Пролог.
Глубокой осенью тысяча девятьсот сорок четвертого года Кёльн был израненным зверем, затаившимся во мраке. Свинцовое небо плакало холодным, неумолкающим дождем, превращая узкие улицы и разбомбленные кварталы в грязное месиво из пыли, пепла и битого кирпича. Воздух пропитался запахом сырости, гари и чем-то еще, более острым и металлическим – кровью.
В одной из таких подворотен, между поваленным остовом трамвая и стеной дома, ощерившейся арматурой, сидел на коленях шестнадцатилетний Юрген. Его тонкие, острые плечи сотрясались в беззвучных рыданиях, перемешиваясь с дрожью от холода и шока. Длинные, растрепанные, когда-то платиновые, а теперь тусклые от грязи и дождя, волосы, небрежно остриженные рваными прядями длиной до груди, прилипли к лицу, скрывая его бледность. Его левый, необыкновенно зеленый глаз смотрел куда-то в пустоту сквозь пелену слез, а правый, пересеченный уродливым шрамом, был мутно-серым и безжизненным. Металлические кольца в проколотом носу, губах и ушах тускло отсвечивали в почти полной темноте. Он был одет в тяжелую, промокшую до нитки, когда-то темную, а теперь грязную рабочую куртку с множеством карманов, под которой виднелся порванный свитер, и плотные, изношенные брюки, заправленные в высокие, тяжелые ботинки. Это был его настоящий Юрген – тот, которого знали и любили его "пираты", не "примерный" сын политического деятеля.
В его объятиях, тяжело обмякнув, лежал Конрад Баум. Его крепкое, жилистое тело, обычно наполненное жизнью и необузданной энергией, теперь было лишь мешком костей и мышц, истекающим жизнью. Глубокий оливковый цвет кожи Конни казался еще темнее в мраке, а его густые, курчавые волосы, выбившиеся из-под съехавшей кепки, были мокрыми и слипшимися от дождя и крови. Темные, бездонные глаза, в которых обычно плясали огоньки хитрости и мудрости, теперь были затуманены и медленно гасли. Воздух из легких выходил с булькающим, надрывным хрипом, и каждый такой звук пронзал Юргена насквозь.
На груди Баума расплывалось темное, мокрое пятно, стремительно растущее. Пуля гестапо пробила его навылет. Его промокшая, потрепанная рабочая куртка и грубые джинсовые брюки, которыми он всегда пренебрегал, теперь были испорчены навсегда.
— Конни... Конни, пожалуйста... нет... - шептал Юрген, его голос был лишь сдавленным стоном. Он прижимал старшего друга к себе, пытаясь остановить кровотечение, но его руки, несмотря на отчаянные попытки, дрожали, а кровь продолжала сочиться сквозь пальцы. Он чувствовал, как под его пальцами легкие Конни наполняются смертельной жидкостью, как с каждым вдохом жизнь ускользает. Это было ужасающее знание, знание врача, которое не могло принести исцеления, а лишь усиливало боль от бессилия.
Их столкновение с властями - гестапо, усиленным отрядами СД и фанатичными гитлерюгендовцами - произошло внезапно и жестоко. Они неслись через город, пытаясь доставить послание о предстоящем рейде союзников, когда их накрыли. Узкие улочки превратились в коридоры смерти. Несколько товарищей упали сразу, другие пытались отбиться. Но силы были неравны. В хаосе стрельбы, криков и визга сирен, Конни оттолкнул друга от летящей пули, приняв ее на себя.
—Ю... Юри... - хрипло выдохнул Конни, его взгляд на мгновение прояснился. Его слабеющая рука, измазанная грязью и кровью, медленно потянулась к внутреннему карману куртки. С трудом, цепляясь кончиками пальцев за ткань, он вытащил небольшой, обточенный временем серебряный кулон в виде цветка эдельвейса. Металл был холодным и влажным, но его поверхность, несмотря на грязь, отполирована до тусклого блеска бесчисленными прикосновениями. Конни едва заметно толкнул его в ладонь Юргена, сжимая его пальцы вокруг символа. - Слушай.. Их будет больше, беги! Спасайся. И живи... Свободно.
Конни закашлялся, и из его рта брызнула кровь. Он посмотрел на Юргена с такой болью и виной, что у того сжалось сердце.
—Прости, Юри... Это моя вина... Я... я дурак. Я сказал ей... рассказал обо всем. Я думал, это неважно... думал, она поймет... Прости, что так вышло...
Юрген смотрел на него, на его измученное лицо, на глаза, в которых угасала жизнь. Слова Конрада достигли его, но уже не могли причинить больше боли, чем та, что он испытывал сейчас. Он чувствовал, как вся эта ситуация - предательство, бессмысленная смерть товарищей, близкая гибель - обрушилась на него с ужасающей силой. Но сейчас, рядом с умирающим Конрадом, ему было уже все равно.
—Не говори так, - прошептал Юрген, его голос дрожал. - Не надо.
Он прижал к себе тело друга, чувствуя, как последние биения сердца замирают.
—Мне будет не хватать моего.. Старшего брата. - прошептал он, и в этот момент, казалось, весь мир вокруг него погас. Холодный металл кулона в его руке казался обжигающе холодным.
И в этот момент, когда последний вздох Конни замер на его губах, а его тело окончательно обмякло, Юрген почувствовал, как что-то внутри него сломалось.