25
Pov Валя
Лежу на кровати лицом к стене, и даже не надеюсь сегодня заснуть, потому что знаю, не получится, как бы я не хотела или не пыталась.
Кожа на шее и спине, все те места, к которым прикасались его губы, его сильные уверенные руки, всё ещё горят, зудят и покалывают. Воспоминания заставляют вспыхивать, вертеться и не находить места на кровати.
Когда он лег на меня, полностью накрыв своим телом и начал неторопливо двигаться во мне, уткнувшись носом в мои волосы, щекоча дыханием и шепча что-то неразборчиво, хриплым, будоражащим все нервные окончания, шёпотом, я испытывала ни с чем не сравнимое блаженство.
Я уже начала привыкать, и ни его размер, ни напор, ни движения, неизменно переходящие в быстрые и одержимые меня уже не пугали. Волны удовольствия так и разносились по телу, и я сама подавалась, стонала, наслаждалась.
Теперь я понимаю сестру, когда та говорила, что близость с любимым человеком это не что-то страшное, ужасное, достойное порицания или отвержения. Но удовольствие. Ни с чем не сравнимое, немного за гранью, но очень горячее и часто просто жизненно необходимое. Такое, ради которого ты пойдешь на многое, и которого будешь жаждать не меньше, чем твои любимый человек.
Мне становится смешно от того, как я раньше боялась и оттягивала момент первой близости с Егором. Знала бы сразу, что это окажется таким невероятным... Скандальным, запретным, шокирующим. Но при этом таким искушающе горячим и болезненно, невыносимо сладким...
Единственное, что убивает меня и не даёт наслаждаться всем в полной мере, это то, что из неземного рая я каждый раз попадаю в жестокий, беспощадный, и, разрывающий меня на атомы, болезненный удушающий ад.
Его отстранённость, холодность и равнодушие действуют на меня угнетающе. Втаптывают в грязь, сводят все мои усилия на нет.
Равнодушие.
Как бы я не старалась, как не пыталась и как бы не просила его сделаться ко мне хоть немного, на самую капельку мягче.
Сегодня меня трясло от отчаяния, когда я умоляла его не прогонять и стать ко мне на чуточку ближе, а он... на короткий миг. Когда прижимал меня к себе, мне показалось, что лёд наконец-то тронулся. Что он позволит. Но...
Он снова оттолкнул меня и бесцеремонно отправил восвояси.
Девчонки возвращаются и, тихо переговариваясь, укладываются по своим кроватям. Я выжидаю немного, а потом словно находит что-то на меня.
Я поднимаюсь с постели, выскальзываю в общий холл и иду, обняв себя руками, решительно иду по темноте. Вместе того, чтобы снова попытаться заснуть, зачем-то я шагаю в направлении той самой террасы, где ночевали мы с Егором и потом нас разбудила Марта Сергеевна, чтобы мы с ним не опоздали на общую утреннюю съёмку.
А едва ступаю на нее, как понимаю, что я здесь снова не одна.
— Егор, — бормочу я. — Я... Извини, я думала тут никого. Я уже ухожу.
И тут же хочу скрыться, ретироваться, сбежать, вернуться в спальню.
— Подожди, — произносит он, но я не хочу его слушать и отворачиваюсь.
Он нагоняет меня в один шаг, разворачивает к себе, и в следующий момент я попадаю в его крепкие горячие объятия.
— Стой, подожди, Бельчонок. Блядь... Подожди...
А потом начинает, словно ненормальный, гладить и тереться лицом о моё лицо.
— Егор... — бормочу я.
От его неожиданной нежности меня прорывает, и слезы, словно только и ждали моего момента, катятся градом, увлажняя мои щёки.
— Блядь, ты не вовремя, я снова пьяный...
Но держит. Держит, держит, держит.
— Егор...
— Пьяный. Это плохо... Это жесть, как палевно...
— Егор, Егор...
— Эй, ты плачешь? Бельчонок, Валь...
— Извини, просто я... просто...
Не могу говорить, не в силах, не получается.
Когда он такой податливый, такой отзывчивый, нежный и заинтересованный.
— Шшш. Не плачь, не надо. Иди ко мне... — хрипло произносит он.
Его руки гладят и обнимают, губы нежно проходятся по моим скулам, лбу, вискам и глазам, закрытым и особо чувствительным от переизбытка эмоций.
