13
Я судорожно вцепляюсь в край простыни и замираю. Тело настолько напряжено, что не могу ни продохнуть, ни пошевелиться, ни, уж тем более как-нибудь, сдвинуться с места. Мысли суматошно мечутся от одной к другой, словно в лихорадке, беспорядочно перескакивая, никак не улавливая действительность и получая лишь рваную разрозненную картину.
Он пришёл...
Он здесь...
Не остался там...
Здесь, сзади меня, на кровати...
Мы наедине с ним, снова наедине, как когда-то...
Несмотря ни на что, он проявляет ко мне интерес...
А Егор тем временем придвигается ближе, убирает мои волосы с шеи и вот я уже с ума схожу от волнительных и невыразимо приятных прикосновений его губ к незащищённым, обнажившихся перед ним, участкам сверхчувственной кожи.
Он осторожно ведёт дорожку из поцелуев от ключицы к шее, и в эти секунды меня будто разрядами тока пробивает. Мне хочется расслабиться и улететь, но вдруг он довольно сильно и болезненно прикусывает мою кожу на задней стороне шеи.
Я дёргаюсь, словно прозревая, пытаюсь вырваться, но его рука в этот же момент молниеносно ложится на мой живот. Обхватывает за талию и резко дёргает меня на себя.
Я ахаю, крепко в резаясь в него, а его губы припечатывают место укуса новым будоражащим поцелуем.
Я понимаю, если бы он не подхватил, то я могла бы запросто свалиться с кровати и кубарем скатиться под неё.
— Аккуратнее, Бельчонок, если не хочешь, чтобы всё произошло на полу, — шепчет Егор и прикусывает теперь мочку моего уха.
Несильно на этот раз, но все равно опаляя и вводя меня в нереалистичный чувствительный транс.
А в голове так и стучат набатом его слова: «если не хочешь, чтобы всё произошло на полу...», «всё произошло...». Резонируют в теле, отчего-то мгновенно идёт мелкими щекотными мурашками и, помимо страха, окутывает тягучей, неизведанной, но такой сладкой и успокоительной истомой.
— Егор...
Его рука скользит под мою футболку и, о боже, он начинает поглаживать одну из моих грудей. А потом властно ее сжимает.
Я не снимала лифчика, потому что так мне казалось спокойнее, но и того, что его пальцы трогают и сминают через ткань, для меня более, более чем достаточно.
— Егор, ты... ты пьян, наверное... и... — нахожу единственное объяснение такому его поведению и вспыхнувшему вдруг острому иниересу ко мне.
Я и сама, когда выпила, попала в полный неадекват и какую-то дикую, ненормальную зависимость от его присутствия.
Хотя и на трезвую голову ощущаю примерно то же самое. Я же люблю его. Но он, он...
Неожиданно для самой себя с моих губ срывается тихий задушенный стон.
То, как умело и со знанием дела он трогает, выбивает этот стон из меня и не даёт мне строить свои предположения дальше.
Внизу живота срывается щекотнвя дрожь, между ног начинает ощутимо ныть и потягивать, и я... не нахожу слов, застигнутая врасплох такими острыми и яркими впечатлениями.
Вместо ответа Егор отпускает, но лишь на какие-то доли секунд. Рывком разворачивает меня к себе, и тут же, не дав времени опомниться, ложится сверху, плотно вжимая моё изнывающее тело в матрас.
— Егор, — ахаю я, а он, так и не дав мне отдышаться, начинает покрывать поцелуями мои скулы, ключицы, шею. Все, что не скрыто вырезом моей более, чем скромной футболки.
Сам же при этом... его торс полностью обнажен. Когда я пытаюсь оттолкнуть, упираюсь ладонями в его гладкую и горячую, под моими чувствительными и трясущимися пальцами, кожу.
Я пытаюсь выскользнуть и тут же впечатываюсь шортами в его напряжённое возбуждение. Теперь по телу прокатываются более крупные волны, подхватывающие и перемещающие меня в совершенно другое измерение, где всё опаснее, острее, жёстче, по-взрослому.
— Егор...
— Что ты там задвигала про люблю и хочу снова быть с тобой? Сейчас самое время это продемонстрировать. Так что смелее, смелее, Бельчонок.
— Егор, я...
Замолкаю и дышу, дышу, дышу.
Он отталкивается от кровати, выпрямляется, при этом оставаясь сидеть на моих бедрах сверху. Подцепляет мою футболку и начинает тянуть ее вверх.
