о ней позабочусь: не забирай ее, пожалуйста.

Так, ну во-первых я была не права. Его речь шокировала меня не меньше, чем пистолет. Во-вторых, я бы и не вспомнила про заготовленный подарок. В третьих, Курт посещал кружок «Очумелые ручки». Эээ...а что еще добавить? Тотальный выпад в стратосферу.

— Курт, я бы и не подумала отнять его у тебя, — сжато отвечаю, ежась в противоречии, — Письмо — да. Альбом — нет, — парень поднимает голову с такой благодарностью, будто я вытащила его любимое домашнее животное из пожара, — Конечно он был написан в любви, а теперь любви нет, но...он все еще нужен тебе. У меня нет цели наказать тебя, как бы я не злилась. Так что оставь его себе, я не против.

Ему трудно на словах «любви нет». Я уже упоминала об этом, но, думаю, это не перестанет быть для него черной воронкой, вмиг высасывающей жизнь. И, пока мы не погрузились в длительное молчание, я выдыхаю со страхом:

— Пойдем. Научишь меня. Или попробуешь научить.

Двери машины хлопают, и перед нами предстает могущественный лес. Здесь пахнет хвоей, а под ногами похрустывает россыпь иголок. Узнай Лия чем я занимаюсь, онемела бы от ужаса. Она презирает любой вид насилия. Я презираю тоже, пусть и способна его свершить. Исходя из этого я ненавижу и себя. Есть такое выражение «как белка в колесе». Дак вот, сообщаю: белку из колеса, совершающего сто оборотов в секунду, выдернули, а меня туда впихнули. И я болванчиком бьюсь подбородком об перекладины, которые расплываются из-за высокой скорости.

Курт взял с собой бутылку воды. В целом я не против предложить ему побыть вспомогательной частью мишени. Допустим расположу бутылку на голове, Курт прицелится, я вдруг напугаю его и слягу замертво от неаккуратного движения. А что? План вполне себе ничего.

Я обнимаю себя руками: машина осталась далеко позади, а вокруг простирается чаща. Из-за частой посадки деревьев Додж скрывается за стволами. Курт выставляет руку, касаясь моего живота, и говорит:

— Здесь.

Мы все еще не передумали, да?...

Парень ставит литр воды на срубленный пень и поворачивается на пятках, замирая с приподнятыми бровями, потому что моя мимика, как эмодзи айфона: желтое лицо с открытыми зубами, по личному предположению мычащее вредное «Ыыыы».

— Эм, ты же прикалываешься, да? Я не попаду.

— Попадешь, — уверяет, — Я встану позади тебя и буду направлять твои руки.

Я цокаю от нервов:

— О, ну конечно, ты затеял это, чтобы обниматься: все стало ясно.

Курт несогласно выставляет палец, но я опережаю:

— Просто сделаем это. Быстро. Не хочу растягивать.

Похоже, ему тоже не нравится идея проторчать здесь пол вечности, поэтому Курт достает пистолет и подходит ко мне, смотря сверху вниз. В нем нет и крупицы тревоги, будто он точно знает что делает сейчас.

— Это глок, — спокойно говорит, пытаясь утихомирить мой страх, ярко написанный на лице, — Для начала подержи. Но не нажимай, ладно?

— Разве не в этом смысл? — смачиваю горло слюной, — Положить тебя здесь. Было бы справедливо.

Он смеется. Хрипло и ничуть не обижено.

— Если ты и вправду решишь, то сначала разработаем план. Нужно будет как минимум уехать подальше. Я раскопаю себе могилу, спущусь в яму, чтобы тебе не пришлось затаскивать меня туда после выстрела...

— Господи, закрой рот, — взвинчинно бросаю и закапываюсь пальцами в волосах, — Ты бываешь дебилом, Курт Уилсон.

— А ты ужасно пугливой, — пытается отвлекать дальше, — Но я, вроде как, не жалуюсь.

— Еще бы ты жаловался, — фыркаю.

Он все также держит пистолет в ожидании, когда к нему притронуться. Я выдыхаю полной грудью: шутки не сработали по своему предназначению, сердце неугомонно свербит. Однако я сама говорила, что нужно закончить все побыстрее, поэтому вытягиваю дрожащую руку и касаюсь черного металла. Холод обдает кончики пальцев, а следом, как только я забираю пистолет, и всю ладонь. Он увесистый, но не тяжелый, как представлялось. Сам ствол гладкий: на нем есть впадины в виде линий и какие-то мелкие предусмотренные надписи. Рукоять шершавая, чтобы «захват» не скользил.

— Ты убивал им? — вылетает само по себе.

