Глава 9
Платье соскальзывало с плеч медленно, как чужая кожа. Гермиона зацепилась кудрями за молнию, и она тут же заела. Девушка дернула один раз, второй, но её заело намертво.
— Ну же... — прошипела она, сдерживая слёзы.
Злость накатывала, но не на молнию. Не на Рона. Даже не на Министра и ублюдка Малфоя. На себя.
С минуту она боролась с застёжкой, потом сдалась — и одним движением палочки отрезала локон. Газовыми струями платье сползло к полу, оставив кожу липкой от пота, как после бега. Девушка осталась в одном белье и посмотрела на себя в зеркало. Лицо заливал румянец, тушь размазалась от слёз, но Гермиона разглядывала кожу тела. Она чувствовала, как та полыхает, как кровь кипящими струями проносится по венам. Грейнджер была уверена, что по всему телу должны быть ожоги. Не может она гореть так, что не оставалось следов.
В гостиной раздался смачный храп Рона. Гермиона поморщилась: утром придётся выяснять отношения, чего ей так не хотелось. Алкоголь всегда делал Рона агрессивным, но на сегодняшнем приёме он перешёл черту.
Она села на кровать, всё ещё в одном белье. Чёрное, простое, сейчас оно казалось ей слишком тонким, слишком чувственным. Ткань слегка тёрлась о соски — и это только бесило. Потому что тело вело себя так, будто было с кем-то другим, не с ней. Не с Роном. И, тем более, не в постели.
Долбаный Малфой.
Она сжала колени, сцепив руки. Но между бёдер продолжало подло пульсировать. Гермиона горела. От ненависти и жажды. Это было омерзительно, унизительно и неправильно. Он ведь даже не сделал ничего особенного, просто опустил руку ей на талию. Но то, как он это сделал... Как будто знал, где и как к ней прикасаться, чтобы она выдохнула и вся внутренняя пружина сорвалась. Малфой держал её правильно. Уверенно. Так, что ноги чуть не подогнулись.
И вот теперь она вся мокрая только от одного воспоминания о высокомерном сукином сыне. Даже не нужно было проверять, тело и так отзывалось. Пульс бился внизу живота, в ключицах, в горле. Одна мысль, одно воспоминание — и она почти дрожала.
Снова навернулись слёзы. Какого черта это было? Мерлин, что с ней не так?
Гермиона резко встала и, громко шлёпая голыми ступнями по полу, пошла в душ. Выкрутила кран, встала под ледяные струи и закусила губу, чуть не вскрикнув. Мокрые волосы змеями расползались по спине, прилипая к коже. Девушка покрылась мурашками, но жар между ног становился лишь сильнее, как будто холод только распалял его. Тело не хотело забывать, ему требовалось продолжение.
— Не смей, — всхлипнула Гермиона, — не смей предавать всё, за что боролась. Это грязно. Это мерзко.
Внутри всё сжималось, и девушка, застонав, скользнула рукой вниз.
«Хочешь, чтобы все увидели, как Золотая девочка течёт от одного прикосновения Пожирателя?»
— Нет! — крикнула девушка и схватила мочалку. Выдавив немного геля, она начала жёстко тереть кожу, пока та не покраснела. Запах ветивера всё ещё ощущался в ноздрях. И от этого уже нельзя было отмыться.
***
— Мерлин, — простонал Рон, садясь на край кровати и держась за голову. — Убей меня. Прямо сейчас. Хочешь — палочкой, хочешь — сковородкой, мне без разницы.
Гермиона стояла у окна, в тонкой майке и шортах, с кружкой крепкого кофе в руках. Комнату заливал резкий и откровенный свет, от которого некуда было спрятаться.
— Я могу дать зелье от похмелья, — отозвалась она ровно. — Или будешь мучиться и страдать геройски?
— Лучше страдать. Я этого заслуживаю, да?
— Не знаю, Рон. Мне казалось, ты заслуживаешь элементарного самоуважения. Например, не устраивать сцену посреди приёма, где тебя видит вся магическая Британия.
Он поднял голову. Глаза налились кровью, лицо — опухшее, уставшее, и вместе с тем — злое.
— Ты серьёзно? После всего, что было? Ты ведёшь себя так, будто я устраиваю истерики, а совсем не ты чуть не трахнулась с Малфоем посреди зала!
Гермиона медленно повернулась. Дрожащим голосом она спросила:
— Что ты только что сказал?
— Я всё видел, Гермиона! — рявкнул Рон. — Танец, его рука на твоей спине, то, как ты выгибалась... Тебе нравилось, чёрт побери! Все видели! Даже Джинни это заметила! Она чуть с цепи не сорвалась!
— Джинни увидела то, что хотела увидеть. Как и ты. — Она подошла ближе. — Я танцевала, Рон. На приёме. Потому что министр этого хотел. Потому что дипломатия требует лицемерия. Потому что мы не в Хогвартсе, где можно было швырнуть книгу в того, кто бесит.
— Не надо так, — процедил он. — Не делай вид, что всё в порядке. Что тебе не было приятно.
— Мне? Приятно? — Гермиона стиснула челюсть. — От прикосновений слизеринского ублюдка, который издевался надо мной всё детство? Ты себя слышишь?
— Да, — хрипло сказал он. — Потому что я видел твои глаза.
