Глава 5. Отражения в крови.
Гриффиндорская женская спальня. Глубокой ночью.
Гермиона лежала, уставившись в темноту балдахина. Губы горели – призрачное эхо грубого прикосновения, соли и железа его крови. Она провела языком по нижней губе, и дрожь пробежала по спине – не от отвращения, а от признания. Признания той дикой, животной ярости, с которой она ответила. Она вцепилась. Вцепилась в его волосы, в его плечи, отвечая на вызов с такой же свирепостью, словно хотела не оттолкнуть, а победить, подчинить.
«Ты доказал, что фальшь — это наша единственная правда.»
Ее слова эхом отдавались в тишине. Правда? В этой грязной, болезненной схватке? Или это был лишь еще один слой лжи – перед камнем, перед собой, друг перед другом?
Ш-ш-ш… сильна…
Шепот просочился сквозь каменные стены, теплый и… довольный. Он звучал громче, увереннее. Как после сытной трапезы.
Гермиона сжала простыни. Камень накормили. Их ненавистью. Их болью. Их поцелуем. И он требовал большего.
Слизеринские подземелья. Та же ночь.
Драко стоял у узкой бойницы, куря , крепкие маглаские сигареты – запретный, отвратительный ритуал, начатый после войны. Дым щипал глаза, но он вдыхал его глубоко, пытаясь заглушить другой вкус – ее. Горечь зельев, пыль библиотеки и что-то неуловимо теплое, живое, что осталось на его губах после ее укуса.
Он ударил кулаком по холодному камню стены. Глухой удар. Больше боли. Больше пищи для него.
Идиот.
Он рассчитывал на шок, на унижение, на окончательное доказательство ее превосходства в праведном гневе. Вместо этого он получил зеркало. Свою собственную ярость, отчаяние и… темное, запретное возбуждение от борьбы, отдачу в ее пальцах, впившихся в него. Она ответила не как жертва. Она ответила как равная в этом безумии.
«Следующий раз я не остановлюсь.»
Угроза? Или обещание самому себе? Окно в пропасть, которую он чувствовал под ногами. Он затушил сигарету о подоконник, содрогаясь от омерзения – к себе, к ней, к этому проклятому замку, где стены шептали о его позоре.
Пустой класс Трансфигурации. Утро.
Джинни шла на завтрак, когда увидела его. Рыжие волосы, знакомый до боли озорной наклон головы, мелькнувшие в толпе у Большой Лестницы.
Фред.
Сердце остановилось, потом забилось, как бешеное. Она рванулась вперед, расталкивая первокурсников.
«Фред! Подожди!»
Она влетела в поворот. Коридор был пуст. Только холодный камень и пляшущие тени от факелов.
Ш-ш-ш… скучаешь…*
Шепоток скользнул по шее, ледяной и насмешливый. Джинни прислонилась к стене, дрожа. Не галлюцинация. Оно. Камень Вейл или его эхо. Он знал ее слабое место и тыкал в него острым ножом.
«Что с тобой?»
Блез Забини появился как из ниоткуда, его темные глаза мгновенно считывали ее панику. Он не касался ее, но его присутствие было плотным, как щит.
«Я… мне показалось…» – голос Джинни предательски дрогнул.
«Показалось? – он бросил осторожный взгляд по пустому коридору. – Или оно показало? Тот камень… он не ограничен Секцией, да?»
Джинни молча кивнула, не в силах вымолвить имя брата. Забини сжал челюсть.
«Идиот Малфой и его идиотские эксперименты, – проворчал он. – Держись рядом со мной сегодня. Наш проект в Хранилище… может быть опаснее, чем я думал». Он предложил руку, не для флирта, а для опоры. Джинни, после секундного колебания, взяла ее. Его пальцы были твердыми и удивительно надежными.
Кабинет Слизнорта. День.
Пэнси скользнула в кабинет, пока Слизнорт возился с котлом. Ее глаза, острые как бритва, нашли нужный пергамент – отчеты по проекту пар. Она быстро развернула список Малфой-Грейнджер. Уголек ее губ дрогнул в холодной усмешке. Пером, точным и быстрым, она вписала в графу «Прогресс»:
«Отмечена высокая синергия и… личная вовлеченность партнеров. Работа продвигается экстраординарными темпами, включая нестандартные методы взаимодействия.»
Достаточно двусмысленно, чтобы вызвать вопросы. Достаточно ядовито, чтобы долететь до ушей МакГонагалл… или взбешенного Рона Уизли. Она аккуратно свернула пергамент, оставив его на виду. Пусть семена сомнения прорастут.
Гриффиндорская гостиная. Вечер.
Рон сидел на полу у мертвого камина, окруженный осколками большого зеркала. В руке – почти пустая бутылка «Драконьего Пожара». Его отражение в крупных осколках было искажено, уродливо: то он видел свое лицо, багровое от ярости, то вдруг – насмешливую физиономию Малфоя.
«Личная вовлеченность…» – он хрипло выдохнул, вспоминая ядовитый шепот Паркинсон, случайно (или нет?) подслушанный в коридоре. Его кулак снова сжался, разбивая еще один осколок. Кровь выступила на костяшках.
«Она защищает его… – он бубнил, глотая огненную жидкость из горлышка. – После Беллатрисы… после всего…»
Внезапная волна тошноты и головокружения. Он встал, пошатнулся, оперся о каминную полку. Его взгляд упал на фотографию: семья Уизли, лето перед пятым курсом. Фред и Джордж дурачатся, обняв его за плечи. Боль, острая и свежая, как от ножа, пронзила грудь.