Курт тяжело сглатывает. Он точно был готов к такому вопросу, но, одновременно, и не был готов вовсе. Надеялся, что я не спрошу.
Джейк был истерзан, а не застрелен. И что-то, что я не хочу слушать, подсказывает мне, что были и другие трупы. Например Хосе? Дэвис упоминал про него Курту в тот телефонный разговор. Сказал, что это он слил ему информацию. Мог ли Курт отомстить Хосе? Конечно мог. И так страшно, что у меня даже не закрадываются сомнения на этот счет.

У Хосе есть друг Яго. Или был. Мог ли Курт убить и его тоже? Опять: да. На этом, вероятно, все? Когда-то в Новый год Курт выдал:

— Я убил одного, да, но я не убийца.

А судя по тому, как долго парень молчит, список разросся. Отныне он не имеет права не причислять себя к насильникам. Я не уверена что именно чувствую, ведь это не стало открытием века. Еще в больнице я понимала, что Курт сошел с ума — как никак та, прошлая, глупая Бо растворилась в жестокости, а потому смыслит и замечает больше.

— Да, — сжатый ответ, которого он боится до смерти.

Я закусываю губу и жмурюсь: так странно, что несколько месяцев назад подобная информация сбила бы меня камазом, а сейчас просто...слегка толкнула. В моих руках предмет, которым было совершенно минимум одно убийство. Если бы это был нож, то я бы выблевала свой завтрак на почву. Но оружие понесло за собой кровь, а не испачкалось в нем.

Мне не нужны детали. Это не моя ответственность. Я не собираюсь брать на себя новые головные боли. Пусть все останется на его совести — если о совести вообще может идти речь.

— Учи и поехали отсюда, — почти командую, тряся подбородком, — Что делать? Прицелиться и нажать?

***

Прошли уже сутки, но звон в ушах не исчезает. Курт ушел на работу три часа назад, предварительно выгуляв Стича. Я видела, как он нервничает и как...обречен? Это второй раз, когда он надевает при мне рубашку. Первый — поход в театр Дервинга. Тогда мы выбрали ему черную. Сегодня он натянул белую и стоял в ванной перед зеркалом, возясь с галстуком. Дверь была приоткрыта, поэтому я зашла, чтобы помочь. Он удивился навыку, а я пробормотала:

— Мама говорила, что я обязана уметь, чтобы не разочаровать будущего мужа.

Курт нахмурил брови и его ударило несколькими волнами друг за другом. Сначала несправедливостью моего детства. Затем мыслью, что он никогда не станет моим мужем. А после всего тем, что моим мужем станет кто-то другой.

И, кажется, он дотошно внимал каждую секунду незамысловатых движений, чтобы почувствовать меня своей женой хоть на чуть-чуть. Я в курсе, что его пугал брак, но предложи я этим утром пожениться...что бы он ответил? Не знаю. Курт — все еще Курт, которого трудно понять до конца.

Я подбодрила парня на выходе, выражаясь его языком:

— Ты хорошо выглядишь. Брюки не тупые. Туфли тоже. Нет ничего дерьмового.

На улице еще не взошло солнце. После пробуждения температура квартиры ощущалась низкой. Курт натягивал мне две пары носков, чтобы согреть: следочки и высокие шерстяные, связанные Иви.

— Спасибо, Бо, — отозвался он, осознав, как много я вкладываю в свою поддержку, — Помнишь про обед?

— Помню, — кивнула я, переминаясь на месте.

Он приготовил мне свежую еду, распределив ее по контейнерам, чтобы я могла сунуть все в микроволновку и не париться. Это вызвало внутренний прилив нежности и благодарности.

— Звони мне. Я найду время ответить, — повторил парень, — Напиши, когда будешь готова ехать в группу поддержки: я вызову такси. Если не напишешь, то вызывать не буду, пойму, что спишь.

Я задышала чуть чаще в волнении, и Курт поставил офисный портфель на пол, попробовав:

— Иди ко мне. Пожалуйста.

Я зашаркала носками по паркету и прибилась к широкой груди. Курт прижал меня к себе одной рукой за спину, а второй за затылок. Он склонился к уху, зашептав мирным тоном:

— Ты сбила бутылку с первого раза.

— Сбила, а не попала. Пуля просто влетела в пень и бутылка упала, — выдавила я, предвещая слезы паники, — Курт...

— Я не могу, — с тяжестью прохрипел он, — Не могу, милая. Хотел бы не уезжать, но не могу, ты знаешь, любимая. Ты умная девочка, ты все знаешь.

— Знаю, — вырвалось тихим плачем, и я отвела голову, чтобы не замочить влагой одежду, — Ничего не произойдет? Никто не придет? Ты никому не делал плохого?