Она замерла.
— Тебе показалось, — выдохнула она. — Не выдумывай.
— Мне казалось, что ты моя. — Его голос стал тише, и от этого — только больнее. — А теперь я не знаю, кто ты.
— Я та же, — прошептала она. — Только уставшая. И пытающаяся сохранить лицо, пока весь грёбаный мир разглядывает нас через лупу.
Он опустил голову. Его руки дрожали, как и всегда.
— Ты хочешь, чтобы я извинился?
— Я хочу, чтобы ты повзрослел, Рон.
Зависла немая пауза. Что-то, что уже давно трещало по швам, вдруг с грохотом начало разваливаться внутри. Не вслух — пока ещё нет — но уже необратимо. Как старая книжная полка, которую годами подпирали привычкой, удобством, молчанием. Она держалась. Скрипела. А теперь — посыпалась, медленно, но с неумолимой тяжестью.
— Мы всё ещё вместе? — спросил он почти шёпотом.
Она смотрела на него долго. Слишком долго.
— Конечно, — так же тихо ответила Гермиона. — Как и всегда.
Целых две недели они вели себя друг с другом подчёркнуто вежливо. По утрам перед работой обсуждали заголовки «Пророка», которые будто соревновались, какой из них заорёт громче, привлекая внимание к недавнему приёму в Министерстве.
«Гарри Поттер вновь не сдержался: громкая ссора с Министром на фоне юбилейной речи»
«Министр магии Грейскоул: "Некоторые герои войны, видимо, не привыкли к миру"»
«Гарри Поттер о памяти павших. Спорная сцена на торжественном вечере»
О Малфое в газетах не было ни слова. И от этого становилось только страннее.
— Послушай, — сказала однажды Гермиона за завтраком, раскрыв утренний выпуск. — Они действительно опубликовали это.
Рон молча глянул в её сторону, жуя тост.
Гермиона прочла вслух:
«...как передаёт наш корреспондент, мистер Поттер резко отреагировал на слова Министра о "героизме, выросшем из стратегического взаимодействия Министерства с подпольным Сопротивлением". По словам свидетелей, Гарри Поттер встал посреди зала, выкрикнул "Вы выставляете это как цирк!" и добавил нецензурную реплику, адресованную лично Министру.Пресс-служба Министерства заявила, что эмоциональный фон праздника дал трещину из-за не до конца проработанных травм боевого времени. Сам Министр отказался комментировать поведение Поттера, назвав его "потрясённым и нуждающимся в покое"».
Рон хмыкнул:
— Да хоть бы сказал, что Гарри назвал его гондоном. Это было бы честно.
— Или что весь зал молчал, потому что все всё поняли. — Гермиона отпила кофе, сложила газету. — Даже те, кто аплодировал.
Она закусила губу. В голове всё ещё крутилась одна мысль: ни одного упоминания о Малфое. Ни в одной статье, ни в одной колонке. Ни одного фото. Словно его вообще не было на приёме. И это бесило.
Джинни рвала и метала, не желая слушать уверения Гарри, что его лживые статейки нисколько не беспокоят.
— Слушай, ну хоть ты не говори, что всё в порядке, — Джинни завалилась на диван с новой пачкой «Пророка» и ногами в шерстяных носках, задрав их на подлокотник. — Они в каждом выпуске выдумывают новую версию скандала. Завтра, наверное, напишут, что Гарри подкинул Министру флоббер-червя в бокал.
— Это было бы весело хотя бы, — отозвалась Гермиона, не отрывая взгляда от пергамента с рецептом нового зелья. — В отличие от того, что пишут сейчас.
— А вот о Малфое ни слова. Ни полслова. — Джинни ткнула в газету. — Как будто его не было. Как будто всё это не из-за него началось. И как будто ты не устроила с ним приватный балет посреди зала.
Гермиона медленно подняла голову.
— Это тебе показалось.
— Мне, Гарри, половине присутствующих, Министру и, главное, твоему парню? Ну да, массовая галлюцинация.
— Джинни, хватит.
— Я не осуждаю. Но я хочу знать. Это... — она замялась, — это было что? Флирт? Старое напряжение? Выглядело так, будто ты готова была его либо ударить, либо...
— Хватит, — отрезала Гермиона. — Рон просто напился, у тебя взыграли гормоны. Ничего не было. И уж точно — ничего не будет.
Джинни какое-то время молчала, потом фыркнула:
— Вот и отлично. Потому что если ты надумаешь вляпаться в Малфоя — я лично запру тебя в кладовке с нашей старой метлой, чтобы ни одна Алохомора не смогла открыть.
— Буду иметь в виду, — сухо бросила Гермиона.
Джинни шумно потянулась, зевнула, потом с преувеличенной небрежностью кашлянула в кулак и провела рукой по волосам, как бы поправляя прядь. Гермиона уже хотела вставить колкую реплику, но взгляд зацепился за руку — точнее, за безымянный палец. На нём поблёскивало тонкое кольцо с изумрудом, утопленным в золоте. Работа была не просто тонкой — в каждом завитке сквозило изящество.
— Мерлин, Джин, это то, о чем я думаю?.. — выдохнула девушка.
