Муха

Ночь затянулась. Юрий Ильич кинул тоскливый взгляд на будильник, показывающий половину пятого утра, встал с дивана и побрёл на кухню, отмахиваясь от мухи скорее по привычке, нежели реально веря в то, что ему удастся от неё избавиться.

Муха была его ночным кошмаром на протяжении последних пары месяцев. Он не знал, откуда она взялась; не знал он и того, как она настолько укрепилась в своей власти, что каждый вечер, ложась спать, он слышал не размеренное тиканье часов, не шум дождя за окном, а выводящее из себя жужжание, которое не смолкало ни на минуту.

Сначала это вызывало исключительно раздражение, и старый гаишник закупался разномастными пластинками для борьбы с насекомыми, ультразвуковыми отпугивателями и ловушками-липучками на случай, если муха окажется столь глупа, что сама взойдёт на приготовленный для неё эшафот.

Муха, естественно, на эшафот не взошла, но замысел своего неудавшегося палача разгадала, словно в отместку начав жужжать ещё громче, ещё настырнее, чем раньше. Поначалу Юрий Ильич пытался спасаться в гостях у знакомых, нежданно нагрянув к ним на квартиру, — «Михалыч, от тебя на мою дачу всяко быстрее доехать, неужто тебе жалко приютить старого приятеля?» — но муха нашла его и в гостях. Утомлённый скитаниями и бессонными ночами гаишник, казалось, уже начинал потихоньку сходить с ума, и идея спасаться от мухи в комнате с мягкими стенами уже не выглядела для него столь дико, как в начале.

Юрий Ильич залил растворимый кофе холодной водой из-под крана, отдающей хлоркой.

— Бзз, — казалось, муха начинала жужжать голосом Ларисы Петровны, соседки по коммуналке, с которой гаишник съехал, когда ему было двадцать: «Почему же кофе, а не чай, как обычно?»

— Закончился чай-то, — огорчённо ответил он, ставя чашку на стол. Кофе, как ему и полагалось, не растворилось, осев на дне чашке неаппетитной жижей. Муха выжидательно смотрела на него с оконного стекла, словно спрашивая: «Знаешь ли ты, какие обстоятельства это может за собой повлечь?»

— Знаю, знаю, мерзкое ты животное! — Юрий Ильич и сам не знал, кто был в его сознании «мерзким животным»: то ли сама муха, то ли соседка, чьим голосом она теперь жужжала. — Ты мне про этот, как его... детерминизм, что ли, говоришь? Про то, что сейчас я, допустим, залил в чашке кофе, а не чай, и из-за этого мои правнуки педиками станут?

Так или иначе, но своего муха добилась: гаишник подальше отодвинул от себя чашку и начал подозрительно всматриваться в перемещения своей собеседницы.

«Не прав ты в своём гневе, Юрий Ильич, не прав. И не на что сердиться. Если бабочка смогла вызвать цунами, то не думал ли ты о том, что твой завтрак повлечёт за собой ещё более радикальные, ещё более разрушительные последствия?»

— Нет, это не я не прав, а ты. Я не фаталист, чтобы верить, что всё предопределено, или же ты не веришь в свободу воли? Да даже если и так, чёрт бы тебя побрал: если звёздами... нет, не знаю... если линиями на руке предсказано, что мои правнуки педиками станут, то неужели какой-то чай или кофе сможет это изменить? — муха иронично прожужжала: «Не сможет, конечно: у тебя нет даже детей, так откуда взяться правнукам-подикам?» — Если события могут идти только по единственному пути, который берёт начало от Большого взрыва, то неужели наш разговор поможет изменить это и сломать уже существующую цепочку событий?

На этот раз муха не отвечала долго, словно обдумывая собственные аргументы: Юрий Ильич за это время с горем пополам допил коричневую жижу, подошёл к раковине и подставил чашку под струю воды, чтобы через пять минут наполнить её дешёвым пойлом из местного алкомаркета и продолжить нескончаемую беседу.

«Лаплас в своё время предложил мысленный эксперимент: если бы он был всемогущим демоном, который сумел бы рассчитать все частицы и их импульс во Вселенной, то он бы знал все события, которые произошли и которые ещё произойдут. Понимаешь? Суть не в том, можем ли мы повлиять на происходящие события, а в том, чтобы быть к ним готовыми. Если ударить по бильярдным шарам с определённой точки, они продолжат своё движение единственно возможным способом, но знания того, как они расположатся на столе в будущем, будет достаточно, чтобы строить свою стратегию игры».

— Закономерный вопрос, уж прости меня, старого: раз уж на события либо не повлиять, либо... какая такая стратегия может быть в этом случае, зачем мы вообще начали этот разговор?

«Юрий Ильич, ты как маленький, право слово. Этот разговор состоялся потому, что во время Большого взрыва элементарные частицы раскидало именно так, а не иначе — появился ты, в школьном возрасте прочитал об этом в украденной книжке, которую автор написал не иначе, как по большому накуру, а написал он об этом потому, что в университете, сука, дохуя умным был и вычитал в каком-то учебнике про эту дрянь: до него же тоже умники водились...»

— Тебя послушай, так действительно нет у нас никакой свободы воли: даже любовь к Донцовой предопределена.

Больше муха не отвечала голосом Ларисы Петровны, что, конечно, было больше плюсом, нежели минусом. И всё-таки с того утра гаишника не оставляла мысль, что муха хотела донести ему одно: его преследования — это кара за какие-то проступки в прошлом. Может, это за ту взятку? Так и не виноват он вовсе, праздник же был — грех не выпить в кабаке, а как выпьешь, если денег нет? Или это началось потому, что он не сдал сто рублей на уборку подъезда? Но каким боком тут муха?