Эпилог
Грейнджер уехала. Взяла чемодан, выселилась из отеля и улетела из Франции три месяца назад. Дома её ждали друзья и любимая привычная работа.
Сначала всё было неплохо. Она получила огромную отдачу от нового проекта, который в Париже утвердил совет волшебников. Даже самые ворчливые ненавистники на несколько недель оставили её в покое.
Но затем всё начало постепенно валиться из рук. Это не происходило мгновенно и радикально, скорее медленно и незаметно, больше напоминало старение здания, которое разрушалось неспешно, по кусочкам. Совершенно неожиданно осыпалась побелка, после неё потрескались рамы на окнах и выцвела краска на подоконниках. Гермиона игнорировала своё нервозное состояние до последнего, пока внутри окончательно не провалился пол.
Теперь Грейнджер жила под куполом собственных волнений и бесконечных воспоминаний, которые настырно всплывали, возвращая её в то время, когда она была действительно счастлива.
Чувства, вызванные тем, что Гермиона впервые нашла действительно равного себе по характеру, того, кого понимала она и кто понимал её, был готов терпеть её, спорить с ней до последнего истошного крика, усугублялись мрачной уверенностью в том, что такого, как он, больше не существовало.
Последней каплей терпения стал собственный день рождения. Наблюдая за радостными друзьями, обнимающимися со своими большими семьями, она не ощущала себя частью праздника. Являясь фактически центральной фигурой дня, Гермиона тонула в одиночестве.
***
Одиночество. Такое холодное, шершавое, почти осязаемое. Однажды оно вошло в его жизнь и, незаметно поселившись там, стало диктовать собственные жестокие правила. Несмотря на эти строгие рамки, только соблюдая их, Драко мог существовать, мог двигаться дальше после всего, что с ним произошло за короткий, но чрезмерно насыщенный промежуток времени.
Пока Малфой подчинялся лишь себе, он не рисковал потерять всё из-за чьего-то безумства, опасных идей или из-за слепого поклонения убийце. Он был защищён.
Но всё в конечном счёте оказалось сложнее. Люди смаковали неискренность и платили ему той же монетой. Он врал, а ему врали в ответ. Главное, что все при этом улыбались.
Скука стояла на втором месте после одиночества и была настолько серой, что накладывала некий фильтр на всё, за что он брался. Спа-рестораны и бары быстро приелись, девушки зачастую не могли связать и двух слов, когда речь заходила о чём-то действительно важном, а все прихоти превратились в рутинные счета по оплате, которые с такими доходами он покрывал без проблем и без ликования.
С ней было не одиноко. С ней было не скучно. И его трясло изнутри оттого, что он дал ей так просто уйти.
***
В спальне было темно, когда Грейнджер проснулась от очередного беспокойного сна. Ноги автоматически понесли её к рабочему столу, сплошь заваленному бумагами и использованными перьями.
Она стала судорожно открывать маленькие неудобные ящики в поисках одной конкретной вещи.
Найти иголку в стоге сена всегда было нелегко, но Гермиона справилась спустя несколько минут напряжённых поисков.
Небольшая картонная открытка с фотографией Эйфелевой башни была единственным напоминанием о тех днях. Драко подарил ей этот банальный и очень странный для него подарок, когда она уезжала: видимо, испугался, что она не примет ничего дороже, и предупредил её, что она непременно вспомнит об этой открытке и виде на ней, когда скучать будет уже невыносимо.
Она положила голову на сложенные руки и грустно улыбнулась.
Кажется, Драко был прав.
Тоска и закрытые глаза не позволили ей вовремя заметить, что камин в гостиной подсветился изумрудным пламенем.
Она не догадывалась, что тоже была права.
Ведь Малфой пришёл первым.