— А что, разве Гермиона Грейнджер когда-то ошибается? — хихикнула Джинни и показала подруге язык. — Да! Гарри сделал мне предложение!
Гермиона взвизгнула и ринулась обнимать подругу.
— Как? Когда?
— Да прямо вчера, когда мы спорили о моём возвращении в Хогвартс. Я не хочу оставаться здесь одна, без него, Гермиона, несмотря на беременность. Пусть лучше вся школа захлебнется в слухах о пузатой Уизли, но зато я буду рядом с любимым, — и её глаза воинственно загорелись. — Ты же знаешь Гарри, он никогда не был красноречив. Так что просто протянул коробочку и сказал, что всегда будет рядом, куда бы ни пришлось ехать. Я теперь невеста! — И Джинни закружилась, подняв руки так, что солнечный луч поймал изумруд и рассыпал по стенам зелёные зайчики.
Гермиона засмеялась сквозь слёзы. Она искренне радовалась за друзей, несмотря на всю боль и сумбур в собственной душе. Ещё одна светлая новость — то, чего так не хватало в последний год после войны.
***
— Здравствуйте, Молли, — Гермиона осторожно подошла к миссис Уизли. — Как вы?
Та суетилась у плиты, негромко подпевая любимой Селестине Уорлок. Словно не было всех этих горестных месяцев, словно женщина не засыпала в слезах прямо на пухлом диванчике, обнимая колдографию Фреда.
— А, Гермиона! Рада видеть тебя, детка, ты как раз вовремя. Лишние руки мне тут точно не помешают. Просто не представляю, как состряпать банкет для тридцати человек всего за день одной! Несносная Флёр опять вносит какие-то правки в свадебное платье. Когда я выходила замуж, не было никаких французских драпировок, так-то!
Грейнджер взяла нож и начала нарезать лук-порей тонкими кольцами. Она постаралась спрятать улыбку облегчения — после того, как Джинни и Гарри объявили не только о женитьбе, но и о беременности, в семью Уизли словно вдохнули новый глоток жизни. Даже Джордж ввернул вполне удачную шутку, заявив, что «плодовитость Поттера проявилась во всей красе».
— А как... Как вы себя чувствуете? — нерешительно спросила Гермиона.
— Как я себя чувствую? — голос Молли прозвучал совсем тихо. Она медленно опустила половник, будто он вдруг стал неподъёмным. — Каждое утро я просыпаюсь и на секунду забываю. Забываю, что мир теперь разделён на «до» и «после». Что где-то есть вселенная, где мой мальчик всё ещё смеётся на кухне, роняя крошки от печенья. — Её пальцы сжали край фартука, костяшки побелели. — А потом вспоминаю.
Гермиона застыла, чувствуя, как её собственные раны меркнут перед этой бездонной материнской болью. Даже если бы в Малфой-Мэноре её пытали десятками, сотнями тысяч Круциатусов, она не смогла бы прочувствовать и капли горя миссис Уизли.
— Это как... — Молли провела рукой по воздуху, словно пытаясь поймать невидимую нить, — ...как если бы тебя лишили лёгкого, но заставили дышать. Ты задыхаешься, но сердце стучит. Стыдишься — за то, что смеёшься, за то, что варишь суп, за то, что живёшь, когда его нет.
Женщина резко повернулась к плите, швырнула в кастрюлю щепотку соли.
— Но Джордж... — Её голос дрогнул. — Он теперь молчит, будто Фред унёс с собой все его слова. А Джинни так похожа на него, когда врёт, что не боится. Значит, кто-то должен напоминать им, что жизнь — не похороны. Даже если...
Руки её вдруг затряслись. Гермиона бросилась вперёд, но Молли уже выпрямилась, смахнула ладонью воображаемую крошку со стола.
— Так что да, дорогая. Я живу. Не потому что легче. А потому что матери не имеют права падать, когда их дети ещё держатся на ногах.
В её глазах стояла невыплаканная буря — море соли и пепла, где тонули все слова утешения.
— А теперь нарежь, пожалуйста, морковь. — Голос снова стал деловитым и хозяйственным. — Брусками.
Гермиона молча вновь взялась за нож. Она испытала невероятное уважение к боли женщины, которую знала с детства, чей дом был всегда наполнен солнечными лучами и смехом. Все заготовленные фразы с треском рассыпались, обнажая суть — жизнь продолжается.
***
Небо над лугом плавилось в розовых отблесках заката, а над самой поляной витал мягкий свет тысячи волшебных фонариков. Каждый из них был выкован в форме крошечного золотого снитча, и они медленно кружили под куполом шатра, оставляя за собой искристые шлейфы. Сам шатёр был переплетением тончайших серебряных нитей, оставляющих мерцающие следы при колыхании ветра.
Флёр отнеслась к подготовке со всем энтузиазмом, на который только была способна.
— Неделя! — сокрушалась француженка. — Вы г'ешили подготовить свадьбу за с'емь дней? LaideurБезобразие!
Но благодаря её усилиям это место дышало магией — природной, сотканной из света и тепла. Столы, укрытые серебристой дымкой скатертей, парили в полуметре от земли, лишь изредка касаясь травы кончиками резных ножек. На их поверхности бокалы из тончайшего хрусталя переливались янтарным светом шампанского, которое искрилось, будто в каждой его капле светило миниатюрное солнце. Рядом тарелки украшали живые цветы — пионы распускались пышными шарами, обнажая бархатные сердцевины, лишь для того, чтобы через мгновение вновь свернуться в тугие бутоны.