Я приподнимаюсь и через секунду, рухнув обратно на кровать, остаюсь перед ним снова практически незащищённой, в одном лишь только лифчике. И на этот раз я абсолютно трезвая, а он...
— Ты пьян, — шепчу я. — и не понимаешь, что делаешь. Я не хочу так... я...
Он снова склоняется надо мной, облокачиваясь на локоть одной из рук, и языком раскрывает мои губы. Потом красноречия истекает во мне в этот же момент.
— Пьян от того, что нашел тебя в своей постели, Бельчонок, — шепчет мне в губы, отрываясь, но не собираясь, даже не думая отстраняться. — Не представляешь, как от этого повело.
Смотрит мне в глаза и говорит, а его пальцы между тем стягивают одну из чашечек лифчика и начинают трогать и скручивать мой, до боли чувствительный сейчас, сосок.
Горячая волна удовольствия, настолько острая, настолько запретно-сладкая, пронзает тело тысячей горячих стрел так невыносимо мучительно, что я не в силах сдержать, рвущегося с губ, нового пронзительного стона.
— Сладкая желанная девочка, — шепчет Егор мне в губы, а потом снова раздвигает их и быстро проникает в мой рот языком.
Целует жадно, порывисто, отрывисто.
Мир взрывается, и я, что есть сил, вцепляюсь в его широкие, твердые и очень напряженные в этот момент, плечи.
Но вот его теплые, с привкусом алкоголя, губы перестают терзать мои, но бесцеремонно начинают спускаться ниже, ниже... О боже, они...
Накрывают тот сосок, который до этого он трогал и с которым так возбуждающе играл, выбивая из моего тела острые вспышки наслаждения.
Я и представить себе не могла.
И это... уже от осознания того, что он целует в одно из запретных мест... что ОН... целует... в обнаженную перед ним грудь... О боже, что может быть ужасней, опасней, ядовитей, но, вместе с тем, приятней, упоительней, горячей и более волнующим?
Я полностью теряю ориентацию, закрываю глаза и сама выгибаюсь навстречу его губам.
Чувствую, как его ладонь скользит к застёжке, и вот уже обе мои груди обнажены перед ним, и он набрасывается. Гладит их, целует и ласкает.
Мои соски очень острые в этот момент, а стоны срываются с губ буквально один за одним.
— Как же хорошо с тобой, как же... блядь, крышу сносит, — отрывисто шепчет Егор и целует, целует, целует...
Я пьяная и озабоченная ненормальная.
Ведь я позволяю...
Но я так соскучилась, так устала, безумно устала без него...
И сейчас мне настолько нереально приятно, так нравится, так, до боли, до одурения просто хорошо...
Как не бывало со мной уже долгий, мучительно долгий период...
Егор вдруг останавливается, я кое-как выныриваю из омута и не без усилия распахиваю глаза.
Пытаюсь осознать, сфокусироваться, вернуться.
И тут же встречаюсь с его пронзительным, до мурашек ярким пожирающим меня взглядом.
Открываю рот, но не успеваю ничего сказать, как он впивается в мои губы в новом, глубоком и далёком от целомудренности поцелуем.
Его язык хозяйничает в моем рту так требовательно и порочно, так жарко сплетается с моим, исследует, пожирает, искушает...
Его тело двигается на моем в волнующем, животном, первобытном ритме. Чуть ослабляя контакт, потом вжимая, и снова ослабляя и снова вжимая... вжимая... вжимая.
Его рука... я чувствую, как его ладонь скользит по моему животу, и... остановившись всего на мгновение, решительно ныряет под резинку моих просторных спальных шортиков.
А потом... я не успеваю ни пикнуть, ни дернуться, ни возрозить, как его пальцы подцепляют ещё и трусики, и его ладонь оказывается там, прямо там... прямо между моих судорожно сведённых вместе ног и... накрывает.
Боже, боже, боже... о боже мой...
От переизбытка, нахлынувших на меня, эмоций я начинаю задыхаться, и тогда Егор перестает целовать и утыкается в мою шею.
Замирает так, но руку никуда не убирает.
— Дыши, Бельчонок, — хрипло произносит мне в ухо, находя его и чуть прикусывая мочку. — Тебе не должно быть больно, только приятно. Для тебя ведь не впервой, ты должна знать, да...
Произносит отрывисто, потом надавливает сильнее и его пальцы уверенно проникают прямо туда, где ещё никто и никогда... Прямо между моих складочек.
