Амортенция

Гермиона проснулась в ужасном настроении. Сил не было даже сходить в душ. Вчера после уроков она пошла в заброшенный кабинет зельеварения на третьем этаже. Там она договорилась встретиться с Малфоем, чтобы обсудить их дальнейшие действия по совместному проекту.

В конце занятия он, как обычно, не удосужился подойти и сказать — просто кинул в неё маленькую записку. На ней было написано: «Заброшенный кабинет зельеварения. В 19:40».

Типичное поведение Малфоя — записка вместо нормального разговора. Она и не ожидала от него другого.

Гермиона пришла ровно в назначенное время. А его всё не было. И не было.

Злость внутри закипала.

Прошло почти два часа. Она прождала, издергалась, вымерзла, а он так и не появился. Уходила оттуда с бурлящим гневом и желанием кинуть в него все самые жалящие заклинания, какие только знала.

Он сам назначил встречу и даже не соизволил явиться. Между прочим, именно из-за него они оказались в этой проклятой ситуации. Не только они — все ученики, что были тогда в кабинете.

Весь вечер Рон жужжал ей в уши, жалуясь на своего бездарного напарника. Хотя сам, честно говоря, тоже не блистал умом. Гойл лишь усугублял ситуацию. Гарри молчал, но изредка вкидывал едкие замечания.

Пэнси... Пэнси нельзя было назвать очень умной, но и глупой она не была. Если бы они объединились, у них получился бы по-настоящему сильный проект. Они старались. Хотели, чтобы всё получилось как следует.

Когда Рон узнал, что Малфой не пришёл на встречу, он взорвался сильнее Гермионы и пообещал с ним «поговорить» при первой же возможности. Но Гермиона его остановила. Сказала, что сама справится. Рон, конечно, настаивал, но в итоге сдался.

Она умыла лицо, переоделась в простые брюки и рубашку, накинула мантию и вышла из спальни. Спускаясь по лестнице, Гермиона окинула взглядом гостиную. Все гриффиндорцы куда-то спешили — кто на завтрак, кто на первый урок, а кто и вовсе непонятно куда.

Среди толпы её взгляд встретился с парой карих глаз, полных ярости. Сердце тут же ёкнуло. Джинни.

Она решительно подошла и встала прямо перед Гермионой, скрестив руки на груди.

— Так-так-так, Гермиона. Не объяснишь, почему ты вчера не пришла в Хогсмид? Я тебя там час ждала под ливнем!

Гермиона тут же осознала причину злости подруги.

Бутик мадам Миллер. Новый модный магазин, который только открылся и уже стал популярным среди девушек Хогвартса. Она обещала Джинни сходить туда вместе в четверг вечером. А вчера был как раз четверг.

И она... забыла. Как и во множество других раз.

— Ну? Чего молчишь?

Слова Джинни вырвали Гермиону из оцепенения.

— Боже мой, Джинни, прости, пожалуйста. Я совсем забыла. Давай сходим завтра? Как раз суббота, будет больше времени, успеем заодно заглянуть куда-нибудь ещё, — начала она оправдываться, почти умоляя.

— Завтра, завтра... — передразнила её Джинни. — Ты каждый раз кормишь меня этим «завтра», когда что-то обещаешь, а потом забываешь.

— Что? Нет. Я не всегда так делаю. Тем более... Я обещаю, это в последний раз.

— Не всегда?! Да ты всегда так делаешь! На Новый год ты обещала поехать со мной в Косой переулок за платьем — и забыла. Потому что готовила главный зал к балу. Тогда ты поклялась, что в следующий раз обязательно поедешь со мной, стоит только попросить. Потом я звала тебя в Хогсмид за новой юбкой — и снова ты не пришла. Потом мы должны были сходить туда за материалами к проекту — ты, конечно, пришла, но с опозданием на сорок минут! Пока тебя не было, Падма согласилась подменить тебя. И вот теперь снова. Опять. Сколько можно?

Гермиона застыла, чувствуя, как сжимается горло.

— Боже... Я и правда всегда так поступаю?

— Да, — холодно сказала Джинни. — И знаешь что? Я сыта по горло. Если я для тебя просто подруга, которой можно вечно обещать и забывать, то, может, и дружба у нас такая же фальшивая?

Если тебе неинтересны покупки, мода, девчачьи разговоры — просто скажи. Но зачем тогда всё это притворство?

Джинни, развернувшись на каблуках, пошла к выходу из гостиной. Гермиона, быстро среагировав, схватила её за предплечье.

— Джинни, прости меня, пожалуйста. Я искренне сожалею о своём поступке. Я и вправду, прямо вправду обещаю, что больше никогда так не поступлю. Раньше я не замечала, что постоянно так поступала с тобой. Так подло и неуважительно. Прости. Можешь просить меня о чём угодно. Я всё выполню для тебя. Хочешь сходить в Хогсмид? Давай даже хоть сейчас. Хотя, — Гермиона взглянула на лицо своей подруги и вновь её окутало чувство вины, — да. Да хоть сейчас пошли.

