Вместо Имени Номер

Гермиона сидела на холодном полу, привалившись к влажной каменной стене, и медленно потирала горло. Голосовые связки ныли от напряжения.Она кричала.Кричала уже не первый день, заливая тишину Азкабана своим протяжным, разрывающим душу воплем.Но тюрьма оставалась глуха к её отчаянию.Она откинулась назад, прикрыла веки – но вместо облегчения её накрыла новая волна боли.Перед глазами снова вспыхнул момент, который изменил всё.
2 марта.2002 г.
Шорох бумаг.Она сидела в своем кабинете в Министерстве пальцами перебирая документы, кончик пера мягко скользил по пергаменту, ставя последнюю подпись.В нескольких шагах от неё, всё так же, как всегда, стоял Гарри Поттер ожидая пока она закончит с работой, привалившись плечом к стене.
— Долго еще? — Он устало смотрел на неё из-под очков.
— Терпение, Поттер. — Она усмехнулась, закручивая свиток и складывая его в специальный отсек. — Ты можешь идти, я догоню.
Он только усмехнулся, но не сдвинулся с места.И в этот момент она заметила движение.Кэтрин Марч.Обычная коллега. Средних лет, тихая, сдержанная, бесшумно передвигающаяся по Министерству, как тень.Она подошла к Гарри со спины.
Палочка в руке.Гермиона увидела всё в секунду.Слишком знакомая сцена.Слишком знакомая поза.Тысячи раз она видела это на поле битвы.Рука рефлекторно метнулась к палочке.
— Авада Кедавра!
Зелёная вспышка.Тело упало.Гермиона услышала, как Гарри резко вдохнул, и только тогда поняла, что совершила.
Тишина.Оглушающая.Мёртвая.Марч лежала на полу – её пустые, невидящие глаза были устремлены в потолок.А затем Гарри обернулся.И Гермиона увидела его лицо.Не гнев.Не осуждение.Шок.
— Гермиона... что ты сделала? — Голос был хриплым, едва слышным.
— Я... — Она сделала шаг назад.
Её мозг не хотел принимать это.Она спасла его.Правда ведь?Она не могла ошибиться.Она не могла...
И тут началась паника.Люди, крики, волшебники в мантиях Министерства.Кто-то выхватил палочку, кто-то бросился к телу Марч.
— Гермиона Джин  Грейнджер, вы арестованы.
Всё случилось слишком быстро.Не прошло и дня как она предстала перед судом. Огромный зал. Холодный камень.Тяжёлые фигуры судей за массивными деревянными столами. Гермиона сидела на стуле, руки скованы магическими наручниками, и впервые за долгое время ей было страшно.
   Рядом – Гарри.Он пришёл.Но он не смотрел на неё. Судья говорил что-то, монотонно зачитывая обвинения, а Гермиона чувствовала, как пустота медленно растёт внутри неё. Она не убивала ради убийства. Она защищала.
   Гарри резко заговорил.— Она спасла меня.— Голоса в зале стихли.— Кэтрин Марч наставила палочку мне в спину. Гермиона... Она просто... Она отреагировала на угрозу.
— Вы уверены? — Судья сузил глаза.
   Гарри открыл рот, но не смог ответить.Потому что он не был уверен.И тогда Министерство приняло решение просмотреть её воспоминания.Гермиона сидела в центре зала, а рядом с ней колыхалось полупрозрачное серебристое облако – её память, запечатлённая в Омуте.Изображение всплыло перед судьями.
   Гарри. Кэтрин Марч.Палочка в её руке.Но...Она не направляла её в Гарри.Она не собиралась атаковать.Она всего лишь...Она всего лишь хотела убрать с его плаща глупую, светящуюся надпись. «ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЁМНЫЕ ИСКУССТВА»
Кто-то из его коллег оставил шутливый след, и Марч, увидев это, просто решила убрать его заклинанием.
   Она даже не дотронулась до него.Но Гермиона не успела этого понять.И убила её.Зал взорвался голосами.
— Это не было нападением!
— Она убила невинного человека!
    Гарри молчал.Он чувствовал, как внутри него всё опустело.Он не знал, что говорить.Но он попытался.
— Она не виновата. — Его голос был слабым. — Война... Она изменила нас. Она просто... просто...
— Просто убила женщину, которая даже не пыталась напасть.
Гарри замолчал. Ему нечего было сказать.