Вцепляюсь в его плечи и льну, и обнимаю. И позволяю ему гладить себя и тоже крепко, до боли крепко стискивать и прижимать, притискивать и обнимать.
Меня сотрясает дрожь, а он целует дорожки моих слез, и снова шепчет нежное, приятное и успокаивающее.
— Валя... Мой Бельчонок... Моя красивая чувствительная нежная девочка...
Вжимаюсь в него, тянусь и растворяюсь, и вбираю.
А когда чувствую на своих губах еле ощутимое, невесомое дыхание его губ, со слабо ощутимым привкусом алкоголя, я поддаюсь и раскрываюсь для него.
Его губы едва касаются моих, а я горю, захлёбываюсь от желания и утопаю. Его язык скользит по самой кромке моих губ, дотрагивается до зубов, медленно, словно заново распробовая меня на вкус. И я трепещу, изнывая, замирая. Боюсь одним неверным движением спугнуть его или оттолкнуть.
— Чёрт... — шепчет Егор. — Ты даже не представляешь, чего мне это стоит...
И снова его губы легонько накрывают мои.
А потом... Потом, наконец, они целуют. И от осознания этого я будто отрываюсь от земли.
Он целует неспешно.
Медленно, поверхностно и трепетно. Невесомо, невыразимо приятно и волнующе. Так обжигающе, и так опъяняюще нежно. Горячо.
— Ты... Когда ты рядом, со мной происходит что-то... мотает от твоей близости всего... Устал... не представляешь, как я устал... Хочется послать всё к херам, и...
Его глаза находят мои и я стараюсь рассмотреть. Уловить любой оттенок, который покажет, что он не равнодушен, что все же что-то ещё испытывает.
— И...
— И целовать тебя до одурения. Ведь дело совсем не в сексе... не только в нём. Это, блин... нельзя, запрет. Но, ты... прямо под кожей... в крови... я не знаю... Буду целовать сейчас...
Пальцем он оттягивает мою нижнюю губу, а потом прикусывает.
Отстраняется.
Трётся щекой о мою щёку. Сгорает так несколько секунд, и вот он снова возвращается к губам.
И снова медленно, поверхностно, и так, просто до слез, как нежно и аккуратно, снова целует меня.
Приникает к ним на долю секунды, и тут же отстраняется, прижимается лбом к моему лбу.
— Нравится тебе со мной?
— Очень. Нравится, очень, очень, хочу. Каждую секунду хочу к тебе, Егор...
— Чтобы до боли, до одурения, чтобы дыхание одно на двоих... Хочешь так?
— Да...
— Развратная маленькая Бельчонок, которая так мастерски умеет сводить парней с ума. Ладно...
Он чуть сжимает мои волосы, оттягивает назад, запрокидывая мою голову и несколько секунд затуманенным взглядом смотрит на мои губы.
А потом...
— К херам. На сегодня, — убеждает, словно сам себя.
Набрасывается и начинает целовать, так жестко, страстно и глубоко...
Хрипло стонет, вжимается в меня, и неисчерпаемые по счёту волны желания различаются между ног и по всему низу живота.
— Егор, мне так хорошо с тобой, так хорошо с тобой, — шепчу я, едва он отрывается от меня, а он поднимает на руки и куда-то несёт, продолжая порывисто и нежно целовать.
Укладывает меня на один из диванов и ложится сверху, полностью накрывая меня собой.
— Любишь? Скажи, как говорила, мне это надо...
— Люблю...
— А я, блядь, не представляешь, насколько сильно.
— Егор, я люблю, я... не оставлю тебя больше. Не уйду.
— Не уйдешь? Как протрезвею, я сам тебя оттолкну. Только не плачь... не плачь из-за меня... прошу, не надо...
— Это ты не надо.
— Но сейчас. Сейчас ты полностью моя. Только моя... Я так скучал... всё это время невыносимо скучал по тебе...
Я обвиваю его за шею, и мы начинаем вжиматься друг в друга, словно ненормальные.
— Люби меня, пожалуйста, — прошу я сиплым, охрипшим голосом. — Хотябы сейчас, давай не вспоминать.
— Люблю тебя, — шепчет он мне еле слышно, и сразу же заглушает мой всхлип, накрывая мой рот своими горячими жаждущими губами.
А потом...
Мы забываем обо всём и начинаем жарко, порывисто, болезненно сладко целоваться.