Единственный

Больно. Невыносимо. Будто плаваешь в океане тупой беспощадной боли, и, куда ни поплыви, не видно берега. Она нескончаемая, безжалостная, она идёт за тобой следом на другой материк, даже на край земли. Потому что боль — в тебе. И ты — её раб.

Кто думает, что магия всесильна и можно заклинанием исцелить страдающую душу, жестоко ошибается. И, рано или поздно, сам столкнётся с бессилием палочки перед самым обычным предательством. Бабочки в животе обернутся бешеными котами и начнут рвать внутренности стальными когтями. От них нет спасения. «Кошки скребут на душе» — тоже не фигура речи.

Гермиона отставила чашку с недопитым чаем и закрыла глаза. Ещё три пациента и всё, смена окончена. Они с мамой пойдут поужинать в кафе. Точнее, они с Моникой Уилкинс. Моника ещё не знает, что на самом деле она — Джин Грейнджер и мама Гермионы. Пока — только хозяйка клиники и врач-стоматолог, принявший молодого доктора на работу. Но она уже испытывает искреннюю симпатию к коллеге, проработавшей у неё почти два месяца. Останется ли эта симпатия, когда мама её вспомнит? Но сейчас она очень греет озябшую душу. Да и пациенты отзываются о Гермионе хорошо. Здесь ей рады, и это — несомненный плюс.

Работать в дорогой магловской клинике — одно удовольствие. Особенно, если ты — волшебница, и с помощью простейшего зелья для полоскания рта, почти не применяя магию, можешь избавлять людей от зубной боли. Улыбка, любезность, белый халатик на стройной фигуре. Собственный кабинет с огромным фикусом, большая зарплата. Всё это отвлекает от сердечных ран. А больше всего — мамин голос, доносящийся из соседнего кабинета. В воскресенье можно будет снова навестить папу.

Но видимость благополучия — самообман. Чем ни заслоняйся днём, ночью боль находит лазейку, просачивается в каждую мысль, оставляя в ней горечь утраты. Она пропитывает каждую минуту, делая её нескончаемо длинной и мучительной. Как жир, протекающий сквозь любую бумагу, боль оставляет пятна слёз на её щеках. Гермиона помогает людям справляться с пульпитами и флюсами, но её собственную душу никто не обезболит, не омоет живой водой. Душа горит огнём, и этой пытке нет конца.

«Может, найти психотерапевта? — устало думает Гермиона. — Ну да. И свести его с ума подробностями моей истории».

И снова тяжёлым приступом наваливается память о потрясённом, радостном лице Северуса, увидевшего Лили Поттер в дверном проёме. Жизнь, оказывается, тоже ломается, не только руки и ноги. Как всегда, неожиданно, когда ты беззаботно ждёшь от будущего только приятных подарков.

Встреча с Лили Поттер была моментом перелома её жизни, травмы, наступающего кошмара.

Лили оказалась уже не той хрупкой девушкой из воспоминаний Снейпа. Немного постаревшей, немного пополневшей. Слегка напоминающей Молли Уизли. Но, несомненно, всё той же, улыбающейся рыжеволосой Лили Поттер.

Они втроём сидели в доме Лили и слушали невероятную историю её жизни.

В злополучный день нападения Волдеморта, как оказалось, умер только Джеймс, отец Гарри, Лили выжила. Дамблдор спас её и скрыл её от посторонних глаз на долгие годы. Лили в этой войне предстояла собственная важная миссия. Быть невидимым Ангелом-Хранителем Гарри. Она обращалась невидимкой, иногда зверем или птицей, ходила между людьми, наблюдала, выполняя тайные поручения Альбуса.

Через полчаса в дом прибыл вызванный Гермионой Гарри. И уже по тому, как он входит в дом, как, совершенно ничему не удивляясь, обнимает мать и разговаривает с ней, поражённая Гермиона поняла: он всё знал.