В центре этого сияющего великолепия возвышался свадебный балдахин, у которого стояли Кингсли и Гарри, переминающийся с ноги на ногу и то и дело одёргивающий новенькую мантию. В его глазах было столько волнения, что Гермионе хотелось подойти и обнять друга. Но церемония должна была начаться с минуты на минуту, и девушка не решилась нарушить момент.
— Волосы 'Арри то'гчат во все сто'гоны, — тихо простонала Флёр, как всегда изумительно красивая даже в простом голубом платье. — Это наказание какое-то, как будто кто-то заколдовал его голову! Я пыталась уложить его волосы воском почти четве'гть часа!
Гермиона хмыкнула. Раз волосы друга не поддаются даже уверенной руке вейлы, то здесь бессильны любые магические укладки.
Музыка, тихо журчащая фоном, вдруг изменила свой темп. Самоиграющие арфы пронзили воздух торжественным аккордом. Все головы повернулись в сторону входа в шатер.
Платье Джинни было словно соткано из воздуха и лунного света — невесомый шёлк цвета слоновой кости переливался при каждом шаге. Лиф, украшенный тончайшим кружевом ручной работы и нитками жемчуга, подчёркивал хрупкость фигурки, а шлейф, лёгкий, как облако, тянулся за ней, но не касался земли. Огненно-рыжие волосы были уложены в элегантную прическу и украшены россыпью сверкающих кристаллов. Сердца всех присутствующих заставила биться улыбка Джинни — она светилась не просто радостью, а победой. Победой над войной, над страхом, над всем тем, что им пришлось пережить.
Рука Артура дрожала, когда он взял дочь под руку, а другой то и дело промакивал глаза, пока вёл Джинни к алтарю. Мужчина крепко обнял Гарри и древним как мир жестом возложил руку дочери на ладонь юноши. В этот момент все фонарики разом вспыхнули ярче, осветив лица молодожёнов — юные, счастливые и наполненные лучшим мгновением их жизни.
Низкий бархатный голос Кингсли Бруствера раскатистым эхом разнёсся по шатру:
— Сегодня, в этот чудесный вечер, наполненный жизнью, любовью, в окружении самых близких, две жизни соединяются в одну. Прежде чем объявить этот брак свершившимся, прошу произнести ваши клятвы.
Джинни и Гарри повернулись друг к другу, почти хихикая от нахлынувшего на них волнения. Они взяли друг друга за руки, словно приносили Непреложный обет.
— Когда мне было одиннадцать, я впервые в жизни почувствовал, что такое — принадлежать, — начал Гарри севшим голосом. — Твоя семья стала моей. Твой дом — моим убежищем. А ты... ты была этим солнечным зайчиком, который упорно пробивался сквозь мои тёмные мысли. Я не знал тогда, что ты станешь моей настоящей магией. Джинни Молли Уизли, я клянусь быть твоей тенью и твоим светом. Когда захочешь спрятаться, я стану щитом. Когда захочешь сиять — подставлю ладони, чтобы ты горела ещё ярче. Клянусь любить тебя даже в наших потерях. Ты — мой первый рассвет и мой последний закат. И пока во мне бьётся сердце, оно бьётся для тебя. — На его последних словах из палочки Кингсли вырвалась золотая лента и опутала руки молодоженов.
По щекам Джинни струились слезы, но голос был твёрд:
— Когда я была маленькой, я мечтала спасти тебя. Казалось, если я буду достаточно храброй, достаточно хорошей — ты наконец увидишь меня. А потом я поняла: тебе не нужен спаситель. Тебе нужен человек. Со всеми своими недостатками, злостью, упрямством. Ты выбрал меня — не идеал, не сказку. Настоящую. Гарри Джеймс Поттер, я клянусь хранить твои страхи в своих руках и напоминать, что теперь ты никогда не будешь бояться в одиночку. Клянусь бороться за нас — даже когда ты опустишь руки. Особенно — когда опустишь руки. Клянусь быть рядом, когда победа будет горькой. И когда тишина будет тяжелее битвы. И если однажды мы окажемся по разные стороны вечности — я зажгу весь мир, чтобы осветить тебе дорогу домой.
Палочка Бруствера выпустила ещё одну ленту, и она мягко легла вокруг рук Джинни и Гарри.
— Этой магией я подтверждаю истинность обетов. Сегодня, под этим небом, перед лицом тех, кто дорог вашим сердцам, вы связали свои судьбы не просто клятвами — но душой. А теперь прошу тебя, Гарри, поцелуй свою жену.
Юноша взял лицо Джинни в свои ладони и медленно, осторожно поцеловал её. Шатёр взорвался от возгласов поздравлений, аплодисментов и залпов бутылок шампанского. Гермиона изо всех сил хлопала и кричала, не скрывая мокрых дорожек слёз на щеках. Она одной из первых ринулась обнимать молодоженов:
— Ребята, поздравляю вас! Вы такие молодцы! Мерлин, — она сжала их покрепче, — будьте счастливы. Просто счастливы.
