Глава 4
— Что ты сделал? — Гермиона едва сдерживала гнев.
— Извини, Кудряшка, — Тео виновато отвёл взгляд. — Это я рассказал Малфою про твоё свидание.
Они проводили субботу в лаборатории. Уже несколько недель Тео пытался разобраться с опасным артефактом — ожерельем, изъятым Министерством во время одного из рейдов по владениям чистокровных семейств. Гермиона не знала, кому именно оно принадлежало, но знала точно: ожерелье было крайне нестабильным. Если к нему прикасался волшебник хотя бы с каплей маггловской крови, артефакт выпускал волну тёмной магии, оглушая всех вокруг.
Ожерелье много лет хранилось в отделе Тайн под слоями защитных чар. Министерские не знали, как его обезвредить. Оно будто поглощало любую направленную на него магию — и становилось только опаснее. До сих пор ни одно заклинание не подействовало. Гермиона уже почти сдалась, но Тео продолжал копать.
Он как раз снимал защиту, чтобы попробовать новый подход, когда вскользь обронил, что Малфой интересовался их планами на пятницу. И он, не подумав, ляпнул, что Гермиона идёт на свидание.
Теперь всё стало на свои места. Малфой в ресторане был не случайно. Он пришёл намеренно — и испортил ей вечер.
— Тео, ты серьёзно? — она вспыхнула. — Ты знал, как он себя ведёт. И всё равно рассказал?!
Он виновато отвёл глаза. Только тогда ярость в ней начала отступать, уступая место разочарованию.
— Я не думал, что это секрет, правда. Просто ответил на вопрос. Я не знал, что он появится там... и будет вести себя как придурок.
— Он передразнивал мои слова сидя за соседним столиком, Тео. А потом заявился ко мне в уборную.
Тео выпрямился, напряжённо нахмурившись.
— Он что сделал?
— Всё, что ты сейчас услышал. — Она фыркнула. — Претенциозный флоббер-червь в мантии павлина. Решил, что имеет право влезать в мою личную жизнь.
— Ты серьёзно... — Тео хотел что-то добавить, но вовремя напомнил себе о происходящем. — Ладно. Не сейчас. Не злись, ты слишком близко стоишь к артефакту.
Гермиона вздохнула и отступила, немного успокаиваясь.
— Ладно. Так что ты пробовал последним?
— Пытался разложить артефакт на магические компоненты. Если он поглощает магию, нужно понять, какие заклинания были использованы против него. Я запросил у Министерства список всех попыток обезвреживания. И если снять следы каждого воздействия по одному — возможно, мы доберёмся до сердцевины.
— До исходного материала, — кивнула она. — А оттуда можно будет работать уже с первичной структурой. Пока она не искажена.
— Именно. — Тео кивнул. — Будем снимать по слою и смотреть, что останется.
— Отлично. Начинаем?
Они работали в тишине почти полчаса, поочерёдно накладывая диагностические и очищающие чары. Концентрация требовалась максимальная. Но сосредоточенность Гермионы всё же разбилась о смесь раздражения и недосказанности.
— Кстати... — тихо начал Тео, не глядя на неё. — А что было потом? Когда появилась Астория?
— Астория... да, — Гермиона вспомнила блондинку с идеальными чертами лица, появившуюся за столом Малфоя. — Она одна из сестёр Гринграсс, верно?
— Угу. Родители до сих пор пытаются поженить их. Что смешно, конечно.
— Он отказывается?
— Да, и она тоже. У Астории кто-то есть. Но семья против, поэтому они с Малфоем играют в «идеальную пару» пару раз в месяц — чтобы их оставили в покое.
Гермиона кивнула, но не прокомментировала. Слова Тео повисли в воздухе.
— Так что было в уборной? — осторожно спросил он.
— Зажал меня у стены и не давал уйти, — ответила Гермиона. — Не знаю, что на него нашло.
— Ты ударила его?
— Хотела. Но...
Она махнула рукой, пытаясь изобразить, как замахнулась — и в этот момент её палец едва задел поверхность ожерелья.
Темнота мгновенно заполнила комнату.
Громкий треск.
Гермиона почувствовала нестерпимую боль и отключилась.
***
Она дрейфовала по волнам собственного сознания, окружённая ароматом моря и чуть сладковатой свежести. Ей было тепло. Спокойно.
Голос звал её. Знакомый.
— Гермиона, очнись! — в нём слышалась мольба.
Но она никак не могла уловить, кто это был. И куда он её звал.
Уходить не хотелось. Здесь, в этом тёплом коконе, было безопасно.
Гермиона хотела остаться в нём навсегда.
***
Очарованные небом глаза.