Он положил ладони на мои щеки, вытирая слезы большими пальцами. В нем было столько боли и столько желания закопать себя живьем.

— Я со всем разобрался, — уверял парень, — Все, что могло бы тебе навредить, мертво. Никто тебя не тронет.

Его губы прижались ко лбу, куда он тихо произнес:

— Мне пора ехать. Я люблю тебя. Очень тебя люблю, — короткая пауза, — Не надо. Прошу. Нет. Не плачь сильнее. Нет, Бо...

Складывалось впечатление, что дрожит каждый дюйм кожи. Я сжала зубы, опустив нос, и кое-как вымолвила:

— Все хорошо. Едь. Не опаздывай.

Его разрывало из-за отсутствия иных путей. Он прижал новый поцелуй, но уже к виску, и бегло пообещал:

— Выбери еду на вечер, отправь в СМС, я тебе все на свете куплю, котеночек, подожди немного, и я буду снова рядом.

Я хныкала и часто кивала. Курт вытащил себя из квартиры, будто за шкирку. В моменте мне почудилось, что он тоже на грани слез: из-за моего убитого состояния и своей беспомощности.

Я перепроверяла замки пять минут — без шуток. Закрывала и открывала: опять и опять. Дергала липкую от пота ручку, а потом...подставила к ней стул, вспомнив, как это делают в фильмах. В ту секунду, когда плач лишь возрастал, я на миг решила простить Курта. Мне захотелось его поцелуев, его бесконечных объятий, совместного сна, любви — всего теплого и хорошего. Это была слабость, и, к счастью, она кончилась.

Да, я сижу на диване с глоком под подушкой. Да, я озираюсь на каждый децибел шума за дверью. Да, я невероятно жду возвращения Курта. Но я держу себя в руках, не бьюсь в истерике.

Мы списываемся каждый час. Одно обговоренное заранее слово: «хорошо». Он отправляет его с вопросом, а я с утверждением.

От кого: Курт.
«Хорошо?».

Ответ:
«Хорошо».

Конечно все ужасно. Но это «хорошо» относится к ситуации в целом. Цела ли я, невредима. И пока я «хорошо». Использую «пока», потому что не верю, что так будет впредь. Разве что через несколько месяцев, когда мы с Куртом разойдемся навсегда — вот тогда я прекращу бояться шорохов на лестничной клетке.

Стич, защитник, лежит под боком. Он превратился в несчастного щенка, за что стыдно. Я не улыбаюсь ему, и вся его работа заключается в том, чтобы вылизывать мое мокрое лицо. Мы не играем с ним, как раньше, поэтому он уходит в угол, берет игрушку в зубки и тихо пожевывает ее — не желая отвлекать или быть проблемой. Я ежедневно хочу плакать от этой картины.

Он скучал по мне. Поначалу, после встречи, не отходил ни на шаг. Беспробудно бился носом об бедра и живот, скулил и завывал. Иви сказала, что до нашего с Куртом приезда Стич спал у порога, а днем вился в гостиной, глядя в прихожую, как Хатико. Мне, как эмпату, эта история стала непреодолимой, и я зацеловывала его в слезах и соплях сутки, получая то же самое в ответ.

— Иду собираться, — сообщаю в черные глазки, почесывая щенка за ушком, — Приеду обратно через пару часов. Ты можешь...порвать обои от скуки или вроде того. Курт теперь и в жизни не подумает злиться, так что мы можем отрываться по полной.

Он высовывает язык в энтузиазме, будто понимает мою шутку, но шуткой ее не воспринимает.

— Эй, нет, это был юмор, — тыкаю пальцем, — Я не стендап комик, прости, выходит хреново.

Стич наклоняет голову в неведении, и я отмахиваюсь:

— Проехали, неважно.

Пишу Курту, что такси необходимо. Не хочу ехать в центр, но в то же время понимаю, что там будет лучше. Окружение людей, никакого одиночества в квартире. По правде, я даже собираюсь задержаться. Посижу в коридоре под видом запутанной потеряшки. Главное не домой, где нужно держать глок под боком. Курт пытался убедить брать пистолет с собой, но я наотрез отказалась. У нас не разрешено свободное ношение оружия. Что я, черт возьми, скажу полиции, если меня остановят? Нет, такого не происходило за все восемнадцать лет, но жизнь — натуральная сука, — решит посмеяться с меня таким образом.

Такси высокого класса, где водитель в костюме сам открывает мне дверь. Курт...
В дороге отправляю еще одно «хорошо», но следом добавляю к нему «спасибо». Бридж отходит от последствий морозов. Скоро апрель, так что снег давно сошел, а на его месте появляется зеленая трава. Уже в мае придет жара: вот только я не смогу ходить в шортах или платьях. Не вынесу и одного похабного взгляда, немедленно катапультируюсь в подвал.