— Мне уже после войны Альбус про маму рассказал, — объяснил он опешившим Гермионе и Снейпу, — раньше нельзя было. Я же, сэр, для вас всегда был, как открытая книга. Или вы, или Волдеморт, увидели бы это в моих мыслях.

— А мне почему не рассказал? — обиженно произнесла Гермиона.

— Да по той же причине. Дамблдор не велел. Ещё не все дела были сделаны. А теперь уже всё. Миссия завершена. Мы свободны.

Вспомнив о битве за Хогвартс, Лили кивнула удивлённому Северусу.

− А знаешь, это я спасла тебя, Сев! Ты, наверное, гадал, кто это был? В визжащей хижине. Все ушли, а я дала тебе безоар и зелье. А дальше ты, наверное, и сам помнишь — очнулся и стал лечить себя сам, а я ушла.

− Так мне не почудилось твоё лицо, твои глаза за спиной Гарри! − вскричал он и так горячо кинулся её обнимать, что у Гермионы тоскливо сжалось сердце.

− Не почудилось, Сев. Дети меня не видели, а ты — да. Умирающие видят больше живых. Но я не могла вам открыться. Альбус приказал ждать, когда вы сами явитесь ко мне. И вот, наконец дождалась!

Лили смахнула набежавшую слезинку, снова, уже в который раз обняла сына и улыбнулась Снейпу.

− Как же я вам всем рада, вы не представляете! Я так устала быть одна!

− Больше не будешь! А пойдём в Хогвартс, ты там столько лет не была! − предложил Северус таким взволнованным и радостным голосом, что душа Гермионы в очередной раз провалилась в пятки. − Сходим к Минерве, посидим у меня. Тебе все обрадуются!

− Всех приглашаю к себе на чай, − сказал он Гермионе и Гарри.

А потом, посмотрев на Гермиону, словно вспомнив о её существовании, снова повернулся к Лили:

− Забыл тебе представить, Лили, это — моя бывшая студентка, мисс Грейнджер. Подруга Гарри.

− Да, я очень хорошо знаю вас, дорогая, − кивнула Лили холодеющей Гермионе.

Вот так просто. «Бывшая студентка. Подруга Гарри». И всё.

Гермиона поплелась за этой радостной компанией на негнущихся ногах. Вернулась в Хогвартс. И даже посидела на краешке дивана в доме Снейпа, где в последнее время проводила столько времени за совместными разговорами.

Снейп словно забыл о её существовании. Всё его внимание было поглощено этой женщиной. Ни с кем ещё, сколько помнила Гермиона, ни с одним человеком, он не бывал таким остроумным, любезным, восторженным. Он открыто ухаживал за Лили, а она отвечала ему и даже кокетничала. На весь коридор гудел его радостный голос.

Вскоре к ним присоединилась Макгонагалл. Её удивлению тоже не было предела. Все ахали и охали. Снейп предложил взять Лили профессором в Хогвартс. Минерва согласилась, и тут уж Гермиона не выдержала.

Они взволнованно обсуждали, какую комнату выделить для проживания Лили, а Снейп смеялся и просил, чтобы комната была поближе к подземельям, когда Гермиона тихонько встала и вышла на негнущихся ногах.

Её никто не окликнул.

Она немного посидела в своей комнате. Походила из угла в угол. Но то, что только что произошло с ней, горело внутри такой зияющей раной, что усидеть на месте было невозможно. Все предали её, все до единого! Разом. Она пошла к Альбусу, выплеснула на него злость и обиду, швырнула на стол заявление об уходе. Кинула бы и в лицо, если бы он был жив.

Вот так и случается травма. В первую секунду ещё кажется, что не произошло ничего страшного, что всё можно поправить, да и не так уж больно. А потом наваливается нестерпимая боль, шок, осознание непоправимости произошедшего.

Быстро собрав нехитрые пожитки, Гермиона убралась прочь, в никуда, унося с собой осколки несбывшихся надежд, больно ранивших при каждом вдохе.

