Кукольный театр.
Луна светила слишком ярко в ту ночь, когда Гермиона впервые попыталась стать кем-то другим.
Она стояла перед зеркалом в пустом женском туалете, дрожащими пальцами поправляя новое платье – шелковое, бордовое, точь-в-точь как то, что носила Дафна Гринграсс на прошлой неделе, когда Теодор прижимал ее к стене в темном коридоре.
Платье висело на ней мешком. Кудри, которые она пыталась выпрямить заклинанием, теперь торчали в разные стороны, как испуганный еж.
Она пыталась стать одной из них — этих лёгких, смеющихся девушек, что так естественно вписывались в его мир. Но её тело лгало. Её душа кричала. А зеркало показывало лишь жалкую пародию.
Она увидела то,что не хотела видеть.
Слишком широкие плечи.
Слишком жёсткие руки.
Слишком мёртвые глаза, в них не было того блеска, что у Паркинсон.
«Не так» — задрожали пальцы. «Всё не так.»
——
Помада «Кровавая роза» — точно как у той когтевранки.
Нанесла слишком толстый слой, выглядело вульгарно.
Стерла.
Попробовала снова.
Стирала, пока губы не запеклись кровью.
«Почему у них получается?»
«Почему я не могу?»
——
Последней каплей стало духи — те самые, что носила Пенси.
Гермиона схватила флакон духов. Сладкий, удушливый аромат заполнил помещение.
«Пахнет дешевым борделем» — мелькнула мысль.
Но она все равно брызнула – на запястья, за уши, между грудями...
И тут зеркало перед ней словно ожило.
В отражении она увидела его – стоящего за ее спиной, с той самой ухмылкой, что сводила ее с ума.
Она резко обернулась.
Пусто.
Она швырнула флакон в стену так,что стекло разлетелось на осколки. Сорвала с себя новое платье,шов треснул с жалким звуком. И ударила кулаком по зеркалу. Оно треснуло, исказив её отражение.
И тогда —
Рыдания.
Громкие. Немые.
Потому что даже сейчас она боялась, что кто-то услышит.
— Кто ты? — глухо прошептала она разбитому зеркалу.
Там, в трещинах, девушка с растрёпанными волосами и кровавыми губами не ответила.
И только когда в дверях появился Драко Малфой, она замерла.
Они смотрели друг на друга в тяжелом молчании.
Его глаза – широко раскрытые, с неподдельным ужасом – скользили по разгромленной уборной, по ее окровавленным костяшкам, по жалким лоскутьям когда-то дорогого платья.
«Вон» – хотела крикнуть она.
Но горло сжалось так сильно, что не выдало ни звука.
Малфой становится зрителем этого спектакля.
Он не хотел этого видеть.
Но услышав грохот из женской уборной, беспокойство взяло верх.
Драко никогда не любил её.
Но то, что он увидел в её взгляде —
«Это же...
...как у матери,
...после того как отец...»
Он резко развернулся и вышел. И пошёл прямо к Нотту.
А Грейнджер..
Грейнджер просто опустилась на пол, обхватив колени руками, и тихо закачалась взад-вперед, как раненое животное.
——
В то время Теодор чистил яблоко перочинным ножом, когда Драко ворвался.
— Ты что, трахаешь Грейнджер? — выпалил Малфой.
— Интересная формулировка — Нотт улыбнулся — А она тебе пожаловалась?
— Она рвёт себе волосы в уборной. Выглядит как призрак. Это твоих рук дело? — руки машинально сжались в кулаки.
— Мои ли?
Пауза. Воздух сгустился.
— Или её собственные?
***
Луна висела над Хогвартсом, как разбитый серебряный серп, когда Гермиона наконец поднялась с кафельного пола в женском туалете. Ее колени дрожали, а в горле стоял ком, но она больше не плакала. Казалось, все слезы за последние месяцы уже вытекли, оставив после странное, почти болезненное спокойствие.
Она медленно подошла к разбитому зеркалу, где ее отражение дробилось на десятки искаженных осколков. В каждом из них угадывались черты той Гермионы, которой больше не существовало – той, что верила в справедливость, в силу разума, в то, что зло всегда носит маску и его можно распознать. Теодор Нотт научил ее иному.
— Живая – прошептала она, наблюдая, как капля крови медленно стекает по трещине в стекле.