Невысокие современные здания учащаются, и вскоре авто тормозит у центра. Я не дожидаюсь, когда мне откроют дверь, и выхожу самостоятельно. Если вдруг Ричард ходил в ту же школу, что и Чарльз, то он тоже будет пятиться в наклоне: а мне, простите, по горло хватает одного дворецкого, который в теории заготавливает план убийства обидчиков.

Я еще не делала что-либо полностью самостоятельно. Рядом держался Курт, врачи, родители парня, сестры. Малая свобода, да? Когда мы расстанемся, так будет постоянно и...меня резко кидают в чан одиночества. Огромный мир, вокруг миллионы людей, но Курт Уилсон среди них исчезнет. Я его ненавижу, конечно, вот только...как-то ужасно больно от того, что я не буду иметь возможности заявить об этом прямо в лицо.

Толкаю плечом стеклянную дверь и вижу...Билла. Он наклоняется через стойку ресепшн, зажимает рабочий телефон плечом и что-то активно записывает на бумаге, пока девушка-хостес хихикает над сердитыми складками его бровей, слабо крутясь на офисном кресле.

— Да, я заказывал десять килограммов, — говорит так, словно повторяет в сотый раз, — Послушайте, мне не нужно двадцать. Опт? На Вашем сайте написано, что опт стартует от семи кило, а я взял на три больше: в чем проблема? — он разочарованно бросает пишущую ручку, зажимает переносицу двумя пальцами и тяжело выдыхает в ответ на болтовню по ту сторону трубки, — Мне нужно это сегодня, я отправил запрос еще неделю назад, Вы выписали мне чек, списали деньги, а в последний день решили отменить...

Блондинка замечает меня и улыбается, негромко проговаривая:

— Добрый день. Извините, у нас тут...неувязочка, — ее так по-доброму веселит эта ситуация, ведь Билл до сих пор приглушенно выясняет отношения с тем, кто крайне упрям.

— Добрый, — пожимаю плечами, — Всякое бывает, да?

Мужчина распахивает глаза и поворачивает голову, оглядывая меня так, будто...немного ждал? Я неловко поднимаю ладонь и машу ей. Уголки губ Билла красиво тянутся вверх, но его отвлекает прежняя речь, и он выглядит как тот, кто вот-вот заматерится, когда смыкает челюсть и выдает:

— Понял. Верните списанные деньги или я приеду в Вашу компанию и верну их сам, — он нажимает на красную кнопку сотового и проводит по волосам, тихо выпаливая, — Они издеваются, Джил, не иначе.

— Да ладно, успеешь найти до завтра, впредь будешь знать, что эти ребята ненадежны, — утешает, а вслед объясняет мне милым тоном, — Мистер Картер заказал маршмеллоу для предстоящих вылазок на природу. Ему попытались втюхать двадцать кило.

Картер?

Билл Картер? Основатель, соучредитель и руководитель?

А...ну да, мне голову отбили сапогом, не сложила дважды два. Я на «ты» с главой центра. Неплохо устроилась.

— Многовато, — соглашаюсь, сжимая ручку шоппера на плече, — Но, знаете, можно устроить особую терапию...

О, конечно, Бо, самое время для твоего умного рта. Какой позор, да научи меня Господи молчать! Билл опирается локтем о стойку, изучая смущение своими серо-голубыми глазами.

— Не стесняйся, мышонок. Мы принимаем интересные предложения.

Блонди удивляется прозвищу, поднимая нос к мужчине, но все это так легко и невинно, что я не чувствую дискомфорт.

— Эм...что насчет того, чтобы засыпать ими комнату, как бассейн? Уберите стулья, посадите нас в море сладости, вручите кружки чая. Так хоть обстановка станет менее подавляющей.

Джил искренне смеется, прикрывая рот рукой, а Билл улыбается и кивает:

— План отличный. Надо бы перезвонить, чтобы извиниться и взять сразу тридцать. Чего мелочиться?

Хостес обдувает ранее исписанным листком свои раскрасневшиеся от веселья щеки, и ее легкая голубая рубашка колышется с потоками воздуха.

— Джил, у тебя есть дела, — беззлобно напоминает Билл, — И ты забыла об одном таком: оповестить Бо, что занятие отложилось на час.

Час?...

Я ежусь и поглядываю в свои ноги, немного сбитая с толку. Просто сидеть в телефоне? Я не делаю этого уже давно. Там много информации, все мелькает, и оттого я перегружаюсь. «Шрек 3» то не осилила. А если включу звуки дождя, то усну. Неразбериха какая-то. И домой ехать не хочется. Там страшно.