— Гермиона Джин Грейнджер. — Голос судьи был твёрдым, как камень.— Вы признаны виновной в убийстве сотрудника Министерства Магии. Суд  приговаривает вас к заключению в Азкабане. В случае освобождения вы будете лишены волшебной палочки  и будете вынуждены покинуть Британию в тот же день.
     Гул голосов все еще плыл по залу заседаний, пока Гермиона неподвижно сидела на стуле подсудимых. Она не реагировала. Даже не моргала.Но стоило Рону повысить голос, как ее пальцы сжались в кулак.
— Вы не имеете права! — рявкнул он, сжимая деревянный поручень перед собой. — Она — героиня войны! Она спасла всех нас, помогла Гарри убить сами-знаете-кого! И теперь вы хотите отправить её в Азкабан? Да вы ненормальные!
Молли дернула его за рукав, заставляя сесть.
— Хватит, Рон. — Ее голос был полон тревоги.
Она посмотрела на Гермиону, жалостливо, с состраданием, с болью...Гермиона не могла выдержать этот взгляд.Не от нее.Не от матери,пусть даже и не родной.
     Фадж спокойно поправил манжеты мантии и, не скрывая раздражения, повернулся к Рону:
— Мистер Уизли, ведите себя сдержанней. Мы не на базаре.
Рон сжал кулаки, но замолчал.Корнэлиус повернулся к Гермионе, но обращался ко всему залу.
— Война закончилась четыре года назад.Четыре! — Словно его голос отмерял каждую из этих лет...— С тех пор Британию накрыли мир и покой. Больше нет нужды убивать. Больше нет нужды применять непростительное только потому, что кто-то поднял палочку выше груди. — Его холодный взгляд остановился на Роне, а затем медленно вернулся к Гермионе.
— Дружба с Гарри Поттером не дает никаких привилегий, мисс Грейнджер. Вас будут судить так же, как и любого другого жителя Британии.
Гермиона молчала.
— Мисс Грейнджер, у вас есть что сказать в свое оправдание, прежде чем мы закончим суд?
В зале повисла гробовая тишина. Все взгляды были устремлены на неё. Рон. Молли. Судьи. Коллеги из Министерства. Гарри.Она слегка наклонилась вперёд, чувствуя, как сердце замедлило свой ритм. Её голос прозвучал глухо, но ровно:
— Мне жаль, но я не стану извиняться за содеянное.
Рон резко выдохнул. Кто-то за его спиной ахнул. Молли зажала рот рукой. Но Гермиона не отвела взгляда. Она смотрела только в глаза Фаджа. И тихо повторила:
— Я не жалею, что сделала это. Я жалею только... — голос дрогнул, но она продолжила, — что не успела понять, что Кэтрин не хочет причинить вред моему другу. Но вы не правы! Война хоть и закончилась, но опасность среди нас осталась! Я это чувствую, это чувствуют все! Нам до сих пор небезопасно жить в этом мире. Время от времени умирают совершенно невиновные люди, а вы в отрез отказываетесь принимать хоть какие-то меры. Луиза Стонэм, Бран Таврич, Маркус Брач. Все они погибли в прошлом месяце от рук неизвестных, а вы скрыли это за маской хулиганства среди народа. Ваша система труслива, и она вновь совершает ту же ошибку, как и тогда, когда вы не верили, что Том Реддл вернулся! У вас нет никаких доказательств предъявлять мне, что Кэтрин не несла никакого вреда моему другу или не подлежала одной из группировок тёмных магов. Так что да, великий судья Фадж, я жалею, что среагировала слишком резко, но не стану извиняться за то, что применила непростительное в качестве защиты, а не нападения.
     Зал взорвался голосами. Судьи начали перешёптываться. Корнелиус Фадж поднял руку, и шум мгновенно стих.
— Вы посмели обвинить систему правосудия в безалаберности? Вы намекаете на то, что Министерство закрывает глаза на убийства? Что ж,надеюсь, заключение в Азкабане даст вам время на переосмысление ваших слов, потому что всё, что вы сказали — неправда. И суд отказывается давать какие-либо комментарии на эту ересь. Двадцать лет, мисс Грейнджер!
    Она не вздрогнула, не моргнула. Только её пальцы медленно сжались в кулаки, ногти впились в кожу ладоней, но лицо осталось бесстрастным.Гарри резко подался вперед.
— Двадцать лет?!
Он выглядел так, будто его только что ударили.
