Лето без тебя
Стоял последний отвратительно дождливый и серый день лета. Лето это несло в себе огромное облегчение для всего магического мира, принесло чувство свободы и нескончаемого праздника. Уже несколько месяцев минуло со смерти Лорда, и улицы без исключения всех городов и деревушек, в которых жила хотя бы одна магическая семья, омывали реки сливочного пива и огневиски. Волшебницы и колдуньи дышали полной грудью и упивались каждой секундой жизни без страха смерти.
В Уилтшире был лишь один дом, отстранившийся от всеобщей увеселительной летней программы, дом, на котором словно печатью легло слово “Позор”. С минуты побега с поля Битвы за Хогвартс, с той самой секунды, как Мальчик-Который-Выжил спрыгнул с рук Хагрида, Малфои, как и все приспешники Волан-де-Морта, навсегда остались за бортом, абсолютно помилованные, но отстраненные.
Все обитатели Малфой-Мэнора вторили мрачному обличаю дома, не общались с окружающими, мало общались между собой, молча переносили завтраки/обеды/ужины, не устраивали приемов, сторонились, кажется, самих себя. Величие старинного, изобилующего рода Малфоев теперь стало абсолютно бесполезным и хрупким. И Мальчик-У-Которого-Не-Было-Выбора превратился в Мальчика-Который-Совершенно-Одинок. По сути говоря, Драко никогда не нуждался в компании, но совершенно точно нуждался в поклонниках и почитателях, коими всегда был окружен среди знакомых, и не только одногодок. Им восхищались, его уважали, боялись, заглядывали в рот. Теперь же его восхитительность и холодное обаяние распространялись разве что на эльфов-домовиков.
Воздвигая на руинах разрушенного магического сообщества Новый мир без гнета, Министерство Магии издало указ, согласно которому последний год под руководством Пожирателей Смерти в Хогвартсе считался недействительным и переносился на следующий. Что ж, Драко встретил эту новость совершенно безразлично. Он не боялся вернуться на место поражения, ему всегда было плевать, что скажут остальные. Было одно но: Грязнокровка.
Чаще всего за это бесконечно долгое и одинокое лето он думал о ней. И презирал себя за это. Всегда безукоризненно чистому не только внешне, но и в мыслях, ему, брезгливому и отрешенному от низшего мира, хотелось тошнить при мысли о Грейнджер, но она ассоциировалась у него со всем: с каждой статьей о падении Лорда, с каждым воспоминанием о Школе, с каждой книгой в его огромной библиотеке, в каждом громком звуке он слышал ее отвратительный звонкий смех, в каждом темном окне Мэнора - ее глаза при взгляде на него. Поэтому предстоящий год, который Гермиона Грейнджер как самая огромная в мире зубрила не пропустит, он будет видеть ее каждый день. Мысль об этом не покидала его с момента обнародования указа, и сегодня, когда он сидел, наблюдая, как домовики собирают его чемодан в школу, думал лишь о том, как он будет отравлять все ее жалкое существование в Хогвартсе, думая об этом и сминая в руке письмо, которое он, хвала Мерлину, в какой-то момент затрусил отправить.
Однако расстаться с этим посланием он не мог, это было словно признание самому себе в том, что он все еще что-то способен чувствовать, что он не пуст, не ограничен, не лишен искры. Иногда ему казалось, что только благодаря этому чувству он и держится.
Драко встал, засунул смятую бумажку в полку стола между учебниками. Отправление в Хогвартс было намечено завтра на раннее утро, а значит есть еще время побыть наедине с собой, самим собой.