— Да, случились непредвиденные обстоятельства, — сочувственно проговаривает и, словно у них изначально был заготовленный план, добавляет, — Девушки уже сидят в зале. Мы выдали всем оставшимся настольные игры, а также накрыли стол посередине. Присоединяйтесь, пожалуйста. Скоро приедет пицца.

Я ощущаю, как Билл не отрывает от меня глаз, но уже обеспокоенных. Для других такая мелочь — действительно мелочь. Их кошмар начался и закончился в тот же день, а мой продолжался суммарно двадцать два. У меня имеются сложности буквально в каждом элементарном шаге. Как играть с кем-то незнакомым в настолки? Как нормально есть? Если пища окажется жирнее, чем казалось, меня вырвет. Пить чай и бесконечно отказываться от предложений, которые обязательно поступят, ведь все здесь чрезмерно беспокоящиеся и уютные? Как не переутомиться и не вырубиться, представ дурочкой? Честно сказать, уже сейчас меня клонит в сон.

— Могла бы я...посидеть где-нибудь, где потише? — робко спрашиваю, приподняв плечи.

— Можешь пойти со мной, — проницательно произносит Билл, и я задираю голову, — Я буду готовить комнату для занятия. Там никого нет. Оставлю дверь приоткрытой, если ты переживаешь за что-то. Джил здесь, а у нее уши навострены.

Девушка поддакивает:

— Да, навострены. Все-все слышу.

Клянусь, этот мужчина вызывает такое доверие, что даже сними он свою белую футболку — я бы не подумала, что меня хотят принудить к чему-то, к чему принуждали. Идея вполне себе сносная, хоть и вызывает смущение.

— А это не затруднит? — почти пищу снова, что не проходит мимо Билла: в нем возникает та самая нежность, как в первую встречу.

— Ни капли. Я рад компании, — берет со стола какие-то листы, — Но не давлю, поэтому сейчас иду туда, а ты, если надумаешь, приходи тоже.

И он правда заворачивает, скрываясь из виду. Я перебираю пальцы, покачиваясь на пятках, а Джил сообщает:

— Вам нечего опасаться, но так и знайте: я зад любому надеру. Занимаюсь боксом по выходным!

А по ней и не скажешь...Она такая феминная, без каких-либо мышц на первый взгляд. Надо бы ответить:

— А у меня глок под подушкой, так, занимаюсь стрельбой по воскресеньям, в лесу! А еще однажды накинулась с отверткой на одного урода! Прикинь?

Но на этот раз мой умный рот успевает себя заткнуть, и я коротко отвечаю:

— Спасибо, Джил.

— Всегда тут для Вас, — ответственно заявляет, — Зеленая дверь.

Я нахожу ее быстро: она через три от желтой и приоткрыта. Билл таскает стулья парами, в обеих руках, расставляя их в круг. Я легонько стучусь и прочищаю горло.

— Можно?

Он оборачивается и проговаривает своим бархатным тембром:

— Конечно, маленькая мышка. Садись куда хочешь.

Комната чуть больше в размерах. Здесь есть сцена вдоль стены, а от нее, по бокам, идут невысокие лестницы. Я скромно располагаюсь на дутом белом диванчике вдоль стены и снимаю ветровку, под которой надета светло-серая кофта в цвет спортивных штанов. Точно мышь.

Когда Билл распрямляет стулья, пластмасса щелкает, но звук не назойлив. Окон нет, однако стоит кондиционер: температура приятная. Лучше бы Биллу врубить на холод, иначе я засну.

— Поболтаем или помолчим? — уточняет, включая электрический аппарат с кипятком.

— Из меня плохой собеседник, — практически извиняюсь, — Но я не против.

— Не согласен, — мягко опровергает, — Допустим твои слова о маршмеллоу: долго из не забуду.

Я тихо усмехаюсь:

— Тебе повезло, что я не болтаю больше. Обычно мои мысли невероятно тупые и порой вылетают без спроса.

Билл улыбается, доставая из шкафчика стола запакованные печенья. Это и прочее пропитывает меня более сильным расположением к нему. Он тот, кто создал данное место. Труд колоссальный, а результат восхитительный.

— Поделись. Мне нравится.

Сам напросился, верно?

— Например, кхм...когда я назвала тебя сторожем...— его улыбка становится ярче, и это так чертовски привлекательно, — Подумала: в номинации «Самая безнадежная дура» побеждает Беатрис Аттвуд. Где там медаль? Повесьте на шею, чтобы окружающие были в курсе.

Билл тормозит, вскидывая брови в неожиданности и забаве, выпуская негромкий смех.