— Вы не можете! — его голос дрожал от ярости. — Вы же сами видели её воспоминания! Она не напала первой! Она думала, что защищает меня!
Фадж поднял бровь.
— А вы уверены, что в её действиях не было умысла? Может, ей просто... понравилось?
Гарри замер.
— Что?.. — его голос сорвался.
— Вы были там, мистер Поттер. — Фадж говорил спокойно, но в его голосе скользило нечто холодное. — Вы видели, как легко у неё это вышло. Без колебаний. Без сомнений.
Гарри встряхнул головой.
— Это было военное воспитание! Мы все привыкли действовать быстро! Мы...
— Война закончилась, — прервал его Фадж.
Гарри сжал зубы. Он не мог этого объяснить. Не мог объяснить, как она изменилась. Как они все изменились. Но одно он знал точно: Гермиона не убийца.
— Вы не имеете права... — тихо начал он.
Фадж откинулся на спинку кресла.
— Решение принято.
Гермиона посмотрела на Гарри. Он видел боль в её глазах. Но больше всего его поразило спокойствие. Она не спорила. Не умоляла. Не плакала. Просто приняла приговор.Двое мракоборцев подошли ближе, готовые надеть цепи.Гарри резко шагнул вперёд, но чьи-то руки схватили его за плечи.
— Гарри...
Он повернул голову. Молли плакала. Рон сжал кулаки, с трудом сдерживая себя.Но Гермиона лишь слегка улыбнулась.
— Не надо.
Гарри выдохнул. Но когда стальные кандалы захлопнулись на её запястьях, он почувствовал, как что-то разбилось внутри.
Её шаги глухо отдавались в высоких сводах зала суда. Охранники крепко держали её за руки, словно опасались, что она бросится бежать. Но Гермиона не пыталась. Она не сопротивлялась. Просто шла вперёд, прямо, не глядя по сторонам, не ловя сочувствующих взглядов друзей и коллег.Она не хотела видеть Гарри,Рона или Молли. Не хотела видеть их боли.
Толпа расступалась, но взгляды оставались – колючие, осуждающие, полные негодования или откровенного злорадства. Кто-то перешёптывался, кто-то отвернулся, будто стыдился даже смотреть в её сторону. Но хуже всех были те, кто просто молча смотрел.И тогда память, словно издевательски, подсунула ей другое воспоминание.
Три года назад.Так же, шаг за шагом, под пристальными взглядами людей, велели Драко Малфоя.
Гермиона сжалась, напряглась, будто её кто-то ударил. Тогда она стояла среди зрителей, и внутри неё была смесь сочувствия и мрачного удовлетворения. Но сейчас...Она зажмурилась, силясь прогнать это воспоминание. Оно было ненужным. Бесполезным. В прошлом.
Двери зала закрылись за её спиной, и тишина коридоров Министерства Магии внезапно показалась чем-то новым, почти чужим.Она выдохнула, ощущая странное облегчение. Всего на секунду.А потом охранники потянули её вперёд, и путь в Азкабан начался.
Когда она впервые переступила порог Азкабана, холодные каменные стены давили со всех сторон, словно живые. Влажный воздух, пропитанный вековым отчаянием, лип к коже, пробирая до костей. Где-то вдалеке слышался тихий стон — или это просто скрип ветра в щелях между старыми кирпичами?
Охранник молча бросил ей в руки серую, выцветшую от времени робу.
— Надень, 322, — сказал он безразличным голосом, как будто она уже не человек, а просто новый элемент в этой системе.
Гермиона опустила взгляд на грубую ткань. Число 322 чернело на плече, будто печать, клеймо, лишавшее её имени, прошлого, личности. Теперь она — не Гермиона Грейнджер, не герой войны, не сотрудник Министерства, не друг Гарри Поттера. Теперь она — просто номер без имени.
Робу она натянула неохотно, ощущая, как жесткая ткань царапает кожу. В ближайшие двадцать лет это будет её единственная одежда. Её единственное напоминание о том, что свобода осталась там, за массивными воротами, за волнами ледяного Северного моря. Когда она нагнулась, натягивая штаны, память вспыхнула неожиданно. Драко Малфой.
Он тоже когда-то стоял в этом помещении. В этом самом месте. В такой же робе. Он тоже чувствовал этот леденящий страх, эту удушающую безысходность. Он продержался два года. Два года из отведенных девяти. А ей предстоит двадцать.
