"68" - Начали...
Из раза в раз одна и та же картина. Он умирает, и темнота заполняет всё пространство вокруг. Так уже было. Так происходит сейчас. И он, действительно, готов начать молиться богам, в которых никогда не верил, чтобы эта пытка наконец завершилась.
— 67
Шепот доносится до его ушей, как через толщу воды, но ему плевать. Это не вызывает даже толику интереса, пусть и происходит впервые. Прежде в этом месте не было абсолютно ничего, помимо гнетущей темноты, заставляющей его тело покрываться мурашками.
— Ты продержался 67 жизней, прежде чем сломался окончательно.
В воздухе, казалось, замершим несколько столетий назад, вместе с неизвестным шёпотом явились и лёгкие порывы ветра. Как и едва различимый смех существа, холодные потоки пробирались под самую кожу, из-за чего казалось, будто нечто кружит прямо над ним. Оно, словно дементор, стремилось забрать последние крупицы счастья, которые он так бережно хранил в самых дальних уголках своего сознания.
И вдруг всё вернулось к началу. Ни звуков, ни колебаний — не было ничего. Отрезвляло лишь стойкое чувство: за ним всё ещё наблюдают.
— Похвально, я ожидала от тебя меньшего, Герой. — Он слышит, как на последнем слове голос неизвестного сквозит явным сарказмом, и даже понимает почему. Оно никогда ему не нравилось. Кто бы и что бы не говорил, юноша никогда не считал себя «героем». Он был кем угодно, но не спасителем этого грёбаного мира.
— Кто вы? — хрипло произносит парень, всё ещё чувствуя, как по его телу распространяется яд. Милый подарок на годовщину свадьбы. Снова.
История никогда не менялась: он следовал пророчеству, спасал мир, умирал, оказываясь в этом месте, и вновь возвращался к жизни, к различным её этапам. Он не помнит почему, но первые годы в Хогвартсе всегда пробегают как смазанные картинки, лишь иногда становясь чётче, будто кто-то специально ловит фокус. И, кажется, он начинает понимать кто.
С каждым новым кругом воспоминания переставали путаться, скрываться за туманной пеленой. Невидимые оковы постепенно срывались, но жизнь не становилась легче или лучше. Осознание происходящего лишь больше угнетало, а поводок за поводком накидывались на его шею. Друзья, директор, одногруппники, враги — буквально весь мир контролировал каждый его шаг.
Раздражает.
В итоге добро смешалось со злом, а сам он потерялся в круговороте лживых слов и лицемерных людей. 67 перерождений было более чем достаточно, чтобы потерять не только ту часть души, что готова была безвозмездно отдать всю себя во спасение невинных, но и веру в чистоту и безгрешность сего мира.
— А есть ли смысл в ответе? Это первый и последний раз, когда мы встречаемся лично. — Лёгкий смешок срывается с уст неизвестного, а ощущение холодных пальцев, скользящих по его щеке, вызывает липкое чувство страха. Хочется сбросить их, но он слишком хорошо осознаёт собственную беспомощность.
Отвратительно.
— Перестань его мучить! — не выдержав, кто-то срывается, и голос его больше похож на скулёж щенка.
Маг ненавидит это.
Ему хочется любым способом заткнуть говорившего. Ни в чьём голосе он не желает слышать жалость по отношению к собственной персоне. Он даже себе этого никогда не позволял. После стольких лет жизни глупо не верить в непреложную истину: будешь барахтаться в жалости к себе, жизнь автоматически превратится в бесконечный кошмар. А он и так находился, и всё ещё находится в личном аду. Самокопание здесь - непозволительная роскошь.
— Он сам виноват — почти шипя, отвечает неизвестный, и юноша чувствует, как острые когти царапают ему щёку. Кажется, нечто совершенно не радо тому, что его игру прервали.
— Ты знаешь, что это не так…
— И мне плевать — даже не слушая, перебивает голос — управлять Смертью не может никто! А кто пытается, по своей ли воле или нет, на собственной шкуре познаёт, чем это чревато. Тебе ли не знать, что я и так была слишком милосердна к нему?
— Милосердна?! Это в какой же момент?.. Когда разбила его? Когда заставила раз за разом переживать войну, терять близких, смотреть на насилие и участвовать в кровавых бойнях? Когда заставила понять, что рядом нет ни одного человека, готового помочь, понять и принять? Когда доказала, что окружают его лишь предатели и лицемеры? Скажи же мне, в какой это момент проявилась твоя милосердность?!
— А по-твоему лучше жить во лжи? — сталь в голосе Смерти должна бы если не испугать, то хотя бы насторожить мага, но она скорее заставила его облегчённо выдохнуть. Он даже рад, что второе создание заткнули именно так. — Скорее вспомни, чем закончили другие, и заткнись наконец. — Лёгкие, почти незаметные мельтешения в воздухе вновь прекратились, когда она обратилась к «Герою» — Ты был для меня не более, чем развлечением, и вот теперь мой интерес угас. Ты вновь вернёшься к началу, и это будет в последний раз. Воспоминания о каждом круге останутся при тебе, если не глуп, воспользуешься. Исполни свой долг и живи дальше, Герой.
— Долг? Это какой? — разве остался кто-то кому он должен? После всех его перерождений он не верит в это. Скорее большинство знакомых магов и магических существ теперь должны ему. И что, чёрт возьми, значит «живи дальше»? Он не имеет ни малейшего желания делать это. Всё чего он желает: обрести вечный покой и больше никогда не перерождаться и не появляться на этой грёбаной Земле.