Первую неделю она провела в забытьи. Сняла номер в лондонском отеле и лежала на кровати, уткнувшись лицом в стену. Почти не ела и не пила. К ней прилетали патронусы от Гарри и Рона, но она не отвечала. Хотелось приставить палочку к виску и закончить всё разом. Но не было сил.

На исходе недели стало ясно: если она не встанет с этой кровати, то не встанет уже никогда. «Ну нет! Не дождётесь! Я не сдохну!» — злилась Гермиона, буквально соскребая собственное измождённое тело с кровати. Прилагая немалые усилия, поднялась, помылась, заказала себе завтрак и стала думать, что делать дальше.

Гарри нашёл свою мать. А кто ей мешает поступить так же? Мамины глаза и руки захотелось видеть больше всего на свете. Мама. Только мысль о родителях была способна хоть как-то перевесить тяжесть навалившегося отчаянья. Честно признаться, мысль о родителях тоже была несладкой, но не такой безнадёжной. Клин клином вышибают.

Задавшись новой целью, Гермиона сходила в Гринготтс произвести ревизию своего имущества. Сняла со счёта деньги, копившиеся несколько лет, и поменяла на магловские. Сумма оказалась не очень большой, но её могло хватить на год-полтора экономной жизни, если снимать квартиру. Подготовившись и поработав с документами, она купила билет на самолёт и самым обычным Боингом улетела в Канберру.

Нужно идти тем же путём, что и мама с папой и рассуждать так же, как они. Тогда она их найдёт.

Мама обнаружилась в Сиднее. Гермиона перебирала адреса стоматологических кабинетов и обзванивала каждый, спрашивая о врачах. У Моники Уилкис оказалась небольшая собственная клиника в Сандримгеме, южном пригороде Сиднея. Гермиона арендовала квартиру в том же районе. И устроилась в клинику дантистом. Магу это не сложно. После чего начала втираться в доверие к Монике, чтобы разузнать о судьбе папы.

Результат её огорчил. Уже два года, как её папа, мистер Уилкис, безвылазно находился на излечении в психиатрической клинике в Канберре.

Почти не применяя магию, она уговорила маму назвать адрес. Через два дня, едва дождавшись часов посещения, Гермиона, вошла в специальное отделение для тяжёлых пациентов с мягкими, раскрашенными в яркие цвета, стенами.

Её папа, постаревший, поседевший, осунувшийся, сидел в инвалидном кресле и безучастно смотрел на что-то за окном.

«Папа! Папа! Тебе нет пятидесяти, а ты выглядишь, как старик!»

− Ваш дядя такой от лекарств, − пояснила ей медсестра, − без них нельзя. Личность расщепилась. Он живёт как бы... В другой реальности, считает себя другим человеком, вспоминает несуществующую дочь.

В горле вырос ком. Ни сглотнуть, ни выдохнуть. Это — её вина.

− Можно поговорить с ним? − осторожно спросила Гермиона.

− Он не ответит. Но попробуйте, − одобрила медсестра и отступила на пару шагов, не уходя, впрочем, далеко.

Гермиона наклонилась и дотронулась до папиного плеча. Погладила руку. Тихонько позвала.

− Привет, пап, ты меня слышишь?

Он обернулся, и она едва поймала ускользающие глаза. Однако, его взгляд не исчез, зацепился за что-то в реальности. Медленно, очень медленно в нём стала рождаться осмысленность и узнавание. Будто из-под толщи воды выплывал на поверхность тот человек, которого она знала и любила.

− Гермиона, − сказал он наконец, и лицо озарила неуверенная улыбка. − Доченька. Ты?

− Помнишь меня, пап?

Отец кивнул.

− Конечно. А они говорили, что тебя нет. Я и сам чуть не поверил, − он с тревогой обернулся на внимательное лицо медсестры, − а ты есть. И как же можно было забыть? Джин забыла. А меня закрыли тут и пичкают таблетками... Ты же волшебница, доченька, правда?