Её пальцы сжались на ткани, когда она вспомнила заголовки газет: «Заключённый Змей скончался». В тот день, когда она прочитала эту новость, в ней не было радости, не было злорадства. Только холодное, неприятное осознание: даже тот, кто всегда казался сильным, сломался в этих стенах.
Но она — не Малфой. Она стиснула зубы, резко выпрямившись, будто этим движением отталкивая ненужные мысли.
— Двигайся, 322, — щёлкнул пальцами охранник.
Она натянула рукава, спрятала дрожащие пальцы и сделала первый шаг вперёд.
Именно в этот момент пришло окончательное осознание: её жизнь, её свобода — всё осталось там, по ту сторону этих холодных каменных стен.
Самоуверенность растворилась мгновенно, как только её резко схватили за голову, нагибая вниз. Хватка была жёсткой, без тени сочувствия — как если бы в её теле уже не видели человека, а лишь новый предмет тюремного инвентаря.Руки скрутили за спиной, запястья обожгло холодом туго затянутых магических оков.
— Голову вниз, 322, — приказал кто-то из охранников, голосом, полным безразличия.
Металл впился в кожу, но боль не волновала её. Её не волновало уже почти ничего.После войны она изменилась — и это было глупо отрицать.От послушной, прилежной девочки, от «Золотой Гермионы Грейнджер» не осталось ничего.Теперь она была другой. Жёсткой. Циничной. Прямолинейной сукой.Азкабан лишь стал последним подтверждением этому.
— Вы не имеете права! — прорвался её гордый голос сквозь затаённый страх.
Резкий удар по ребрам был единственным ответом. Охранник, словно машина без сострадания, процедил:
— Заключённым запрещено поднимать голову!
Её босые ноги шаркали по холодному полу, оставляя позади следы унижения. После того как её втолкнули в камеру она мгновенно выпрямилась, но жёсткая реальность вновь согнула её спину. Удар по лицу. Кровь. Презрительный голос:
— Распрямляться можно только по приказу, глупая...
Гермиона сплюнула кровь, её взгляд превратился в острие невидимой атаки. Система сломить её не сможет. Никогда.
Её гневный крик разрывал тюремную тишину, словно надрывный вопль раненого зверя. Каждое её слово было пропитано яростью и бессилием — обещания мести, угрозы, которые эхом отскакивали от холодных каменных стен.
Тюрьма молчала, равнодушная к её эмоциональному извержению. Пятнадцать минут абсолютного торжества отчаяния — и тишина разрезалась тяжелыми шагами охраны.
— 322, лицом к стене — сухой приказ, от которого перехватывало дыхание.
Грубые руки мгновенно превратили её протест в беспомощность: лицо прижато к шершавому камню, запястья скручены за спиной. Рука охранника жестко схватила её за волосы нагнувши,вытаскивая в коридор.Волочимая, как тряпичная кукла, она не видела пути — только собственные дрожащие ноги и клокочущую внутри ярость.
Кабинет  куда ее привели больше походил на призрак медицинского учреждения чем на что-то нормальное.Бледные облезлые стены, призрачный полумрак ,запах лекарств и настоек и удушающая атмосфера безысходности. Человек в выцветшем медицинском халате, словно механическая кукла, неподвижно стоял над столом, небрежно перебирая пожелтевшие от времени документы. Даже не удостоив её взглядом, врач холодным, бесстрастным тоном произнёс: — Патрик, что у нас на этот раз?
— Новенькая. Агрессивна. Нарушает режим, — монотонно доложил охранник.
Мужчина медленно оторвал взгляд от бумаг, окинул Гермиону хищным, изучающим взором и протяжно вздохнул. Его движения были отточены годами циничной практики - он плавно наклонился к тумбе, доставая матовую колбу с зелеными таблетками.
— Ох, эти новенькие... Всегда столько шума, - процедил он, приближаясь к ней с хищной неторопливостью загонщика.Его грязные, толстые пальцы с въевшейся под ногти грязью потянулись к её губам.
— Глотай. Это успокоительное. Поможет пережить первые ночи в наших... стенах, — прошептал он с еле заметной издевкой.
  Гермиона неохотно разжала губы, позволяя таблетке скользнуть внутрь. Врач выжидающе смотрел, пока она проглотит лекарство.
— Ещё так юна... и уже убийца, — брезгливо резюмировал он.
— Я НЕ УБИЙЦА! — вспыхнула Гермиона. — Я защищалась!