— Ты не дура, не называй себя так, — поправляет, а затем покачивает головой, — Настроение тогда поднялось на весь день. Размышлял над тем, чтобы уволить Грега — охранника — и сесть на его пост.

— Джил — тоже кандидатура, — неуверенно продолжаю диалог, поражаясь, что и впрямь участвую, — Занимается боксом.

— Она да, справится без сомнений, — высыпает сосательные конфеты в стеклянную посуду, — Что еще заполняло мозг мышонка? Что-то неординарное?

Мои щеки вспыхиваю, и Билл замечает:

— Давай, заинтриговала.

— Ты не хочешь это слышать. Я зальюсь стыдом и убегу отсюда, — бормочу, пялясь в пол из дерева.

Он помещает в стаканчик заварочный пакетик, наливает кипяток, а затем разбавляет прохладной. Что-то внутри екает, как только понимаю, что его длинные ноги в темно-серых джинсах движутся по направлению ко мне. Билл присаживается передо мной, как уже делал, и пытается соединить наши взгляды. Получается ненадолго, ведь я вспыхиваю стеснением и опять прячусь.

— Тогда договоримся, что расскажешь в будущем. Если будем общаться более доверительно, — предлагает и протягивает чай, — Держи за ручку. Малиновый.

Я забираю стакан, следуя инструкции, но не могу оторваться от сильных плеч напротив. Нет, не таращусь в наглую. Изучаю. Ему бы заниматься боями без правил: составил бы достойную конкуренцию Курту.

И...я не ослышалась? Он выразил желание дружить? Со мной? Почему? Я теряюсь в догадках, однако не могу отрицать трепет в душе.

— Спасибо, — бормочу.

Мужчина разглядывает кроссовки на липучках и подшучивает:

— Так плохо завязал?

— Нет, отлично. Просто не могу надеяться, что ты всегда придешь на помощь, — стараюсь шутить в ответ.

В каждой шутке есть доля шутки как говорится. Курт не спас, когда был обязан спасти. Эта мысль сбивает меня вихрем, и я закусываю губу, возвращая себя к реальности глотком чая.

— Я нахожусь здесь в те дни, когда находишься ты: совпало. Анонимные наркоманы приходят через полчаса после окончания занятий девушек, — он медлит, а потом шокирует, — Ты сказала, что обстановка в вашей группе подавляющая. Расскажешь что именно протекает не так?

Я приподнимаю лицо, встречаясь с внимательными глазами, и тут же отнекиваюсь:

— Там все отлично, прости...

— Все хорошо, мышонок, — утешительно приостанавливает, — Я никого не выгоню после твоих слов. Мне просто важно знать стороннее, независимое мнение. А оно у тебя есть.

— Предлагаешь нажаловаться на чудесную женщину? — растеряно выпаливаю.

Билл склоняет голову набок, повторяя:

— Значит миссис Ланкастер.

Я выпучиваюсь, ловя себя на необдуманности, и хочу провалиться сквозь землю. Гениально, Бо, так держать!

— Билл, она хорошая, — выдыхаю, — Это я не в себе. Тяжело слушать ее личную историю про...ты, наверное, понимаешь...с детальными описаниями...

— С детальными? — чуть приподнимает брови, — С этого открывается занятие?

Я киваю, грея вдруг замерзшие ладони об кружку. Билл встает и садится на другой конец дивана: так, чтобы между нами было минимум три моих шоппера. Он раскидывает пару секунд, прежде чем задумчиво проговаривает:

— Да. Данный подход может отталкивать некоторых так, что возвращаться не захочется. Нужно что-то нейтральнее, — его идеальная челюсть ходит, пока он ищет варианты, — Что насчет упрощения? Делиться коротко, по фактам, без подробностей? Как считаешь, это было бы лучше?

Я поворачиваюсь к нему в малом удивлении.

— Ты со мной советуешься?

— А почему нет? — серьезно заявляет, — Ты ходишь к нам, как и другие. Ваши ощущения превыше всего.

— Тех девушек все устраивает, они не сбегают, как я, — расстроено потираю лицо, — Мой случай...он...немного отличает...неважно, — отмахиваюсь и встаю, будучи перегруженной, — Миссис Ланкастер прекрасный куратор. Структуру ее плана не нужно менять. Извини, я устала, я хочу поехать домой...

— Бо, — спокойно окликает Билл, хотя лицо его выражает тревогу, что колоссальный контраст.

Я нервно поворачиваюсь на пятках, предварительно поставив недопитый чай на столик, рядом со сладостями. Мое дыхание участилось, а горло пересохло. Стыдно. Бесконечно стыдно. Как людям со мной коммуницировать, если я теряю почву из под ног из-за каждой мелочи?