− Да, пап, − улыбнулась Гермиона. − Помнишь, ты учил меня рисовать выдру? И плёл косы в школу, когда мама была на работе? − тихо спросила она, наклонившись к нему ближе и поглаживая папу по плечу.

− А ты плакала, говорила, что туго, − еле слышно прошептал он в ответ. − Но... Ты мне не чудишься, дочка? Я перестал отличать реальность ото снов...

И улыбнулся ей. Увидев его улыбку, Гермиона похолодела. Она вдруг поняла, что натворила. Улыбка папы была безумной. Неправильная улыбка, будто он растянул губы, испытывая при этом страх и отчаянье. Будто сомневался, что улыбается живому человеку.

Она и вправду свела его с ума «Обливиэйтом».

Папа снова заговорил, но Гермиона уже с трудом могла разобрать слова. Речь ускорилась, фразы стали бессвязными, он безостановочно что-то лопотал про игрушки, стихи, школьную учительницу. Потом приподнялся в своём кресле и стал хватать её за руки, словно желая убедиться, здесь ли она, существует ли. На подбородок ленточкой потекла слюна. Он не стёр её и даже, кажется, не заметил.

− Скажи. Маме скажи. Она не верит... Маме скажи.

Он повторял последнюю фразу. Медсестра подошла ближе, покачала головой и нахмурилась.

− Он вас узнал. Но вам нужно уйти, он возбуждён. Я сделаю укол.

Гермиона кивнула.

− Я приду ещё. Хорошего дня.

Что может быть хорошего в сумасшедшем доме? Любой день здесь плохой. Выйдя на крыльцо, Гермиона остановилась, держась за поручень, и горько заплакала.

Что теперь с этим делать? Нужных знаний нет, опыта тоже. Можно связаться с местными магами, поискать специалиста по «Обливиэйту». Рассказать историю про свой дурацкий самонадеянный поступок. Но кто знает, какие у местных законы? Не обвинят ли её в проживании без регистрации? Может, лечить будет дорого. А может, «Обливиэйт» здесь вообще запрещён. Столько вопросов! А папа так болен, и некому помочь, обычный психиатр с этим не справится.

Что же она наделала!..

Гермиона знала только одного специалиста по ментальной магии, которому без раздумий доверила бы папино здоровье. Но путь к нему был заказан. Он, наверное, уже счастливо живёт со своей спасительницей и даже не вспоминает о бывшей студентке. Снейп ей, конечно, ничего не обещал. Но кому от этого легче?

«Но, как же я могла так ошибиться?» — в сотый раз корила себя Гермиона. Увидеть влюблённость там, где была лишь пустота! Что случилось с её глазами? Вот уж правду говорят, что любовь слепа. Влюблённые так часто выдают желаемое за действительное!

С появлением этой Поттер, всё встало на свои места. И сразу стало ясно, кого он любил. Правду не утаишь, как шило в мешке!

Натурально ощущая это шило, вонзающееся изнутри и отдающее острой болью, Гермиона винила себя. Бессмысленная неудачница и никчёмная дура!

А хуже всего, что ночами она страстно и мучительно хотела Снейпа. Ругала себя, понимала, что не нужна ему, что он, не задумываясь, променял её на другую, но не могла перестать думать о нём. О его теле и таких мягких, ласковых губах. О нём снились сны, вызывающие нестерпимое возбуждение. Просыпаясь, она касалась своих припухших половых губ, от чего напряжение вспыхивало сильнее прежнего. Она ласкала себя, ожидая долгожданной разрядки. Но разрядка не наступала, вместо неё приходила лишь мучительная горечь одиночества.

***

В середине июля в Сиднее наступает настоящая австралийская зима. Становится прохладно, сыро и ветрено. Конечно, это не британские снега и холод, но прохожие кутаются в плащи и куртки. Море штормит. «Из зимы в зиму» — горько шутила про себя Гермиона. Лета у неё в этом году и вправду не было, ни в физическом смысле, ни в духовном. Может потом оно когда-нибудь, вместе с тёплым солнышком, выглянет из-за горизонта. Но не теперь. Даже лето от неё предательски ускользнуло.