— Я видел ваше дело, милочка, - прервал её врач с холодной усмешкой. - Психическая травма после войны. Вы атаковали невинную жертву, которая действовала в благих намерениях.
   Её протест был мгновенно пресечен железной рукой охранника, который с животной яростью впился в её тело:
— РАЗГОВАРИВАТЬ БЕЗ ПРИКАЗА ЗАПРЕЩЕНО!
Струя крови в перемешку со слюной стекала по её подбородку, пока губы произносили последнее возражение на которое хватало силы:
—У меня нет никакой гребанной психической травмы...— прошептала Гермиона сквозь разбитые губы, наполняя каждый слог упрямством.
Врач смотрел холодно, профессионально, его взгляд был как скальпель — режущий и беспощадный.
— Принятие проблемы — половина пути к её решению, — произнёс он сухо, давая знак охранникам увести её прочь. Гермиону согнули, превращая в комок изломанных костей и несокрушимого духа. Шаг за шагом, её вели обратно в камеру — территорию её собственного внутреннего плена. Она не пыталась поднять взгляд, понимая, что её тело слишком измученно за сегодня что бы  выдержать очередную порцию ударов.
   Услышав звук закрывающегося замка Гермиона резко выпрямилась, но тут же пожалела об этом — чёрные пятна взорвались перед глазами, словно салют. Пошатываясь, она нащупала нары, осторожно присаживаясь.
— Психологическая послевоенная травма...— повторив слова врача она яростно мотнула головой, отбрасывая эту мысль. Нет. Только не травма. Она контролирует всё. Каждую эмоцию. Каждое воспоминание.
     Увиденная кровь, смерти — они не сломили её. Они стали частью её — твёрдой, как сталь, безжалостной, как война. Гермиона давно смирилась со своей метаморфозой — той тихой, но неизбежной трансформацией, которая происходит не в один момент, а постепенно, как тающий лед. Каждый её выбор был словно штрих к портрету новой себя: решительной, свободной, беспощадно честной.
    Разрыв с Роном стал первым решающим аккордом этой симфонии перемен. Она поняла — иллюзии о том, что можно переделать человека, были глупы и бесплодны. Её амбиции, её внутренний огонь требовали простора, которого не мог дать их болезненный, тесный союз.
   Второй аккорд пришелся полгода назад,когда она твёрдо сказала "нет" гостеприимной семье Уизли, в её голосе звучала не черствость, а осознанность. Норa — это уютный, но хаотичный мир, где она — лишь тень, где её индивидуальность растворяется в общем гомоне и суете.
   Её трансформация была актом освобождения. Она больше не позволит быть удобной, быть той, кого легко направлять и подстраивать под чужие ожидания. Теперь каждый её шаг — это выверенная стратегия, каждое решение — продуманный ход в игре, где главный приз — её собственная судьба.
   Её защита , стала болезненным третим аккордом перемен — инстинктивный порыв сердца, истерзанного годами невосполнимых потерь. Она больше не могла различать грань между реальной угрозой и призрачной тенью воспоминаний, что поселилась в её душе. Защищать Гарри было её навязчивым ритуалом, почти религиозным таинством, в котором она растворяла собственную боль. Стыд за случившееся жёг её изнутри раскалённым клинком, но она методично загоняла этот жгучий комок эмоций в самый дальний угол своего внутреннего мира — туда же, где давно уже похоронила осколки прежней себя и призраки тех, кого безвозвратно потеряла.
     Дрожащими пальцами она пыталась разорвать оковы, что сковывали её руки, выкрикивая яростные проклятия сквозь подступающие к горлу рыдания. Каждое движение было актом отчаянного сопротивления — не только против физических кандалов, но и против той жестокой реальности, что безжалостно втягивала её в бесконечный водоворот насилия и боли.
    Реальность размылась, словно акварельный набросок. То ли таинственная таблетка, введенная накануне, то ли поток горьких слез настолько исказили её восприятие, что Гермиона не заметила удара - тяжелый ботинок пришёлся ей прямо по голове. Она рухнула на холодный каменный пол, еле слышно бормоча проклятия: — Они еще пожалеют... Все еще пожалеют...— и провалилась в темноту беспамятства.

***

Резкий, болезненный толчок в спину вырвал её из небытия. Хриплый голос охранника разрезал утреннюю тишину:
— 322, подъём! Сегодня покажу твоё рабочее место.