«Кто дал шанс Фреду?» – прошептал он в тишину, и слезы гнева и бессилия хлынули из глаз. Он швырнул бутылку в камин. Стекло разбилось с грохотом. «А кто дал шанс мне?»
Запретная Секция. Глубокая ночь.
Астория стояла перед Камнем Вейла. Он пульсировал ровным, почти ленивым лиловым светом, согревая холодный воздух Секции. На его поверхности отражалось не ее лицо, а мелькающие тени – обрывки кошмаров Драко и Гермионы: крик Беллатрисы, башня Астрономии, холодный пол Особняка Малфоев.
Тео стоял рядом, бледный как смерть. Его рука сжимала ее локоть – не для поддержки, а словно пытаясь удержать на этом берегу.
«Астория, еще не поздно. Есть другие способы…»
«Нет времени, Тео, – ее голос был тих, но тверд. Она вынула из складок мантии маленький серебряный кинжал с рубином на рукояти – фамильную реликвию. – Камень сыт их конфликтом. Он силен как никогда. Если не ослабить его связь с ними сейчас, когда они разобщены… ритуал прощения станет невозможным. Он сожжет их души».
Она поднесла лезвие к ладони. Рука не дрожала.
«Ритуал Перенаправления лишь временная мера, – продолжала она, глядя на пульсирующий камень. – Он даст им шанс. Шанс на настоящий Ритуал Отпускания. Без этого… все кончено. Для них. И, возможно, для многих других».
Ш-ш-ш… слабая… – шепот камня стал навязчивее, будто он почуял новую жертву.
«*Sanguis meus, dolor tuus. Mea voluntate, onus meum,*» – прошептала Астория, проводя лезвием по ладони. Алая кровь, темная в призрачном свете люмосов, хлынула на холодный камень пьедестала.
«Моя кровь, твоя боль. По моей воле, бремя мое.»
Кровь не растекалась. Она впитывалась камнем, как вода в сухую губку. Лиловый свет в его трещинах вспыхнул ослепительно ярко, затем резко померк, сменившись на густой, багрово-черный. Камень издал низкий, стонущий гул, как раненый зверь.
Астория вскрикнула – не от боли в ладони, а от удара изнутри. Она согнулась пополам, как будто кто-то вонзил ей раскаленный клинок в грудь и начал выворачивать внутренности. Крик Беллатрисы разорвал ее сознание, смешавшись с воплем ее собственной души. Она чувствовала ледяной ужас Драко на башне, его стыд в дверях. Чувствовала разрывающую боль Гермионы, ее унижение, ее ярость. Все это хлынуло в нее черной, неостановимой волной.
«АСТОРИЯ!» – Теодор поймал ее, когда ее ноги подкосились. Она была легкой, как перышко, и холодной, как лед. Кровь хлынула у нее из носа, алой струйкой по мертвенно-бледной коже. Ее глаза закатились, тело билось в немых судорогах под грузом чужой, невыносимой агонии.
Камень Вейл на пьедестале потух. Стал темным, холодным и безжизненным. На мгновение. Затем в его глубине слабо дрогнул тусклый лиловый огонек. Голодный. Недовольный. Но ослабленный.
Тео, не раздумывая, подхватил Асторию на руки. Она была без сознания, дыхание – поверхностным, нитевидным. Он бросил последний взгляд на камень – на их спасение и ее возможную могилу – и понесся к выходу из Запретной Секции, крича в пустоту имя мадам Помфри.
Коридор у Запретной Секции. Минуту спустя.
Драко , не в силах уснуть, шел к Секции – движимый смутным беспокойством и шепотами камня, звавшими его. Он столкнулся с Тео в дверях. Увидел окровавленную, безжизненную Асторию в его руках. Увидел дикий ужас в глазах Нотта.
«Что случилось? Что ты с ней сделал?!» – рывком схватил Драко Теодора за мантию.
«Не я! – Теодор вырвался, его голос сорвался. – Он! И ты! И Грейнджер! Она взяла вашу боль! Чтобы дать вам шанс, идиоты!» Он рванулся дальше, к больничному крылу, оставив Драко стоять в шоке перед открытой дверью в Запретную Секцию.
Оттуда веяло холодом и… тишиной. Непривычной, зловещей тишиной. Шепоты стихли. Драко шагнул внутрь. Его взгляд упал на пьедестал. На черный, почти безжизненный камень. И на темное, липкое пятно крови Астории у его основания.
Он подошел ближе. Кровь. Ее кровь. Ради чего? Ради него? Ради Грейнджер?
Ш-ш… спасибо…
Едва слышный, ледяной шепоток коснулся его сознания. Не камня. Это был другой голос. Голодный. Насмешливый. Исходивший из глубин самой Секции, из тени за соседним стеллажом. Из стеклянного шара, где клубился черный туман. Шар слабо пульсировал, впитывая ослабленную, но не уничтоженную энергию Камня Вейла.
Драко Малфой почувствовал, как ледяной ужас, знакомый и чужой одновременно, медленно пополз по его спине. Астория заплатила страшную цену. Но игра была далека от завершения. Фигуры на доске только встали на свои места.
Он повернулся и побежал за Тео, к больничному крылу, оставив за спиной зловещую тишину и пробуждающийся голод других артефактов. Цена их войны оказалась слишком высокой. И платить пришлось не им.