Спустя некоторое время танцпол наполнился гостями. Гарри и Джинни не стали устраивать шумиху — кроме семьи Уизли были приглашены лишь близкие однокурсники, Хагрид и члены сборной Гриффиндора по квиддичу. Гермиона видела, как Анджелина Джонсон подошла к Джорджу и вытащила его на танцпол. После смерти Фреда она не отдалилась от его близнеца, напротив, всячески пыталась поддерживать. Сама Грейнджер сидела за столиком, потягивая искристое шампанское. К ней грузно подсел Хагрид:
— Ох, ну разродило же меня, чесслово... — Хагрид шумно высморкался в платок размером с простынь. — Как же-ж краси-иво было! Аж сердце в груди... ээ... как там... трепыхалось, как дракончик в яйце, да! Ну чево-й, Гермиона, с Роном-то следом собираетесь, поди?
Гермиона смущенно улыбнулась:
— Мы не торопимся, Хагрид.
— Ну эт тоже верно. Был бы жив Дамблдор... Как бы понравилось-то ему всё, а? Давай выпьем за молодых что ли. А то я сейчас опять... — и великан снова начал рыдать.
К ним подошел Рон. Взглянув на Хагрида, он постарался скрыть улыбку.
— Идем танцевать?
Голос Рона прозвучал почти застенчиво. Он не дожидался согласия — просто взял её за руку и повёл на танцплощадку, где кружилось несколько пар. На небольшой сцене пела приглашённая ведьма. Мягкая, вкрадчивая мелодия разливалась по залу:
Я распущу твои косы, укрою мягким одеялом,Лишь бы ты была рядом, лишь бы ты была рядом...
Гермиона положила руки на плечи Рона, он — неуверенно обнял её за талию. Они начали двигаться, как учили в Хогвартсе — шаг влево, шаг вправо, поворот. Всё было... правильно. Но её тело знало, что может быть по-другому. Оно помнило другую руку — тяжёлую, уверенную. Не ласковую, а властную, ведущую не только по полу, но куда-то глубже — туда, где смешивались ярость и желание, где дыхание рвалось и не слушалось. Малфой держал её иначе. Как будто не спрашивал, можно ли. Как будто уже знал, что может.
Сейчас же Рон будто извинялся каждым движением и сбивался с ритма. Его ладони были влажными, пальцы неловко тёрлись о ткань её блузы. Он не вёл — он просил, и Гермиона не могла не заметить этого. Каждое прикосновение казалось нарочито чужим. И музыка — такая нежная, тёплая, безопасная — вдруг стала звучать оскорбительно неуместно.
«Почему я не чувствую ничего?» — подумала Гермиона. Ни трепета. Ни желания. Ни того хищного тока, что прошёл по её спине, когда Малфой склонился и шепнул ей что-то. С Роном всё было... тихо. Пусто. Как будто между ними стояло стекло. Он посмотрел ей в глаза — и девушка натянула улыбку. Очень аккуратно.
— Смотрите! — вдруг раздался крик Перси.
Гермиона отпрянула от Рона и тут же выдернула палочку из кармана юбки. Они встали бок о бок, как раньше, на поле боя. Грейнджер глазами по привычке нашла фигуру Гарри в толпе, тот прижимал к себе испуганную Джинни и тоже держал палочку наготове.
Не может быть, — пронеслось в голове у Гермионы, — это не могут быть Пожиратели...
Перед глазами замелькали флешбэки со свадьбы Флёр и Билла: патронус, принёсший весть о падении Министерства, и вот она ищет в толпе Гарри и Рона, хватает сумочку, переносит их подальше от Норы. Гермиона моргнула, возвращаясь в настоящее, и всмотрелась в небо. В темноте, разрезая крыльями воздух, летели совы. Одна, вторая, третья, восьмая... Казалось, кто-то решил пошутить и напустить на дом Уизли пернатую компанию ради забавы. Но в толпе гостей никто не смеялся, все застыли напряжёнными фигурами, пытаясь понять, что происходит.
К Гермионе подлетел филин и, недовольно ухнув, протянул лапку с привязанным к ней письмом. Девушка погладила птицу, оглядевшись вокруг. Похожие совы приземлились к Рону, Гарри, Джинни, Полумне, Невиллу, Дину и Симусу. Она, холодея от понимания, аккуратно освободила филина от его посылки. Тот немедленно взлетел, и вскоре за ним последовали остальные.
Гермиона внимательно оглядела конверт. Он был почти таким же, как и прежние послания из Хогвартса. Изумрудными чернилами было выведено её имя и точное месторасположение, явно подписанное рукой Макгонагалл, на восковой печати был оттиск герба школы. Но кое-что новое в нём всё же появилось — огромная эмблема Министерства и штамп сверху с красной надписью «Лично в руки». Грейнджер подняла глаза на друзей.
— Мерлин, да они издеваются! В день моей свадьбы! — первой не выдержала Джинни, потрясая конвертом. — Грейскоул явно решил тебя позлить, Гарри.
Он не ответил, лишь коротко кивнул друзьям, и вскоре они собрались в маленькой гостиной Норы.