Гермиона принимала пациентов. Теперь все дни состояли из этого. Один за другим. И радость, и надежда, и ощущение нужности теперь заключались в благодарности людей приходивших больными, а уходивших от неё здоровыми. Отзывы о клинике радовали и Гермиону, и Монику.

А вчера пришло письмо от Гарри. Гермиона, с самого прибытия в Австралию, искренне надеялась, что её никто здесь не найдёт и не будет мучать. Совы не летают через океан. Однако, увидев Буклю, вылетевшую с письмом из открывшегося портала, она испытала смешанные чувства. И смех, и досаду. Читать письмо от Гарри совершенно не хотелось. Там, скорее всего, будет написано про его мамашу, а это — новая боль. Гермиона собралась порвать конверт, как вдруг сова, которая и не думала улетать, ухнула и грозно щёлкнула клювом.

− Ладно, ладно, не злись, − сдалась Гермиона и распечатала конверт.

Гарри знал, где она находится, и просил разрешения навестить её на днях.

Пришлось согласиться и написать ответ. Пусть уж приходит, если так хочет.

***

В стоматологическом кресле уже ждал высокий широкоплечий блондин с короткой стрижкой. Последний пациент на сегодня. Приветливо поздоровавшись, она подумала, что теперь все мужчины для неё — на одно лицо. Море неразличимых лиц! Которые невозможно запомнить. Сейчас она посмотрит на его зубы. Хотя здоровался он игриво. Может, даже заигрывал. Значит, острой боли нет.

Отойдя к столику за инструментами, она мельком глянула на себя в зеркало. Худая, даже тощая, халат болтается. Шея тонкая, как у цыплёнка. А волосы, по-прежнему, лохматые и непослушные, их не хочется ни стричь, ни собирать в пучок. Лежат на плечах мягкими светлыми кудрями.

Скользнув взглядом по отражению пациента, Гермиона остановилась и уставилась на него. Она что, и вправду ослепла? Да ведь он брюнет, и волосы длинные! Она обернулась и глянула без зеркала. И обомлела.

Эти чёрные глаза она не спутает ни с какими на свете!

− Узнали меня, мисс Грейнджер? − прозвучал знакомый низкий голос.

− Узнала, сэр!

Колени стали ватными, и она присела на стул, чтобы не упасть. Снейп. Он уже сбросил с себя чары и оказался в своём сером английском сюртуке, в котором когда-то ходил с ней в театр. Он сидел в кресле и внимательно смотрел на неё.

− Вы были под обороткой, сэр? Зачем?

− Боялся, что не захочешь меня видеть.

Гермиона опустила глаза, не в силах справиться с волнением.

− Вы по делу, профессор? У меня рабочий день ещё не закончился.

Он встал и медленно подошёл. Остановился возле неё и коснулся плеча.

− Куда же вы пропали, Гермиона? Мы вас искали, − его тихий бархатный голос звучал в этих стенах странно и нереально.

− Мы?

− Я и ваш друг Поттер. Я первый вас нашёл.

− Он первый, − возразила она странным осипшим голосом. − Вчера получила от него письмо. Так зачем вы здесь?

Снейп наклонился, осторожно взял Гермиону за руки, поднял со стула и, обняв за талию, привлёк к себе. Тесно, сильно прижал. Она повиновалась, ни слова не говоря. От этого объятья закружилась голова, ослабели ноги. Он улыбнулся, наклоняясь к её щеке, шепча в ухо.

− Соскучилась по мне? Ждала?

− Нет! − очнулась она и слегка отстранилась. − Не ждала.

Её охватило возбуждение и волнение, но ему не нужно это знать.

− Маленькая лгунья! − ласково шепнул он, улыбаясь.