Ответа не последовало, а голова стала тяжелеть. Последнее, что коснулось ещё не ушедшего сознания — отрывок фразы, выбивающей остатки воздуха из лёгких: «Всего лишь игрушка, ничего более…». Он хотел бы посмотреть в глаза тому, кто заставил его пройти через всё это, но он даже не уверен, что у Смерти есть глаза. Да и что он хочет увидеть в них? Раскаяние? Не смешите.
Что-то с хрустом ломается в его сознании, и он наконец целиком и полностью отдаётся окутавшей его тьме. Возвращение к началу никогда ещё не было для него столь болезненным.
Он тонул в отчаяние, с надеждой не захлебнуться в нём. Не увязнуть в трясине, что только ближе подбиралась к горлу и душила. Душила и всё глубже затягивала в темноту, из которой только один выход. Снова и снова проживать одну и ту же жизнь. И даже осознание того, что этот раз последний, ни капли не спасало.
Ему так всё это осточертело. Исправлять ошибки, учиться на них, добиваться успеха и вновь тонуть. Видеть смерти близких и спасать их ценой собственной жизни. Смотреть, как эти же, вроде, родные люди предают тебя раз за разом. А после всего ещё и самостоятельно, по осколкам, собирать свою душу, склеивать сердце, и всё равно идти на помощь. Ведь ты не можешь иначе.
Не можешь же?
Он слишком устал, даже чтобы просто думать об этом. После всего его одолевает желание — никогда больше не разлеплять веки, не видеть свет и не слышать ни единого звука. Однако, когда тело неожиданно пробирает озноб, а в нос бьёт стойкий запах пыли и сырости, мальчик заставляет себя приоткрыть глаза. И то, что он с трудом различает в помутневшей картинке, заставляет его облегчённо выдохнуть.
Ничего не изменилось.
Всё та же настенная лампа, еле-еле освещающая помещение; маленькая кровать с обшарпанными простынями и старая деревянная не то полка, не то просто прикрученная к стене пара досок. Всё как всегда, и это успокаивает. Навряд ли он когда-либо признается в этом даже самому себе, но именно это убитое и забытое всеми место вызывает у него теплые чувства. Именно в этом чулане он провёл своё детство, да не чудесное, да не беззаботное, но однозначно оно было лучше, чем вся жизнь за стенами этого закутка.
Он вновь откидывается на подушку в надежде поспать хотя бы пару часов, прежде чем кто-нибудь из Дурслей разбудит его гневными криками или издёвками, но этому не суждено случиться. Обречённый вздох срывается с его губ, когда к нему вновь обращается голос. Он мягкий, он заботливой, он сочувствующий, но не вызывающий у него ни одной эмоции, кроме раздражения.
— Гарри…
— Кто вы? Что ещё вам нужно?
— У меня много имён, а потому ты вправе сам решать, как будешь звать меня — парню плевать, он даже не особо слушает. — Я хочу попытаться помочь тебе…
— Помочь? Разве я похож на того, кому нужна ваша помощь? Я буду проживать 68 жизнь, если вы не забыли. Кажется, именно вы молили «нечто» прекратить мои страдания. Вот. Пожалуйста.
— Помню — голос насквозь пропитан сочувствуем, и Гарри мутит от этого. Он хочет отстраниться, забыть обо всём и провалиться в желанную тьму. — Я лишь хочу сделать твою последнюю жизнь проще.
Сделать проще? А оно ему надо? Несколько сотен лет, круг за кругом, он самостоятельно выбирался из любого дерьма, в которое жизнь и Смерть его забрасывали.
— Раньше я не могла. Смерть — сурова. Она не позволяет приближаться к тем, кто находится под её контролем. Всё, на что мы были способны, это лишь наблюдать со стороны в надежде, что вскоре всё закончится. Ей надоест, а ты навсегда покинешь мир живых.
— Так почему же я тогда здесь? Неужели вечное забвение слишком лёгкий финал для кого-то вроде меня? — голос надломлен, и звучит слишком обречённо.
— Никто не знает...
— Чудесно — недовольно выплёвывает парень. — И чем же тогда вы собираетесь мне помочь?
— В зависимости от того, чего ты хочешь от этой жизни.
Лёгкое, почти невесомое прикосновение к волосам вызывает приятные мурашки по телу, а желание, отправить неизвестное создание куда подальше, пропадает. Он совсем немного расслабляется в её руках, но тяжёлое прошлое берёт своё. Гарри Поттер никогда и никому не планирует больше доверять, а потому сбрасывает с себя это наваждение.
— Покоя — отвечает он быстро, даже не думая. — Но разве хоть кто-то способен обеспечить «Герою» тихую, беззаботную жизнь?
— Всему своё время, Гарри. — тихий беззлобный смешок коснулся его, прежде, чем он снова услышал её бархатный голос. — Однажды и у тебя получится добиться этого, а я постараюсь помочь. Однако тебе стоит знать, напрямую я ничего не могу. Мне запрещено нарушать законы этого мира. Будут вопросы — задавай, если не смогу ответить, дам подсказку: где искать, у кого спросить.
— Я всё ещё не доверяю вам и тем более вашим словам — грозно промямлил юноша, изо всех сил стараясь не заснуть — день выдался на редкость насыщенным. — Но если вы действительно готовы помочь, то я позволю вам это сделать.
— Засыпай, глупый маленький герой…