   Гермиона с трудом разлепила воспаленные веки. Перед ней стоял тот самый охранник, что вчера сопровождал её в лазарет. Краткий, цепкий взгляд - она отметила про себя: этот, кажется, не бил. Избивал другой, того субъекта она запомнила четко, до мельчайших деталей.
— Работать? — язвительно усмехнулась она. — Я в тюрьме.
— Тюрьма — не зона отдыха, — холодно отрезал охранник. — Здесь отбывают наказание, а значит, должны приносить пользу.
Он отступил на шаг, приказав согнуться. На этот раз Гермиона подчинилась беспрекословно. По мере движения она невольно отмечала странности окружающего пространства: цвет камня непостижимым образом менялся при каждом повороте, преломляясь в падающем свете. Она фиксировала каждую деталь, словно составляя ментальную карту этого вражьего мира.
Спускаясь по лестнице, Гермиона методично считала ступени после каждого проёма. Наконец остановка - глухая дверь. Команда: выпрямиться и смотреть прямо. Её пальцы, похожие на окоченевшие прутья, впились в собственные ладони. Каждый нерв был натянут до предела, словно струна контрабаса перед извлечением трагической ноты. Охранник, тяжело возившийся с замком, не подозревал, что за его спиной — целый внутренний шторм сдерживаемых эмоций.Она смотрела строго вперед, словно приклеенная к невидимой точке. Мысленно она выстраивала карту здания в голове , как опытный картограф, чьи чертежи могут стать единственным шансом на спасение.
— Добро пожаловать в прачечную, — процедил охранник, придерживая массивную железную дверь.
Перед ней открылось подобие промышленного кошмара: огромное помещение с высокими потолками, где десятки стиральных машин цвета выцветшей стали выстроились, словно безмолвные солдаты. Тусклые лампы под потолком источали холодный синеватый свет, превращающий пространство в подобие операционной. Влажный воздух, напоенный запахом хлорки и стирального порошка, казалось, был способен проедать легкие.Ряды веревок, натянутых от стены к стене, были уставлены бесформенными полосатыми робами. Капли воды срывались с мокрой ткани, отбивая монотонный ритм, похожий на тихий плач забытых историй. В помещении прачечной, среди гудящих стиральных машин, возвышалась фигура мужчины лет сорока. Его седые волосы, словно серебряная корона, подчеркивали усталость и равнодушие, разлитые в каждом его движении. Когда Гермиона переступила порог помещения, он лишь мельком взглянул на неё, его потухший взгляд мгновенно скользнул обратно к мокрой одежде, которую он методично доставал из барабана.
Охранник, грубовато развязав её руки, произнёс инструкцию сухим, бесстрастным тоном:
— Твоя задача - сортировка белья и загрузка машин. Он небрежно кивнул на мужчину рядом: —Твой напарник сегодня - Бобби Корадо. Он будет распределять постиранное бельё по секциям.Смены меняются еженедельно,напарник меняется по заданной очередности или по решению администрации.Администрация следит за каждым из заключенных.Условия простые,быстро учись иначе наказание неминуемо.Провал заданого объема работы — расплата для всей смены.
Гермиона молча кивнула, выслушивая инструкции охранника, её взгляд скользнул по грязному белью в мешках стоящих недалеко от входа. Когда дверь за охранником захлопнулась, повисла тяжелая тишина. Бобби Корадо, её напарник по несчастью, первым нарушил молчание:
— За что ты здесь?
Его голос звучал монотонно, без интереса, руки методично перебирали постиранные вещи.
— Убила. В целях защиты, — коротко бросила Гермиона.
Бобби медленно повернул голову:
— Кого защищала?
— Друга, — прозвучало её ответное эхо.
Резкий запах пота и пропитанной мочей белья ударил в нос. Гермиона поморщилась, но не отвела взгляда.
— Почему не себя? — спросил Бобби, впервые проявив настоящий интерес.
— А вы? — резко парировала Гермиона. — Почему здесь Вы?
Тонкая улыбка скользнула по его губам,Бобби изменился в лице вспоминая тот день:
— Защищался. Когда пытались отнять трехлетнюю дочь после смерти жены. Защищался, когда хотели вырвать её из моих рук.
Гермиона медленно поджала губы.
— Мне жаль..— Её голос звучал тихо, почти безжизненно, когда она отвернулась к груде измятого белья. Бобби молчал - его взгляд был мягким, понимающим, словно он видел в ней не заключённую, а человека.