Гарри первым переступил порог, расправил плечи, будто снова собирался на битву, и опустился в кресло. Остальные последовали за ним — молча, без привычных шуточек. Гермиона села на подлокотник дивана, развязала ленту, стягивающую письмо, и развернула пергамент. Тот оказался длиннее, чем обычно — два разворота. Плотный, тёмный, пахнущий формалином и чем-то чужим. Как больничная палата, к которой лучше не приближаться. Она прочистила горло и начала читать вслух:
— «Министерство магии поздравляет вас с успешным восстановлением магических прав и предоставляет возможность завершить обучение в школе Хогвартс с учётом новых реформ».
— Мы уже это проходили. С Кэрроу, — мрачно буркнул Симус, разворачивая свой свиток.
Гермиона не обратила внимания, продолжая:
— «Ввиду политических задач по укреплению позиций Министерства и формирования лояльной, морально зрелой прослойки молодых волшебников, учебный год в Хогвартсе начнётся досрочно. Ожидаемое прибытие — 1 июля. Поезд отходит с платформы 9¾ в 11:00».
— Первое?! — ахнул Дин. — Это же послезавтра! Как они могли сдвинуть срок?
— И не предупредить пораньше, — фыркнул Невилл. — Типа, сюрприз.
Гермиона сглотнула, переходя к следующему абзацу:
— «Мы уверены, что каждый из вас — как участник Победы, так и её наследник — примет свою ответственность с должной серьёзностью и будет нести героизм не как бремя, а как честь. Ваше поведение станет примером для других учащихся, учитывая особые обстоятельства, в которых окажется школа в этом году».
Она замерла.
— Что это значит? — спросил Дин. — «Особые обстоятельства»?
— Это значит: «попробуете бунтовать — увидите, кто тут хозяин», — бросил Гарри. — Но красиво сказано, правда?
Джинни хмыкнула и приложила письмо ко лбу, как будто оно могло выжечь ей мозги.
— Грейскоул, ублюдок, — прошипела она. — Он хочет использовать нас как рекламные лица, а потом вывернуть наизнанку, если сделаем шаг в сторону.
Гермиона перевернула пергамент — дальше шёл список литературы.
— Так... Стандартный набор: «Расширенный курс по трансфигурации», «Теоретические основы магии», «Зелья и их свойства», «Травология — продвинутый уровень», «Тёмные времена. История последних десятилетий»...
— Что-то новенькое, — заметил Невилл. — Это было в прежнем списке для седьмого курса?
— Нет, — тихо сказала Гермиона. — Этого раньше точно не было. Слушайте дальше: «Идеология чистой магии: структура, кризис и восстановление». Автор — Гектор Грейскоул.
В комнате повисла гробовая тишина.
— Он включил свою книгу в обязательную программу? — Симус уставился на пергамент, как будто в нём была Тёмная метка.
— Что за... — Джинни едва не выругалась. — Это же чистая пропаганда. Он хочет нас зомбировать!
— Это хуже, — отозвалась Гермиона. — Он хочет, чтобы мы на публике поддерживали его идеи. Подтверждали легенду Министерства о том, что именно оно остановило Волан-де-Морта, а мы были лишь помощниками в его устранении.
Гарри засмеялся. Глухо, без радости.
— Твари. Всё просчитали. Даже беременность Джинни сыграет на руку, как образ «молодой магической семьи». Всё в цвет.
— Да подавится он этой книгой, — рявкнула Джинни. — Я её демонстративно сожгу на первом же уроке.
— Нет, — покачала головой Гермиона. — Надо думать стратегически. Он явно рассчитывает на резкие движения. На скандалы. Нам надо не сорваться, а вывернуть всё так, чтобы публика слушала нас, а не его.
Рон, всё это время молчавший, тихо произнёс:
— Ты готова к этому? Снова воевать, но теперь с Министерством?
Она не ответила. Взяла письмо, скомкала его в руке. Подошла к камину, бросила в огонь.
Пламя ухнуло и ярко вспыхнуло — словно почувствовало, что это письмо было чем-то большим, чем просто бумагой.
***
Гермиона аккуратно сложила последнюю вещь в чемодан — школьную мантию с нашивкой старосты. Она провела пальцами по вышитой букве «С», словно пытаясь нащупать кусочек прошлого, которого уже не было. Мантия пахла чернилами и пергаментом, и сердце болезненно сжалось. Как же она скучала по Хогвартсу. По нормальности. По тишине библиотеки, гудению общих комнат, даже по заклинаниям, от которых у кого-нибудь неожиданно вырастали ослиные уши.
— Ты собираешься или планируешь выйти замуж за этот чемодан? — донёсся из другой комнаты голос Рона.
Гермиона вздохнула и вышла из спальни. Рон сидел на полу, хаотично швыряя учебники и носки в чемодан одной рукой, а другой ел бутерброд.
— Рон, это же не тренировка по квиддичу. Ты бы хоть перо не пихал в тапок...
— Оно мягкое, что ему будет, — пожал он плечами. — Всё равно скучать не буду, — добавил тише. — Хогвартс уже не тот.
— Хогвартс даже после войны и разрушения останется собой, Рон, — прошептала Гермиона.
— Там погиб мой брат, — вскипел парень. — Мои друзья. Твои друзья. Мы уже начали новую жизнь, у нас есть работа, но нет же. Вонючий Министр решил, что пора торговать нашими лицами и в школе. Мы уже не дети, Гермиона, но почему-то снова садимся за парты и учимся махать палочкой.