Прогуливать уроки для неё всегда было абсурдно. Даже на уроках, если знала эту тему наизусть, всё равно внимательно слушала преподавателей и старалась не вестись на свои мысли. На младших курсах она ни разу не прогуливала школу. Было только два раза. Первый, когда она заболела сильным недугом, что даже лучшие лекари магического мира не могли ей помочь и настаивали на постельном режиме. А второй раз, когда нужно было спасать Гарри от Волан-де-Морта. Тяжёлые времена были. Не хотелось вдаваться в подробности и вспоминать весь ужас. Но сейчас. Это совсем иной случай. Джинни — один из самых важных людей в её жизни. Нотации преподавателей не были страшны так, как потерять её. Давние потери слишком сильно ранили её.

Если даже накажут, это того стоит.

Лицо Джинни тут же преобразилось в лёгкой понимающей улыбке. Не было и следа от ранней злости.

— Ты и вправду обещаешь?

— Да.

Гермиона, отпустив руки, обняла свою подругу так крепко, как могла. На душе стало легко. Прежний груз будто упал с грохотом на пол и исчез, как дым.

— Всё-всё, ты меня сейчас задушишь, — Джинни подняла глаза на свою подругу и, обнажив свои зубы, улыбнулась самой искренней улыбкой, какой могла, — значит, заметано. Думаю, нам стоит переодеться.

— Что, прямо сейчас, что ли?

— Угу. Ты же сама обещала, — Джинни напрягла своё лицо, — или ты передумала?

— Нет. Я просто не думала, что ты и вправду на это согласишься.

— Ну, думаю, один прогул за семестр не помешает в учёбе?

— Определённо нет. Пошли. Но давай сначала позавтракаем. Я так голодна, что смогу слона съесть.

— Тогда нужно спешить. Бежим.

Отпустив друг друга из объятий, девушки вышли, нет, даже убежали из гостиной Гриффиндора самыми последними.

В коридорах Хогвартса не было так тихо, как в гостиной. Многие уже закончили завтракать и шли на свои занятия. До окончания завтрака оставалось ещё 20 минут. Но многие предпочитали гулять на свободе, быстро закончив есть.

Две девушки зашли в Большой зал одними из самых последних. За столами всё ещё сидели студенты, но в малом количестве.

Бегая глазами по столам факультетов, взгляд девушки остановился на столе Слизерина. Там почти никого не было. Только пять учеников. Шайка Малфоя. Блейз Забини, Теодор Нотт, Пэнси Паркинсон, Крэбб, Гойл. Что удивило девушку, там не было Малфоя. Главаря банды. И тут же она вспомнила, что вчера именно из-за него она потратила два часа своей жизни впустую. Чёртов хорёк. Он что, под землю провалился? Пропадает именно в тот момент, когда она готова убить его и высказать всё, что она о нём думает. Может прятаться сколько хочет. Она всё равно поймает его и заставит пожалеть о том, что он родился.

— Гермиона? Ты чего?

Она снова ушла в свои мысли.

— А? Что? Что такое, Джинни?

— Ты меня пугаешь. Ты так сверлила взглядом слизеринцев, что даже они начали замечать, как ты на них так смотришь, — сказала Джинни, присаживаясь рядом с Падмой.

— Привет, девочки, — сказала Падма, исследуя глазами их двоих. — Что вас так долго не было? Почти всю еду съели.

— Да так, пустяки. Еды нам хватит.

***

- Ааа, Блейз! Что это вы мне вчера дали? простонал он, корчась на кровати.

Малфой лежал в кровати, изгибаясь от боли в животе. Вчера он собирался на встречу к Грейнджер. Точнее, не на встречу, а по обязанности. Как же она его бесила. Вся такая правильная. Сидела вчера, уткнувшись в свою книгу, и дальше книги ничего не видела. И этот Уизли сидевший рядом с ней. Всё не прекращал цепляться своими фразочками вроде: "Твой язык доставят раньше тебя на Мунго!".

Безголовый баран. Затем ещё и Астория кинула в эту скомканной бумагой. А он не мог упустить момента, чтобы не подколоть её. И теперь мучайся. Общий проект. Да ещё и по трансфигурации. Самый нелюбимый его предмет. Так вот, выходил вчера он из своей комнаты и тут увидел, что парни пьют что-то. То ли огневиски, то ли что-то ещё. Затем пошло-поехало. А теперь как живот болит и крутит.

– Точно не что-то смертельное. Спроси у Тео: это он притащил,– невозмутимо пожал плечами Забини, указывая на друга, который как раз выходил из ванной, застёгивая рубашку.

– А я-то что? – фыркнул Нотт.

– Ублюдок! Что ты мне подсунул?

