Когда ветер затихает.
Прошла неделя. Вечера они всё чаще проводили вместе — то за чаем, то за молчаливыми прогулками по садам, где ветер шуршал в листьях, словно повторяя невысказанные слова.
Санеми всё ещё держал расстояние, но это расстояние стало меньше. Он больше не уходил первым. Не прятал взгляд. Он слушал. Иногда даже смеялся, пусть и коротко. А Гию… он учился быть терпеливым. Он не толкал. Не напоминал. Только был рядом — тепло, спокойно, как вода у берега.
Однажды ночью, когда ветер усилился, и луна спряталась за тучами, отключился свет в доме. Бумажные стены заскрипели, и порыв вдруг распахнул дверь.
Санеми, как всегда, не спал. Он молча поднялся, пошёл закрывать. Уже на пороге заметил: Гию, укрывшись лёгким покрывалом, сидел на веранде.
“Ты совсем рехнулся? Простудишься,” — пробурчал он.
“Ты ведь не спишь,” — спокойно ответил Гию. “Я слышал, как ты ходишь по комнате.”
Санеми хотел резко ответить, но вдруг выдохнул. Сел рядом, вздохнув.
“Ты всегда был таким внимательным?”
“Нет. Только к тебе.”
Наступила пауза. Неудобная, тёплая. Санеми отодвинулся чуть-чуть, почти незаметно, но Гию всё равно уловил.
“Если хочешь — уйду.”
“Останься,” — сразу сказал Санеми, чуть хрипло. — “Просто… не задавай вопросов. Не сейчас.”
Гию кивнул.
Они сидели рядом. Немного ближе, чем раньше. Молча. Ветер снова дёрнул дверь, и Санеми быстро встал, прикрыл её, вернулся. Гию глянул на него — взглядом, полным тихой благодарности.
И Санеми впервые сам нарушил тишину.
“Ты бы не стал меня ждать, если бы не чувствовал что-то настоящее, да?”
Гию кивнул. “Я не умею играть.”
Санеми усмехнулся. “Вот дурак. И всё-таки... рад, что ты не сдаёшься.”
Он не добавил ничего больше. Не сказал ни «я тоже», ни «подожди ещё немного». Но его голос звучал мягко. Почти ласково.
Гию почувствовал это. И понял — хрупкий лёд ещё держится, но трещины в нём становятся всё глубже. А под ним — не провал, а тёплая, живая вода.
***
Ветер стал тише. Казалось, что даже ночь решила не мешать. В темноте были слышны только стрекот сверчков и редкое, мягкое дыхание сидящих на веранде мужчин.
Санеми опёрся спиной о косяк двери, глядя куда-то в темноту сада. Его руки были скрещены на груди, а губы сжаты в тонкую линию. Но рядом сидел Гию — спокойно, безмолвно. Он ничего не спрашивал. И от этого становилось легче.
— Раньше... я ненавидел тишину, — неожиданно сказал Санеми. — Она казалась слишком громкой. Как будто кричит в уши всем тем, что я потерял.
Гию не ответил сразу. Он просто чуть повернул голову, слушая.
— А теперь, — продолжил Санеми, чуть тише, — с тобой... она не такая.
Это было больше, чем он привык говорить. Больше, чем обычно позволял себе. Он почти пожалел. Но не успел — Гию вдруг шевельнулся, и лёгко прислонился плечом к его плечу. Без давления. Просто — касание.
Санеми не двинулся. Даже не выругался, как обычно. Он остался сидеть. Несколько секунд — потом минуту. Потом забыл, что хотел что-то сказать.
Гию посмотрел вперёд, в тьму.
— Ты всё ещё боишься? — тихо спросил он.
— Каждый день, — так же тихо ответил Санеми. — И, может быть, больше всего — когда ты рядом. Потому что если вдруг исчезнешь... я не знаю, что тогда останется.
Гию закрыл глаза. И прошептал:
— Тогда я не исчезну.
И снова — тишина. Не неловкая. Тихая, почти священная. Они сидели плечом к плечу, и ночь обволакивала их, как одеяло. Впервые Санеми не пытался отстраниться. Не боролся. Просто сидел рядом.
И когда ветер затих совсем, он чуть склонил голову, чтобы его волосы скрыли взгляд, и тихо сказал:
— Привыкаю. Чёрт бы тебя побрал… но я привыкаю.
Гию не ответил. Но Санеми знал: тот понял.