— Во время приёма в Министерстве мне казалось, что ты воодушевлён...
— А мне казалось, что у нас есть план! Что мы знаем, что делать, как именно вставлять палки в колёса Министерству, чтобы оно отстало от меня и просто дало двигаться дальше. Но нет же, мы снова скачем, как подстреленные гиппогрифы, и пытаемся найти что-то.
Гермиона вспыхнула. Её словно перенесли в старую палатку в лесу, когда они с Гарри ломали голову над поиском крестражей. Но всё изменилось. Она изменилась. И больше девушка не позволит с собой так разговаривать.
— А ты чего ждал? — процедила сквозь зубы Гермиона. — Что выиграешь войну и будешь спокойно почивать на лаврах всю оставшуюся жизнь? Если бы ты, Рональд, хоть раз открыл учебник по Истории магии, то знал бы, что Министерство всегда выворачивает любые победы в свою пользу. Тебе нужен план? Так вот тебе план: собирай вещи, хватит ныть и сделай самостоятельно хоть что-то, чтобы изменить ситуацию!
Девушка развернулась и, полыхая от злости, рывком закрыла крышку чемодана. Она слышала, как Рон защёлкивает застёжки на своем.
На вокзал они ехали в молчании.
***
Кингс-Кросс встретил их суетой, дымящимися поездами и галдящей толпой. Гермиона то и дело посматривала на наручные часы. До отправления поезда оставалось пятнадцать минут, и девушка начинала нервничать. Её внезапно вспыхнувшая злость ушла, и теперь она придала голосу доброжелательность:
— Как думаешь, Гарри с Джинни уже там?
— Не знаю, — буркнул Рон, толкая перед собой тележку с чемоданом и метлой в оберточной бумаге.
— Рон, я погорячилась. Но ты...
— Что я, Гермиона? — парень остановился и вперился в неё напряжёнными голубыми глазами.
— Ты тоже прав, — она придала голосу мягкость. — Возвращение в школу будет тяжёлым. И я не знаю, что нас там ждёт, но... если мы не поедем, то кто?
Рон отвёл взгляд, выдохнул. В уголках его губ на секунду мелькнула грустная усмешка.
— Снова твои пафосные лозунги. Знаешь, иногда мне кажется, ты могла бы работать в Пророке.
— Только не в том, который печатает интервью Грейскоула, — хмыкнула Гермиона. — Меня бы там уволили на третий день за излишнюю честность.
Они вместе улыбнулись, и напряжение, повисшее между ними с самого утра, чуть отступило. Люди вокруг проходили сквозь барьер. Кто-то — в одиночестве. Кто-то — с родителями. Но большинства, кого они ожидали увидеть, не было.
— Где все?.. — Рон задумчиво огляделся.
Гермиона уже знала ответ. И от него сжалось сердце.
Проход через барьер 9¾ вёл не на привычную набитую людьми платформу. Не было детского смеха, толкотни с тележками, криков мам и отцов. Поезд стоял, как памятник прежнему себе — огромный, потускневший, будто выдохшийся. На перроне от силы было человек пятьдесят.
— Вон они, — указала Гермиона. У выхода их ждали Гарри и Джинни. Гарри держал багаж, Джинни что-то читала, перекинув пальто через плечо.
— Мог бы помочь ей с вещами, — пробурчал Рон.
— Она беременна, а не инвалид, — тихо ответила Гермиона.
Друзья поприветствовали друг друга короткими объятиями. Гарри выглядел на удивление выспавшимся, но настороженным. Он явно был готов к чему угодно — даже к тому, что поезд сорвётся с рельсов по приказу Министра.
— Мы думали, народу будет больше, — сказал он, оглядывая платформу. — Макгонагалл говорила, что около половины учеников со всех курсов решили не возвращаться. И будет всего человек пятнадцать из седьмого.
— Пятнадцать? — выдохнула Гермиона.
— Да, и вы — трое из них, — кивнула Джинни. — Потрясающее число для бала старшекурсников, правда?
Они поднялись в поезд. Гермиона чувствовала, как пустота вагона отзывается гулом в груди. Стёкла были чистыми, но внутри тянуло сыростью и пустотой. Всё в этом поезде — от сидений до плафонов — казалось вынесшим войну. Даже если это был новый вагон.
Через несколько минут дверь вагона скользнула в сторону, и внутрь зашли знакомые лица.
— Эрни! — обрадованно поднялась Гермиона. — Ханна, Лаванда, Парвати...
— Мы уж думали, что никого не будет, — выдохнула Ханна.
— А я надеялась, что Малфоя не будет, — язвительно вставила Лаванда, снимая шарф. — Но, увы. Видела его на платформе. Мелкий аристократичный говнюк теперь с новой головной болью — невестой.
Гермиона затаила дыхание. Парвати бросила на неё взгляд, но ничего не сказала.
— А кто ещё поедет? — спросила Джинни.
— Полумна, Невилл и Дин с Симусом, они немного задержались, скоро подойдут. Ещё из младших — Деннис Криви, — Лаванда нахмурилась, вспоминая. — Где-то должны быть другие когтевранцы — Чжоу, Падма, Майкл Корнер и Терри Бут. Ну и змеи, конечно. Они в вагоне в конце поезда.
