Пролог. Пепел и шёпоты.
Хогвартс дышал тяжело. Воздух в его древних стенах был густым, как бульон, сваренный из пепла войны, невыплаканных слез и натянутых улыбок. Камни, залеченные магией, все равно несли шрамы – темные прожилки там, где ударило проклятие, неестественно гладкие участки на месте прежних трещин. Замок был живым пациентом после тяжелой операции: вроде ходит, вроде функционирует, но боль и страх все еще прятались в его тенях.
Драко Малфой стоял у окна в пустом коридоре седьмого этажа, глядя, как первые осенние дожди смывают пыль с восстановленных витражей. Отражение в стекле было чужим: бледное лицо, слишком резкие скулы, глаза цвета штормового моря, в которых плавала вечная усталость. Знак Пожирателей на его левом предплечье, скрытый под мантиями, жгло не физически, а изнутри – клеймо предателя, труса, человека, чья семья проиграла. Он был здесь по милости Поттера и его свидетельских показаний, но милость эта была холодной и неловкой. Он был призраком в стенах, которые когда-то считал своей крепостью. Единственное, что не изменилось – презрительная маска, надетая на лицо. Защита. Клетка.
Ш-ш-ш…
Драко вздрогнул, резко оглянувшись. Коридор был пуст. Лишь длинные тени от факелов плясали на камнях. Шелест плаща? Шум дождя за окном? Или… что-то еще? Чувство, будто кто-то только что прошептал ему прямо в ухо, пробежало ледяными мурашками по спине. Он сжал кулаки, ногти впиваясь в ладони. Галлюцинации. Недостаток сна. Или проклятое наследство Особняка.
Гермиона Грейнджер сидела в Углу Памяти в библиотеке Мадам Пинс. Это было новое место – тихое, заставленное книгами по психомагии и восстановлению после травм. Но Гермиона читала не их. Она гладила пальцами выпуклые буквы на обложке старого учебника по зельеварению, видя не текст, а вспышки зеленого света, слыша не тишину библиотеки, а дикий смех Беллатрис Лестрейндж… и собственный крик. Шрам на груди, скрытый под свитером, ныло тупой, знакомой болью – вечное напоминание о том, что выжить – не значит остаться целой.
Она взглянула в сторону Запретной Секции. Массивная дверь, запертая на сложные чары, казалась мрачнее обычного. Мадам Пинс не пускала туда никого без особого разрешения профессоров. Говорили, там хранились особенно опасные артефакты, уцелевшие после погромов войны, или те, что были найдены при разборе завалов и еще не опознаны. В воздухе над дверью висело едва уловимое дрожание – как от сильного жара. Или холода.
…не бойся…
Гермиона резко подняла голову. Голос? Тонкий, как паутина, шелестящий. Он не звучал в ушах, а возникал прямо в сознании. Она огляделась. Никого. Даже призрак библиотекаря проплывал в другом конце зала. Сердце бешено заколотилось. ПТСР. Это всего лишь ПТСР, – строго сказала она себе. Но холодок страха, иного, чем привычные кошмары, сковал ее. Шепот звучал… любопытно.
В Большом Зале царил гул, но это был не прежний, жизнерадостный гомон. Звук был приглушенным, словно все говорили сквозь вату. Над столом Гриффиндора висело облако напряженной тишины. Гарри Поттер, «Мальчик-Который-Выжил-Дважды», сидел, уставившись в свою тарелку с почти нетронутым пайком. Его глаза были пустыми, будто затянутыми пеленой. Рядом с ним Рон Уизли нервно перекладывал вилку, бросая тревожные взгляды то на Гарри, то на Лаванду Браун, сидевшую через два места. Лаванда ела медленно, ее движения были осторожными, а взгляд часто скользил к шрамам на руке – следам клыков Фенрира Сивого. Когда ее взгляд встречался с Роном, в нем читалась растерянность и немой вопрос: «Что мы здесь делаем?».
На другом конце стола Джинни Уизли громко смеялась чему-то, что сказал Блейз Забини. Слишком громко. Слишком резко. Ее смех был вызовом – мраку, скорби, унынию, опутавшему замок. Забини, невозмутимый и чуть циничный, наблюдал за ней с полуулыбкой, в которой читалось и восхищение, и понимание. Его темные глаза метнулись к столу Слизерина, где Драко Малфой только что вошел, холодный и отстраненный. Забини слегка кивнул ему. Малфой едва заметно ответил кивком. Старые связи. Новые времена.