От взмаха его руки щеколда на двери закрылась.

− Зачем это? − возмутилась она.

− Тише! Тише, моя хорошая!

Он снова притянул её к себе. Его руки скользнули по спине, обхватили её голову, зарываясь в пушистые кудри. Снейп наклонился и поцеловал в губы. У неё перехватило дыхание. Поцелуй был глубоким, требовательным. Жадным. Он взял её руку и приложил к своему сердцу.

− Слышишь?

− Угу.

− А здесь чувствуешь? Что со мной происходит от одного взгляда на тебя!

Он приложил её руку к своему члену. Большому, твёрдому, готовому взять её, растянуть изголодавшееся лоно. Заполнить её всю. О котором она так часто думала ночами.

Снейп чувствовал её состояние, ловил, считывал на лету. Ему невозможно было солгать. Прижимаясь к ней бёдрами, он шепнул, тяжело дыша:

− Если прикажешь уйти — я уйду. А не прикажешь уйти — останусь.

Он наклонился и поцеловал её в уголочек губ, от чего мурашки побежали по телу.

− Хочу тебя, маленькая! Просто схожу с ума!

В этот момент тело и душа её словно раздвоились. Разум кричал, что надо послать его к чёрту, пусть убирается к своей Лили. Или, хотя бы, прояснит для начала, что к чему. А тело предательски дрогнуло. Оно растворялось в мужской ласке, жаждало продолжения. Просило, чтобы Снейп целовал и не останавливался. Низ живота свело от желания.

− Хочешь его? − шепнул он, сжимая её руку на своём члене.

И она слегка, почти незаметно кивнула, прощупывая плотную ткань пальчиками.

Снейп улыбнулся и снова накрыл её губы своими губами. А его руки уже стягивали с неё халатик, поглаживая упругие ягодицы. Рука забралась между ног, под трусы и прошлась по стремительно увлажняющимся губкам.

− М-м, − Снейп застонал, ощутив её влагу. Её желание. Он заторопился, будто принял решение, стал расстёгивать ремень на брюках, пальцы его не слушались, он тоже волновался.

Взмахом палочки он наложил заглушающее, потом притушил свет. Трансфигурировал кушетку, в широкую мягкую кровать. И, подхватив Гермиону, осторожно уложил её на спину. А сам возвышался над ней.

Он освободился от одежды, и она разглядела его. Сильное тело, при одном взгляде на которое, кровь приливала к лону. Под кожей перекатываются мускулы, широкие плечи, мощные руки, поросшая тёмными волосами грудь. И крупный, призывно вставший член с розовой головкой. Упругий, налитый, готовый к действию. Он слегка покачивался от собственной тяжести, и Гермиона возбуждённо подумала, что такой в неё точно не поместится.

Снейп наклонился к ней, лаская руками и губами груди, трогая соски, а его член упирался ей то в пупок, то в лобок, постепенно спускаясь к нужному месту. Гермиона слегка развела ноги в стороны, готовая принять его. Снейп это заметил и улыбнулся. И направил головку к возбуждённому розовому входу.

Вдавившись в неё, он наклонился, целуя ей шею, слегка царапая щетиной. Прикосновения его губ зажигали в теле огонь, невиданный доселе. Член тяжело проталкивался внутрь, такой твёрдый и крупный, растягивающий ноющее от нетерпения, изголодавшееся лоно. Гермиона слегка охнула, принимая его, попробовала сжать член мышцами влагалища, но они были так заполнены им, напряжены, что она почти не могла ими управлять. Дойдя до предела, Снейп остановился, поелозил бёдрами, стараясь протолкнуть его глубже. Потом приподнялся на руках, показывая Гермионе, как он взял её, место их соития. Она посмотрела на это, чувствуя накатывающее острое возбуждение. Это выглядело чудесно, так правильно! Мужчина и женщина.

− Здравствуй, милая! Вот мы и встретились! − ласково шепнул Северус.