Гермиона закусила губу. Ей совершенно не хотелось пересекаться с Малфоем, и уж точно не в поезде. Только не здесь, где стены всё ещё помнили смех, заклинания и шорох обёрток от шоколадных лягушек. Она почувствовала, как сжимается живот — не от страха, не от злости. От тревожного, тягучего ожидания.
Дверь вагона чуть скрипнула — и в проход заглянула Полумна. В руках у неё была сложенная газета, с ушей свисали чудаковатые серьги в виде серебристых медуз. Следом вошли Невилл, Дин и Симус. Шум, смех и короткие объятия наполнили тесное помещение. Хрупкое, но настоящее чувство: мы здесь. Мы вместе.
— Всё-таки набирается неплохая команда, — сказал Гарри, вставая, чтобы освободить место.
— Команда? — усмехнулся Невилл. — Ты, я, Гермиона, Рон и ещё несколько сломленных подростков. Потрясающе. Победим всех.
— Победим, — тихо сказала Гермиона, поднимая взгляд. — Главное — не дать им сломать нас.
За окном поезд уже миновал половину пути. Поля становились всё более знакомыми, а в груди медленно поднималось старое ощущение — странное и вневременное: ты возвращаешься домой, но дом уже не тот. Парни негромко переговаривались, Джинни дремала, уютно устроившись в руках Гарри, Гермиона читала учебник по трансфигурации для седьмого курса.
— Значок тебе пришёл? — Эрни Макмиллан посмотрел на Гермиону поверх книги.
— Что? — она моргнула, выныривая мыслями из восьмой главы.
— Ну, старосты школы. Ты же была идеальной кандидатурой. Неужели тебе не прислали?
Вагон притих. Лаванда оторвалась от зеркальца, даже Джинни сонно приподняла голову.
— Нет, — коротко ответила Гермиона, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Хотя... я думала, возможно...
— Мне тоже не прислали, — вставила Парвати. — И Ханне.
— И мне, — добавила Лаванда. — Хотя я даже не надеялась.
— Никому из седьмого? — Эрни прищурился. — Странно...
Все в вагоне переглянулись. В воздухе повисла тихая, густая пауза.
Гермиона, словно задыхаясь в этом молчании, поднялась:
— Извините, нужно в туалет.
Она вышла в коридор, чувствуя, как под ногами будто пустота, а не ковёр. Пальцы дрожали. Глупо было надеяться. Но она надеялась. На восстановление, признание, хоть на крошку уважения. В отражении окна её лицо казалось чужим — напряжённым, с прикушенной губой. Золотая девочка. Лучшая ученица. А теперь — никем не признанная, поломанная Героиня Войны.
Из-за поворота показалась фигура. Она не сразу поняла, кто идёт навстречу, но по тому, как неторопливо, с нарочитой ленью приближалась эта походка, догадалась. Разумеется.
— Вот это неожиданность, Грейнджер — и без своей свиты? — Малфой лениво растянул слова, будто пробуя их на вкус. — Что случилось? Закончились слезливые истории о бедной грязнокровке, победившей тьму силой дружбы?
Гермиона вздёрнула подбородок и посмотрела в глаза Малфою. Впервые она заметила, что его глаза — точь-в-точь как ртуть: холодный, жидкий металл, готовый просочиться в малейшую трещину.
— А ты что, уже выучил наизусть новую благодарственную речь Министерству за то, что вытащили тебя из дерьма, в котором ты увяз по уши? — её голос звенел, как лезвие. — Или делаешь вид, что не помнишь, благодаря кому можешь снова стоять здесь?
Малфой скривил губы в подобии улыбки.
— Ты про Поттера? Очкастого спасителя всего рода людского?
Он подошёл ближе, почти касаясь её плечом.
— Странно, что ты выбрала рыжего нищеброда, а не святошу Поттера. С таким уровнем долга вы могли бы расписаться сразу на поле боя.
Гермиона сдержала раздражение, но её голос стал ледяным:
— Странно, что ты до сих пор не съехал со своей собственной высокомерной оси. Или она вросла тебе в позвоночник?
— Какая поэтичность! — Он наклонился так близко, что его дыхание обожгло её щёку. — Но мы оба знаем правду: без их жалости ты до сих пор была бы никем. Грязнокровой выскочкой, застрявшей в пыльной библиотеке.
Щёки Гермионы запылали.
— Ты — ничтожество.
— А ты — скучная и пресная, — он наклонился ближе, губы почти коснулись её уха, от чего по коже побежали мурашки. — Признайся, ты ведь не забыла, каково это — когда рядом стоит кто-то, кто может тебя сломать, а не гладить по голове?
Гермиона резко отступила назад.
— Не забывайся, Малфой. Мир изменился. Теперь ты — всего лишь бывший Пожиратель, которого...
— Да-да, спас ёбаный Поттер. Ты всё так же цепляешься к роли жертвы, — бросил он, уже уходя. — Только теперь ты не одна такая. Добро пожаловать в реальность.
Он исчез за углом, а Гермиона осталась в пустом коридоре, наполненным запахом ветивера, с пульсом в горле и жжением под кожей. Этот ублюдок знал, куда бить. И что самое отвратительное — часть его слов была правдой.