– Эй, хватит бросаться обвинениями. Я дал тебе ту же выпивку, что и всем остальным. С нами всё в порядке, а вот с тобой... Кто знает. Может, сам что-то не то съел? Зелья не пробовал, или что-то в этом роде?

Боль становилась невыносимой. Начиная с утра живот всё крутило и крутило. Сначала было не очень больно. Он даже успел сходить в душ. А затем....

— Думаешь, я не думал об этом? Я все лекарства, что у меня дома были, перепробовал. А у меня их больше, чем во всём магическом Лондоне.– Малфой застонал.– Как же больно, чёрт побери!

Закончив с одеждой, Блейз подошёл к Малфою и потрогал его лоб.

— Странно, вроде не горячий.

Малфой всё продолжал корчиться от боли, почти ни на что не реагируя. На нём не было верхней одежды, лишь спальные штаны. Вся его кровать была мокрая, и он сам был весь в поту.

Блейз, вновь взглянув на друга, словно осознал, что с ним, и пошёл в сторону своей кровати. Открыв тумбочку рядом с кроватью, он достал оттуда флакон с зелёной жидкостью и направился в сторону друга.

– Так, открой-ка ротик, красавица.– ухмыльнулся он и, не дав возразить, влил зелье Малфою.

— Что это? — чуть ли не кричал Малфой.

– Потише, принцесса. Это то, что тебе нужно сейчас. Оставлю тут. Выпьешь через четыре часа всё содержимое. Затем приходи в библиотеку после занятий. Дам тебе вторую порцию. Завтра будешь как новый. Ну, мы пошли. Крепись, – сжав руки в кулак перед другом, он встал и направился в сторону двери. - Тео, тащи свою задницу. Мы опоздаем на завтрак. После вчерашнего желудок гремит.

— Иду. Чмоки-чмоки, принцесска. Выздоравливай.

— Катись отсюда, ублюдок.

— И я тебя люблю, — напшикавшись любимыми духами, Тео вышел из комнаты, громко захлопнув за собой дверь.

Теперь в комнате остался лишь он и его мысли. Лившиеся потоком. Грейнджер. Чёртова боль. Всё его накатывало.

После зелья, что дал Блейз, стало намного лучше. Конечно, боль не ушла вся. Но сам двигаться он мог. Что определённо было лучше, чем раньше.

Выйдя из комнаты, которую он делил с Тео и Забини, Малфой направился к столу, стоявшему прямо по центру слизеринской гостиной. Там всегда стоял графин с водой и кружка чтобы не бегать каждый раз на кухню Хогвартса. Налив себе воды и вальяжно устроившись на одном из диванов, он начал пить медленно, с наслаждением. Он никогда ещё так не нуждался в воде, как сейчас. Горло пересохло, и влага была жизненно необходима.

Мысли о боли прошли, но осталась ещё одна. Грейнджер. «Грязнокровка». Слово, что преследовало его с детства. Оно следует за ним до сих пор. Отец, который вбивал ему это в голову с детства. Грязнокровки — это зло. Ошибки природы. Грязь, валяющаяся под ногами. Но эта «Грязнокровка» спасла ему жизнь. Не только ему, но и всем. Отцу, что так с детства был предан своему менталитету. Чистокровным, что так презирали, когда слышали это слово.

Сказать по правде, это не имело для него никакого смысла. «Грязнокровки» — для него это всё равно что волшебники. Просто родились не там. Плоть, душа, даже кровь. Всё одинаковое. Если взять кровь у «грязнокровки» и «чистокровного», затем вылить её в две банки. Не заметишь ни одного различия. Лишь это грязное слово, заколоченное обществом. Когда он это понял? Давно. Со второго курса. В день, когда он произнёс это Грейнджер, весь Хогвартс гудел об этом. Затем он услышал слух. Слух, что Грейнджер плакала днями и ночами напролёт из-за его слов. Как же его тогда радовала эта новость. Он заставил плакать «Грязнокровку». На следующий день в Мэноре он рассказал всё отцу. Как он тогда им гордился. А мать молчала. Словно рыба. Даже слова не произнесла. Затем вечером, когда он ложился спать, решил к маме зайти, чтобы пожелать доброй ночи. Но услышал то, что не ожидал. Мать горько плакала, захлёбываясь в собственных слезах. А отца не было рядом. Она плакала из-за отца. Вот тогда он понял, что к чему. Женские слёзы — это точно он не любил больше всего. Особенно горькие, настоящие, что лились от боли, пронзающей душу. Всю ночь он

провёл рядом с матерью. Тогда думал. Думал и думал. Затем осознал всё это.

Грейнджер… Фамилия, крутившаяся у него на языке со второго курса. После того случая он ни разу — ни разу! — не назвал её грязнокровкой. Только подколы, шутки в её сторону. Он и сам не понимал, что она с ним делала. Думал о ней постоянно. Влюбился? Нет, конечно нет. Она ведь совсем не в его вкусе: эти большие карие глаза цвета карамели и каштановые волосы…