Билл не поднимается, хотя, кажется, еле сдерживается. Он смотрит на меня, как на подбитого олененка, которого требуется немедленно вылечить, но раны эти не поддаются быстрому лечению — кровоточат и болят.

— Прости, что заволновал тебя, мне очень жаль, — в его тембре сквозит малое напряжение и большое сочувствие, — Если ты хочешь домой, то я могу отвезти тебя, либо вызвать такси — никакой проблемы. А если хочешь остаться, то я могу проводить тебя в другой зал, чтобы ты отдохнула от шумов. Но я все также рад, если ты побудешь рядом.

Я жмурюсь и вешаю нос, перекатывает большие пальцы по влажным ладоням. Домой? Зачем я сказала «домой»? Дома то хорошо что-ли? Нет, здесь гораздо безопаснее. Если бы меня попросили расставить черточки комфорта на шкале в виде дерева, то квартира была бы отмечена на корнях, а центр помощи на верхушке листвы. К тому же Моника нарисовала меня, если не обманула — а я была бы рада, если бы она солгала, так как получу отвратительную картину. Я ни в коем случае не сомневаюсь в ее навыках: уверена, она выполнила все идеально, скрупулезно. И именно в этом кроется загвоздка: там я буду не приукрашенной, реальной, а потому заранее ненавижу портрет. Мне на себя в зеркало тошно смотреть. Испорченная, использованная, мерзкая.

— Позволишь подойти? — нерешительно шепчет, почти боязливо от возможной реакции, — Обещаю...

— Подойди, — дрожащий голос, — Я тебе доверяю, ты меня не пугаешь, честно.

Билл выдыхает со всем облегчением мира и оказывается на расстоянии пять сантиметров через считанные секунды. В нос опять просачивается запах его особенных духов: есть те, которые откладываются в памяти, и от него пахнет именно такими. Он возвышается надо мной, но это не создает опасность. Наоборот. Я ощущаю силу, которая способна противостоять силе моего травмирующего опыта. С Куртом не так. Он виноватый и подавленный, что справедливо, логично. У него нет шансов бороться за то, чтобы я вновь чувствовала себя прекрасно наедине с ним.

— Прикоснуться?

Разряд статического тока прокатывается по конечностям. Я не медлю, тихо и скомкано:

— Да.

И тогда Билл касается прядей моих волос: заправляет их за уши поочередно. Он выбрал это действие, не объятия, что заворачивает меня в конверт, где содержится письмо о нежности и уважении. Ребро его ладони легко дотрагивается кончика подбородка, и я поддаюсь, когда поднимаю взгляд. Сердце отстукивает от ребер. Это внимательные, знающие и осторожные глаза. И все же в них содержится уверенность: Билл не волнуется, как подросток, он абсолютно непоколебим. Единственное, что вселяет в него опасение — то, как я восприму тот или иной жест.

— Вот так, — поощряет, — Удивительно красивая мышка — а постоянно прячется.

Щеки воспламеняются от комплимента, сказанного со слабой хрипотцой, благодаря приглушенному тону. Кожа мужчины слегка грубовата, словно он...тренируется? Есть малые мозоли, какие бывают у Курта. Каким-то чудом стресс спадает: восьмое чудо света. Билл сумел бы утихомирить буйного кита, у него определенно талант.

— Домой не хочешь, потому что там что-то не так, — не спрашивает, а замечает, и утверждается в выдвинутой теории при виде моих застывших эмоций, — Поэтому сюда ходишь, хотя совсем тяжело, хотя пока не готова к таким мероприятиям.

Я сглатываю, не подтверждая, но и не опровергая. Билл выглядит как тот, кому не плевать. Как тот, кого отчего-то задевает мое положение дел. И...это тепло? Проницательность, которую он безвозмездно дарит, так чертовски необходима, что ее сложно переоценить.

— Давай поступим следующим образом: я достану тебе плед и подушку. Ты приляжешь на диване. Отдохнешь. Уснешь — нестрашно. Разбужу через сорок минут. Идет?

— А это не затруднит? — робко переспрашиваю то, что говорила минут двадцать назад.

— Ни капли, — твердо повторяет то, что ответил на тот вопрос.

Я жую губу, кивая с благодарностью и снова скрываясь за волосами. Билл просит:

— Не надо, маленькая мышка. Давай, садись. Вернусь быстро.

Он уходит и, не успев я опомниться, появляется с мягким серым пледом и декоративной подушкой того же цвета. Я произношу «спасибо» раза четыре, после чего скидываю кроссовки и ложусь на обивку. Билл почти беззвучно занимается подготовкой к занятию, переодически поглядывая за мной. Сон накрывает меня совсем скоро.

***

— Пора вставать, мышонок, — шепчет мужской ласковый тембр.

