Глава IV Императорский замысел
Дворец Траяна на Палатине был воплощением мощи Рима: мраморные полы, украшенные мозаиками с орлами, золотые канделябры, стены, расписанные сценами триумфов. Марк вошёл в тронный зал, чувствуя, как сердце колотится. Траян сидел на возвышении, его броня сверкала, но взгляд был холодным, оценивающим. Преторианцы у дверей стояли неподвижно, их копья отбрасывали тени, похожие на когти.— Валерий, — начал Траян, его голос был низким, но властным. — Твоя победа на Рейне доказала, что ты не просто сын обедневшего рода. Но Рим требует большего. Британия бунтует, племена каледонцев жгут наши форты. Я хочу, чтобы ты отправился туда. Марк склонил голову. — Я готов, император. Дайте мне легион, и я верну Британию под римский орёл. Траян прищурился, его пальцы постукивали по подлокотнику. «Он дерзок, — подумал император. — Но не слишком ли? Если он станет слишком популярен, сенат начнёт шептаться». — Хорошо, — сказал он вслух. — Но знай: я не терплю неудач. И следи за спиной — в Риме много тех, кто завидует твоей славе. Марк почувствовал, как по спине пробежал холод. Слова Траяна были одновременно похвалой и предупреждением. Он поклонился и вышел, но в коридоре его перехватил сенатор Кассий Лонгин. Его тога сияла, но глаза были тёмными, как ночь. — Поздравляю с новым назначением, трибун, — сказал Кассий, его голос был сладким, как мёд, но ядовитым. — Но Британия — опасное место. Надеюсь, ты вернёшься... целым. Марк стиснул зубы. Он знал, почему Кассий ненавидит его: сто лет назад предок Валериев, сенатор Квинт, лишил Лонгинов земель в Лации, отдав их союзникам. Эта обида, как ржавчина, разъедала род Кассия. «Я не дам тебе повода, — подумал Марк. — Но я готов к твоим играм». Тем же вечером Кассий встретился с преторианцем по имени Секст, в тени храма Весты. — Следи за Валерием, — шепнул Кассий, передавая тяжёлый кошель с денариями. — Если он оступится в Британии, я хочу знать первым. А если не оступится... помоги ему упасть. Секст кивнул, его рука сжала кошель. «Мальчишка не продержится долго», — подумал он, но в его глазах мелькнула алчность.