За столом Слизерина Пэнси Паркинсон сидела одна, изящно ковыряя вилкой еду. Ее взгляд, острый и оценивающий, скользнул по Гарри Поттеру. В ее глазах не было привычной ненависти или подобострастия. Было… любопытство? И расчет. Она заметила его пустой взгляд. Уголок ее губ дрогнул в едва уловимой усмешке. Сломленный герой. Интересно.
Рядом, Астория Гринграсс тихо разговаривала с Теодором Ноттом. Их головы были склонены близко друг к другу, не в поцелуе, а в доверительном шепоте. Лицо Астории было бледным, но спокойным. Теодор слушал внимательно, его обычно непроницаемое лицо смягчилось. Они выглядели как островок тишины в бурлящем, но мертвом море.
Профессор Гораций Слизнорт , кряхтя, устроился за своим массивным дубовым столом в кабинете. Перед ним лежал пергамент со списком пар для специального, сверхсложного проекта . Проект, одобренный МакГонагалл, требовал исследования и каталогизации неопознанных артефактов в Запретной Секции. Опасная работа. Работа для самых умных, самых… устойчивых. Или самых сломленных, которым нечего терять.
Его взгляд скользнул по именам. Он нахмурил свой лоснящийся лоб. Нужны были пары, способные противостоять темной энергии артефактов. Пары, где сочетание умов могло дать синергию. Его толстый палец остановился на двух именах:
Гермиона Грейнджер.
Драко Малфой.
Слизнорт тяжело вздохнул. Абсурд? Безумие? Возможно. Но война показала, что самые невероятные союзы могут рождаться в горниле необходимости. А эти двое… они горели изнутри одинаковым огнем незаживающих ран и непримиримого ума. Может, именно их взрывное сочетание – ненависть, интеллект, боль – сможет разгадать тайны Запретной Секции? Или… уничтожит их обоих? Он надеялся на первое. Точнее, он верил, что это единственный шанс для проекта. И, возможно, для них самих. Хотя последнее его волновало куда меньше.
Он махнул палочкой, и имена слились в одну строку на пергаменте. Судьба? Глупость? Эксперимент? Завтра они узнают.
Ш-ш-ш-ш…
Слизнорт поднял голову, озираясь. Показалось? В кабинете было тихо. Но почему-то по спине пробежал холодок, как от прикосновения чего-то древнего и голодного. Он поспешно свернул пергамент и сунул его в ящик стола, стараясь не думать о тех шепотах, что иногда слышался в самых темных уголках подземелий замка. Шепоты, которые стали чуть громче после войны.
Над Запретной Секцией воздух снова дрогнул, сильнее на этот раз. Каменная дверь, казалось, на мгновение втянула в себя свет факелов. Где-то в ее недрах, на пыльном пьедестале, покрытый паутиной и тенью, лежал предмет. То ли камень темного, почти черного обсидиана, испещренный трещинами, из которых сочился тусклый, лиловый свет. То ли осколок зеркала, отражавший не то, что было перед ним, а какие-то смутные, пульсирующие тени. Он был старым. Очень старым. И голодным. Голодным до боли, страха, отчаяния… и тех ярких, жарких вспышек, что рождаются, когда боль встречается с болью, а ненависть оборачивается чем-то невообразимо иным.
Он чувствовал их. Всех. Сломленного героя и циничную змею. Огненную феникса и невозмутимого стратега. Тихих наблюдателей с их смертельными секретами. Терзаемого виной рыцаря и израненную принцессу. И особенно – тех двоих. Золотого мальчика с пеплом в душе и Яркую Звезду, пронзенную тьмой. Их боль была… восхитительна. Пикантна. Сильна.
Артефакт – Зеркало Сомнамбулы, Камень Эхо, Гримуар Кошмаров, он носил много имен – слабо пульсировал. Лиловый свет в его трещинах вспыхнул чуть ярче. Он посылал едва уловимые вибрации сквозь камни замка, пробуждая кошмары, обостряя страхи, подтачивая хрупкие защиты разумов.
Ш-ш-ш-ш… – пронеслось по библиотеке, заставив Гермиону снова вздрогнуть и крепче сжать книгу.
Ш-ш-ш… – прошелестело в ушах Драко, когда он спускался в подземелья, заставляя его остановиться и сжать переносицу.
…иди… – прошептало Гарри, и он поднял наконец пустой взгляд, встретившись глазами с изучающим взором Пэнси Паркинсон. Взгляд, в котором не было спасения, только вызов.
Шёпоты набирали силу. Запретная Секция ждала. Игра начиналась. Последний год в Хогвартсе будет не о сдаче экзаменов. Он будет о выживании. О боли. О запретных истинах, которые громче всего шепчутся в темноте. И о влечении, которое рождается на грани гибели.