— На какую работу я ещё могу рассчитывать? — спросила Гермиона прерывая повисший воздух в холодной прачечной.
Бобби усмехнулся, небрежно опускаясь на ящик зачарованным порошком. Его роба была выцветшей, рванной,но движения были на удивление плавные. — В принципе, на любую, — протянул он, — Здесь четыре основных рабочих места: котельная, гладильная, прачечная и кухня. Всё остальное - по личному усмотрению охраны.
Его тон был странно философским, будто он рассказывал не о тюремных буднях, а о неписаных законах выживания. Гермиона молча нажала кнопку стиральной машины, и механическое гудение заполнило пространство между ними.
— Веди себя тихо, — продолжил Бобби, — и они тебя не тронут. Буйных заставляют драить туалеты или... хуже. — Он замолчал, его взгляд на мгновение потух, словно воспоминания накрыли его темной волной. Быстро моргнув возвращая на лицо эмоцию расслабления кратко задал вопрос : — Тебя как зовут то?
— 322, - коротко представилась Гермиона.
— 112, - ответил Бобби, - Приятно познакомиться.
Когда она скривилась от его "милости", он рассмеялся - глубоко, из самого нутра.
— Это тюрьма, девочка. Здесь есть настоящие монстры, но есть и те, кто защищал свои идеалы. Не все мы плохие... Мы просто обречённые.Его усмешка была полна такой горькой мудрости, что Гермиона на мгновение забыла, где находится.
Окончив смену ,пройдя под унизительное сопровождении криков сокамерников, охранник втолкнул её в камеру с равнодушием, будто сбрасывал ненужную тряпку. Глухой щелчок замка отозвался могильной тишиной, и Гермиона медленно выпрямилась, окидывая взглядом свое новое убежище отчаяния.
Камера 2 на 3 метра. Облупленные нары, зачарованный туалет с вечно мутной водой и подобие раковины, что скорее напоминало издевательство над человеческим достоинством. Все вокруг источало такую первобытную грязь и запустение, что сердце сжималось от беспросветной тоски.Зачарованные кандалы впивались в запястья, словно голодные змеи, перекрывая кровоток и мысли. Каждое движение отзывалось острой болью, напоминая, что свобода теперь — лишь далекое воспоминание.
Гермиона опустилась на жесткие нары, чувствуя, как внутри нарастает животный крик отчаяния. Странное желание разрушить эту удушающую тишину, разорвать невидимые путы становилось почти навязчивым. Ей нравилось раздражать всех своим присутствием,но она не была до конца готова понести за собой еще одну порцию страданий.Она умостила голову на тряпчатую подушку и принялась размышлять.
Воспоминания о рассказах узников Азкабана теснились в голове обрывками страшных историй. Но реальность оказалась куда изощреннее любых слухов. Министерство создало не просто тюрьму — оно конструировало машину по уничтожению человечности, где садизм возведен в абсолют.
Гнев клокотал в её груди, прорываясь наружу яростными всплесками отчаяния и раздражения. Ругательства срывались с её губ, словно последний клапан освобождения от невыносимого напряжения, что сжимало виски тисками отчаяния. Каждое слово было как маленьким освобождением, терапией среди холодных каменных стен Азкабана.
Внезапное шуршание прервало её эмоциональный катарсис. Инстинкт настороженности, выработанный годами выживания, моментально заставил её замереть. Гермиона резко обернулась, мышцы напряглись, готовые к любому действию. Её взгляд буквально впился в угол камеры, где что-то едва заметно шевелилось.
Медленно, с кошачьей осторожностью, она приблизилась к стене. Крошечный клочок бумаги, зажатый между камней, казался посланием из иного мира. Потянувшись, она осторожно извлекла его, расправляя измятый листок.
Три слова, написанные размашисто и яростно, обожгли её сознание: "ЗАТКНИСЬ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ".
Гермиона усмехнулась. Даже здесь, в этом проклятом месте, где время застыло между отчаянием и беззаконием, находился кто-то, кто считал нужным контролировать её эмоции.
Её пальцы, дрожащие от едва сдерживаемой ярости, медленно прижались к окровавленной губе. Она надавила ногтем на влажную, пульсирующую рану, смакуя острую боль и собирая алые капли крови. Каждое прикосновение было ритуалом — написанием немого послания, что рождалось не словами, а кровью.