И, обняв рукой за талию, найдя нужную позу, начал неспешно двигаться, брать её, сначала осторожно, затем быстрее, всё увеличивая амплитуду и скорость. Его палец опустился на набухший клитор, поискал и нашёл нужную точку. И стал, в такт движениям, массировать припухший возбуждённый комок, доводя Гермиону до одного, ставшего жизненно важным желания. Желания разрядки! Она подавалась навстречу бёдрами, чтобы он поглубже вошёл, чтобы вобрать его целиком. Вбирала и отпускала, задыхаясь от наслаждения.

Через некоторое время он становился, вышел и, приподняв её за талию, развернул спиной и вошёл сзади. Притянул её спиной к себе, накрыл одной рукой грудь, лаская острый затвердевший сосок, другой рукой продолжая возбуждать клитор.

Сзади трение о стенки влагалища ощущалось сильнее. Гермиона чувствовала между ног влагу, она текла так бесстыдно от его прикосновений, будто самка во время течки! Фрикции участились, Снейп уже двигался в ней размашисто и широко, заставляя её стонать и скулить от наслаждения. И сам хрипло постанывал ей в такт. Она тёрлась щекой о его сильную руку с чёрной меткой бывшего Пожирателя, как кошка о своего хозяина. Ей хотелось слиться с ним, стать единым целым. Она теряла ощущение реальности, пока не погрузилась в оглушительный, небывалой мощи оргазм, сметающий всё из сознания, даже имя и самость, оставляя только свет невероятного наслаждения.

− Северус! Ох, Северус!..

Она стонала его имя. Такого с ней ещё не было. Он замер, ощущая судороги её влагалища. А потом вышел и снова перевернул Гермиону лицом к себе. И улыбнулся, входя.

— Хочу кончить, глядя тебе в глаза!

Она смотрела на его возбуждённое, порозовевшее лицо, приоткрытые губы, чёрные глаза с расширившимися от возбуждения зрачками. Это добавляло возбуждения, только вид этого лица над ней способен был сделать её счастливой, наполнить радостью и тело, и душу. Пик её наслаждения ещё не прошёл, матка сокращалась, отвечая его движениям, вызывая захватывающие дух волны блаженства.

Снейп вбивался в неё всё быстрее. Он слегка прикрыл глаза, но, по-прежнему, не отрывал от неё взгляд. И вдруг вдавившись до предела, конвульсивно дёрнулся и сильно прижал её к себе. И громко застонал её имя.

Тяжесть его большого тела на ней была восхитительной! Оргазм, который он переживал с ней, тоже. Она запустила пальцы в волосы и погладила его затылок. Он поцеловал её в губы, потом перевернулся и лёг на спину, привлекая Гермиону к себе на грудь.

− Как хорошо, малышка!

Они ещё не отдышались от бурного секса. Голова была пустая и лёгкая из-за пережитого оргазма, а низ живота сладко ныл, получив долгожданное наслаждение. И Гермиона, лёжа на груди Снейпа, в тесных объятьях, ласково водила пальцем по его животу, по чёрной дорожке волос, тянущейся от пупка до паха. «Блядская дорожка» — вспомнила она название этой полосы и усмехнулась. И правда.

− Что ты, милая? − ласково мурлыкнул Снейп. Он был игрив, поглаживал её бедро, пощипывал торчащий сосок и явно не собирался останавливаться на достигнутом. Твердеющий член подтверждал слова хозяина. Ещё любви, больше! Да она и сама ещё не насытилась им, была голодна. Можно предложить ему выпить по чашке кофе, а потом...

Вдруг в дверь кабинета настойчиво постучали. Потом, через паузу, снова и снова. Заглушающее заклятье, как известно, работает избирательно, стук в дверь оно пропускает, а если спросить, кто там, то услышать ответ невозможно. Делали его известные всему миру мастера.

− Не открывай, − попросил Снейп, − ну их. Постучат и уйдут.