Утрата
Коридоры Министерства магии никогда не были такими тихими, даже в поздние часы.
Гермиона сидела одна в своём кабинете, перо застыло в воздухе, рукопись оставалась не дописана, а взгляд был устремлён в пустоту, мимо пергамента.
Министр магии. Титул, который когда-то наполнял её гордостью и восторгом, теперь давил на неё своей тяжестью. Она всю свою жизнь боролась за перемены, за справедливость, за шанс построить мир, в котором ни один ребёнок не вырос бы, зная ужас, который она и её друзья пережили.
Но теперь этот титул стал клеткой.
Рон ушёл год назад. Его отправили расследовать незаконную торговлю тёмными реликвиями в Восточной Европе, и после... пришла весть: Рон Уизли - ещё одно имя в длинном списке мракоборцев, павших в борьбе с тёмной магией.
Двенадцать месяцев длинных пустых бессонных ночей, когда она просыпалась, ожидая услышать его знакомый смех снизу, но встречала лишь тишину.
Смерть Рона ударила по семье Уизли так, как ничто другое не могло. Они пережили войну, горечь разлук и невыносимую утрату Фреда, но это — это было нечто совершенно другое.
Молли Уизли больше никогда не была прежней после того, как похоронили её младшего сына. Она всё так же готовила, вязала, заботилась о внуках, но тепло, которое когда-то ещё теплилось в ей груди, окончательно угасло. Были дни, когда она просто стояла на кухне в Норе, руки её дрожали, а затем Молли выходила в сад, глядя вдаль, как будто ожидала, что Рон вот-вот войдёт через дверь.
Артур состарился за этот год больше, чем за последние десять лет. Его смех, когда-то быстрый и полный, стал тише и был едва слышен. Он погружался в работу, проводя долгие часы в своём амбаре среди магловских устройств, как будто починка поломанных вещей могла хоть как-то облегчить ту утрату, которую он не в силах был исправить.
Нора, которая когда-то была сердцем их семьи, стала абсолютно безжизненной и безмолвной. Часы на стене, где рука Рона когда-то показывала "Смертельную опасность" во времена войны, теперь показывали лишь "Потерю".
А Гарри… Он понимал и чувствовал, как никто другой. Он тоже потерял тех, кого любил. Он тоже чувствовал жестокую, неумолимую тяжесть горя. Но всё же у Гарри была Джинни, были дети, был дом, который всё ещё ощущался одним целым.
Джинни горевала по-своему — исступленно, неистово, обращая всю свою боль в ярость во время матчей по квиддичу, а дома проводила ночи в долгих тихих разговорах с Гарри.
Джордж, который и так чувствовал, как половина его ушла со смертью Фреда, с головой погрузился в работу. Хотя он заставлял себя смеяться, глаза его никогда более не выражали ни радости, ни былого озорства, ни задора.
Затем дети. Роуз и Хьюго потеряли своего отца.
Они справлялись со своей болью по-разному. Роуз, как и её мать, была полна упрямства в сдерживании своих эмоций, она никогда не показывала свои слёзы перед кем-либо ни было. Она старательно училась, преуспевала в каждом предмете, словно доказывая миру, что сможет заполнить пустоту внутри себя. Хьюго, более тихий, мягкий и спокойный, искал утешение у дядей, в мастерской у дедушки, в рассказах о смелости своего отца.
Гермиона пыталась быть сильной для них, но были ночи, когда она сидела в старом кресле Рона, прижимая его старый свитер к своему лицу, вдыхая едва уловимое исчезающее благоухание, зная, что ни заклинание, ни зелье, ни титул не смогут вернуть его.
И всё же, жизнь продолжалась. Министерству всё ещё была нужна её помощь. Мир всё ещё вращался вокруг.