— Кажется, как будто в первый раз, но мы-то знаем... — говорит он и начинает осторожно меня поглаживать. — Зато будет с чем сравнить, да, Валь? — додавливает, но говорить я сейчас не могу.
Я никогда не трогала себя там в том самом смысле, только механически, когда принимала душ, а потому жар, и вожделение, и удовольствие, такое яркое, жгучее и ни на что непохожее, врываются в меня разом, оглушая и не давая возможности, ни среагировать как-то, ни даже слова произнести.
— Егор... — только и могу я выдавить из себя задушенно.
Не понимая ничего, теряя связь с реальностью, уплывая, убегая, улетая...
Лоб покрывается испариной, бедра... сами раздвигаются чуть шире и подрагивают, подрагивают, сами непроизвольно тянутся к его руке...
— Такая сладкая соблазнительная недотрога. Тебе нравится, когда тебя так трогают? Вижу, что да, ты вся течешь на меня. А если вот так?
На этих словах его пальцы опускаются ниже, продавливают и он начинает медленно вводить их в мою промежность.
— Егор...
Он трогает там, там, там...
А его... орган, тем временем, настойчиво трётся о моё бедро.
— Не представляешь, как сильно я тебя хотел, — отрывисто произносит Егор. — Всё что угодно готов был отдать за один только раз... как хотел стать первым у тебя... единственным хотел... Так любил сильно...
— А сейчас...
Не узнаю своего голоса, не понимаю даже, что это я сейчас произношу...
Но говорю вслух, потому что он слышит меня, и потому что отвечает.
— Сейчас? Сейчас... я... просто хочу тупо тебя трахнуть и закрыть этот, изматывающий меня, гештальт.
И словно в подтверждение своим словам, он резко вводит в меня палец и от страха и напряжения я вздрагиваю вся и вся напрягаюсь.
Но тут же вспоминаю, как совсем недавно ко мне пытался пристать пьяный настойчивый турист и насколько сильно я испугалась, что не удастся сбежать и самое важное может произойти с кем-то другим, не с Егором. И как пообещала себе, что сделаю всё, лишь бы мой первый раз произошёл с ним. Потому что хочу с ним, только с ним... на любых, на каких угодно условиях... Неважно, что будет потом, совершенно неважно...
— Я... согласна, Егор, хочу тебя, — выпаливаю я, и ещё загораются и полыхают, горят, горят.
Зажмуриваюсь, снова распахиваю глаза, а потом... сама тянусь руками к его шортам, хотя не знаю точно, что именно я собираюсь делать...
Просто хочу чтобы он понял, что я согласна, наконец, согласна и пусть действует.
Он вытаскивает из меня пальцы, отстраняется и без лишних слов тянет вниз мои шорты и трусы. Снимает и отбрасывает их куда-то в сторону. Потом освобождается от своих шорт, медлит пару секунд, блуждая по мне диким, словно он под каким-то кайфом сейчас находится, взгляд и снова, на этот раз медленно, ложится на меня.
Кожа к коже. Жарко, удушающе, волнующе.
Я чувствую, как он весь горит.
Боже, да его всего чуть ли не лихорадит. Не понимаю, от чего так, хотя сама сейчас нахожусь примерно в таком же состоянии.
Трясёт всю в точности так, как и его. Кислород то и дело перекрывает. Удушает, лихорадит, знобит.
Я чувствую, как в мою промежность упирается его твердый, сильно возбуждённый, очень горячий и, кажущийся мне нереально большим, о боже... член.
Который внутрь меня точно, абсолютно ни при каких обстоятельствах, не поместится.
И я снова вдруг испытываю новую волну острой, ни чем не объяснимой, но сейчас же бросающей меня одновременно в холод и жар, паники.
— Только, Егор, пожалуйста... — бормочу я, стискивая его за плечи и не в силах скрыть той позорной дрожи в голосе, которой так хотела, так стремилась всеми силами избежать.
Одна из его ладоней скользит мне под попу и чуть ее приподнимает.
— Пожалуйста, не очень резко, мне страшно. Потому что... Потому что... Ты у меня будешь...
Но он не церемонится больше, и уже входит в меня... Придерживая рукой мои ягодицы и не давая больше малейшей возможности увернуться...
Решительно раздвигает стенки, он заполняет, затапливает, оглушает...
Он входит, а я зажмуриваюсь и, словно как перед прыжком в воду, вдыхаю побольше, а потом задерживаю дыхание... Рывок, я закусываю губу и снова распахиваю глаза...