Я морщусь, готовая умолять отстать и дать еще пару минуточек. Мои волосы вновь оказываются убранными с одной стороны, а подушечки пальцев ненавязчиво скользят по щеке.

— Бо, — по звуку улавливаю улыбку, — Я бы не будил тебя хоть до ночи, но ты уже почти проспала занятие и через двадцать минут сюда придут люди.

Я молниеносно распахиваю глаза. Вина растекается по телу, которое принимает сидячее положение. Билл посмеивается от переполоха и успокаивает:

— Все хорошо, ты всего лишь отдохнула, так правильно.

— Прости, черт, надо было завести будильник или вроде того, — тараторю и пытаюсь сориентироваться в пространстве.

Комната преобразилась. Листы, которые Билл захватил с ресепшн, прикреплены магнитами на белой доске. На них что-то написано, а стрелки зеленого маркера указывают верный порядок прочтения. На стену за сценой выведена презентация через проектор. Там какая-то тема. Я не успеваю вдаться в подробности, так как Билл шокирует следующим:

— Твой телефон разрывался от СМС, а потом звонков.

Мой желудок падает. Курт. Он там с ума, наверное, сошел. Для него я пропала. Нужно срочно перезвонить, прямой сейчас, сейчас...

— Я ответил на третий, — вдруг произносит, отчего мои глаза вылетают из орбит.

Билл все также сидит на полу. В нем пробегает какое-то замешательство, и я уже думаю, что между ними что-то случилось, но:

— Твой парень переживал, — выдыхает, закусив внутреннюю сторону щеки и отводя взгляд, — Я решил, что проблемы не возникнет: я управляю этим центром, так что могу поговорить, как должностное лицо. Сказал, что ты спишь, мы обеспечили тебе комфорт, и все в порядке. Курт... — голос мужчины размеренный, но я словно чувствую как внутри него потягивает какое-то неприятное чувство, — Поблагодарил и успокоился. Попросил тебя перезвонить ему, когда проснешься.

— Он не мой парень, — опровергаю быстрее, чем смогла бы себя тормознуть.

Билл наклоняет голову вбок, и его брови сходятся вместе. Но я не лгу. Мы не вместе, что очевидно. Живем под одной крышей в силу обстоятельств: не более того.

— Разве?

— Он так представился? — сглатываю на нервах.

— Нет, — в нем продолжает сквозить непонятливость, — Я сам сделал вывод.

— Неправильный вывод, — протираю лицо, чтобы точно очнуться, — Мы были вместе, но расстались. Он просто заботится обо мне.

Уверена, для него эта ситуация странная, но так или иначе Билл встает и отвечает:

— Я рад, что у тебя есть опора.

— Группа поддержки еще не разошлась? — переключаюсь с темы, пока встаю и складываю плед в ровный квадрат.

— Три минут до окончания. Хочешь чай? С сахаром. Печенье. Ты не обедала.

— Поем дома, — отнекиваюсь, шагая к выходу с ветровкой в руках, — Спасибо, Билл. За все. И извини, что напрягла тебя, не повторится.

Не успев он что-либо сказать, я повторяю:

— Спасибо, — и покидаю помещение, ощущая себя максимально подавленно.

Девушки выходят друг за другом, и я тут же нахожу среди них Монику: она тоже замечает меня и широко улыбается, спеша навстречу, параллельно копаясь в сумке.

— Так расстроилась, что ты не придешь, — выпаливает с радостями от встречи, — Держи, я старалась!

Я получаю портрет, выполненный одним карандашом, в файле. Это...ого. Я симпатичная на нем. Совсем не такая, как, кажется, в жизни. В углу написано: «У тебя все получится». В уголках моих глаз почти образовываются слезы, и я кусаю губу, утихомиривая назревающий эмоциональный всплеск.

— Спасибо, Моника, — бормочу и нерешительно тянусь к объятиям.

А она будто этого и ждала, потому что счастливо наслаждается контактом, покачиваясь на пятках, чем качает и меня.

— Приходи в следующий раз, пожалуйста. Буду тебя ждать. Мне пора.

Она выскальзывает, как птичка, и порхает по коридору, скрывая свою красную голову за поворотом.

Я складываю рисунок в шоппер и даю себе секунду. Ощущение такое, как если бы в меня влили болотную тину. Противно от самой себя. Я не знаю почему. Я не могу объяснить. Но Билл и Курт...мне стыдно.

Парень отвечает на звонок по первому гудку, переспрашивает о моем состоянии и вызывает такси. Я приезжаю домой, где разогреваю еду в контейнере и ем в тишине, наблюдая за дверью в опаске прихода не званных гостей и ожидании Курта.

«Билл?»
— К.