На следующее утро коридоры Хогвартса показались ей другими – будто кто-то приглушил все звуки и притушил цвета. Она шла на завтрак, ощущая, как взгляды скользят по ней, но теперь ей было все равно. Даже когда он появился в дверях большого зала – высокий, ухоженный, с той же надменной ухмылкой – ее сердце не дрогнуло.
Нотт намеренно замедлил шаг, ожидая привычной реакции: дрожи в руках, бегающего взгляда, нервного покусывания губ. Но Гермиона просто прошла мимо, слегка задев его плечом.
— Грейнджер – бросил он ей вслед, и в его голосе впервые зазвучала не уверенность, а вопрос.
Она не обернулась.
В библиотеке, среди привычного запаха пергамента и чернил, она наконец почувствовала себя на своей территории. Пальцы сами потянулись к "Темным искусствам: руководство по защите" – той самой книге, которую она всегда обходила стороной. Страницы шелестели, как сухие листья, открывая главу о ментальных щитах.
— Окклюменция – прочитала она вслух, и слово повисло в воздухе, наполненное новым смыслом.
Той ночью она не проснулась от кошмаров. А когда утром поймала его изучающий взгляд через зал, то улыбнулась – не той жалкой, вымученной улыбкой последних месяцев, а новой, острой, как лезвие.
И где-то в глубине, под грудой обломков ее прежнего «я», что-то наконец сдвинулось с места.
——
Дни текли, как густая патока — медленно, сладко, невыносимо. Гермиона больше не вздрагивала при неожиданных звуках, не оборачивалась на шаги за спиной. Она научилась спать по ночам, а если просыпалась в тот самый час — просто лежала с открытыми глазами, считая трещины на потолке, пока сон не возвращался.
Теодор Нотт сначала не заметил перемен.
Потом — не поверил.
А теперь — не мог отвести взгляд.
Он привык видеть её спину — ссутуленную, торопливую, всегда готовую скрыться за поворотом.
Теперь она шла по коридорам с прямой спиной, и это раздражало его больше, чем должно было.
Однажды он намеренно преградил ей дорогу у лестницы.
— Грейнджер — сказал он, ожидая увидеть знакомый страх в её глазах.
Но она лишь подняла бровь, будто он был незнакомцем, затерявшимся не на своём этаже.
— Нотт — кивнула она и обошла его, даже не замедлив шаг.
Его пальцы сами сжались в кулаки.
——
Он удвоил усилия.
Целовал Пенси прямо перед её носом в библиотеке.
Шептал что-то Дафне на ухо, глядя ей в глаза.
Нарочно уронил её книги, когда они столкнулись в коридоре.
Гермиона лишь вздохнула, как над назойливым первокурсником, и подняла их сама.
Всё было не так.
Она должна была дрожать.
Должна была краснеть.
Должна была реагировать.
——
Все трещало по швам. Нотт начал замечать странное.
Его руки дрожали, когда он зажигал сигарету после их встреч.
Он просыпался в 3:17. Те часы и минуты,когда он оставил ее лежать на грязном,холодном полу в слезах и липкостью между бедер.
В зеркале его отражение казалось бледнее, чем должно было.
А она...
Она смеялась с друзьями.
Спорила с профессорами. Как и всегда.
Жила, будто он был всего лишь неприятным воспоминанием.
Однажды.
Он поймал её одну в Запретном лесу — случайно ли? — когда она собирала грибы для зельяварения.
— Тебе нравится притворяться сильной? — спросил он, блокируя ей путь к замку.
Луна освещала её лицо, и он впервые увидел — она действительно не боялась.
— Мне надоело притворяться сломленной — ответила она просто.
И тогда он ударил.
Не магией.
Не словами.
Голыми руками, как в ту ночь.
Нос хрустнул,а кровь хлынула с него. Дезориентация не заставила себя долго ждать. Она пошатнулась,но не сломилась. Губы дрогнули в заметной улыбке,почти ласковой.
— Игра окончена, Нотт — сказала Гермиона. — Ты проиграл ещё тогда, когда решил, что моя ценность — лишь в моих страданиях.
Казалось он должен быть разозлиться,врезать ей еще раз,повалить на сырую землю. Но он не сделал этого.
Ее встретили те же холодные глаза,и легкая интимная полуулыбка под светом луны.
— Ты сильно ошибаешься,грязнокровка. Игра еще не окончена. Ты пожалеешь.
Она не стала слушать его и ушла, оставив его одного.
Роли поменялись — теперь он одержим, а она свободна.