Я не смогу объяснить, но возвращаюсь назад.
Если бы Малфоя спросили, когда всё это началось, он мог бы соврать и ответить банальностью: «На балу. Четвёртый курс. Её струящееся платье из лёгкой ткани и замысловатая причёска». Тогда все на неё смотрели. Не заметил бы только слепой.
Но нет.
Врать не имело смысла. Особенно себе.
Всё началось чуть раньше. С её глупой, наивной аббревиатуры — Г.А.В.Н.Э. С пергамента, который она таскала по школе, прося подписать. С её убеждённого голоса и веры в то, что что-то можно изменить. Что она может что-то изменить.
Тогда это ещё не было зависимостью.
Он хотел поспорить, задеть, унизить, но у него не было аргументов. Ни за, ни против. Он был умен, начитан, с устойчивыми убеждениями и принципами. Но об эльфах не думал. Никогда.
Чтобы высмеять гриффиндорскую заучку, пришлось копнуть. Он не мог позволить себе выглядеть глупо. Малфои не проигрывают в спорах. Тем более грязнокровке, которая о магии узнала-то пару лет назад.
Но чем больше он читал, тем яснее становилось — Гермиона была права.
Эльфы обладали магией куда более сильной, чем волшебники. Им не нужны были палочки. Их чары были устойчивее. Мощнее.
Изучая дальше, он узнал, как магическое сообщество воевало с разными расами: великанами, кентаврами. Те были вынуждены отступить и прятаться глубоко в лесах. Эльфы же не стали сражаться. Сильные и могущественные, они отказались проливать кровь. Их магия действовала лишь во благо. Они отступили. Согласились служить.
И никто уже не помнил, что когда-то было иначе. Даже сами эльфы — либо забыли, либо не пытались ничего изменить.
Узнав это, Драко стал смотреть на Гермиону иначе. Постепенно принимая, что ураган по имени Грейнджерможет разрушить всё, что он знал (или думал, что знал) о мире.
Со временем он всё чаще видел в ней сильную, умную, храбрую магглорождённую. Что делало теорию о превосходстве чистокровных — чем? Ложью? Или она — исключение из правил? В поместье он не мог найти ответов. В библиотеке Хогвартса — тоже.
Тогда он сблизился с Ноттом. У Тео было больше информации. Больше книг о магглах. И ему самому было любопытно. Драко подавал это как бунт. Против правил. Против отцов. Знал, что у Тео были плохие отношения с Ноттом-старшим. Друг использовал каждую возможность, чтобы вывести того из себя. Хотя всегда дорого за это расплачивался. Поэтому кудрявый с удовольствием поддержал идею — узнать больше. Докопаться до правды.
Даже с ограниченными источниками они поняли, насколько глубоко заблуждались.
Они бы и дальше продолжили своё исследование, если бы всё не пошло наперекосяк.
Метка. Драко расплачивался за ошибки отца.
С той самой ночи стало не до того.
Он продолжал задирать Гермиону. По привычке. Чтобы услышать, как она фыркает. Чтобы поймать полный ярости взгляд. Чтобы остаться где-то в уголке её мира.
Но зависимостью это стало в ту ночь, когда Грейнджер лежала на полу в его гостиной. Стиснув зубы. Не выдав ни одного секрета.
Он знал, как Белла умела пытать. Знал — на собственной шкуре.
После долгих «тренировок» от любимой тётушки он мог держать язык за зубами не дольше пятнадцати минут.
Но прошло уже больше получаса, как он стоял и безучастно смотрел на самую сильную ведьму из всех, кого он знал. Потому что если бы выдал хоть крупицу сочувствия — её бы убили. Его — тоже.
Он не боялся умереть. К тому моменту усталость уже проникла, кажется, даже в его кости. Он был соткан из разочарования, страха и бессилия.
Но он хотел, чтобы жила она.
Драко вспомнил легенду, которую Нарцисса рассказывала ему в детстве.
«Говорят, когда-то все цветы были белыми.
И мир был тёмен, как будто вот-вот с неба польётся вода. Без акцентов, без различий.
Пока не пришёл Художник — первый, кто принёс с собой цвет.
Он решил раскрасить мир.
Цветы выстроились в очередь.
И ближе всех к нему стоял жасмин.
Он первым поднял голос.
— Дай мне солнечный цвет, — попросил он. — Я хочу быть золотым, как рассвет.
Художник был недоволен.
— Как смеешь ты? — спросил он. — Роза — королева. Её право — выбирать первой.
И он отодвинул жасмин в самый конец.
А когда очередь дошла — краски почти не осталось.
Художник протянул кисть и потребовал:
— Склоняйся. За своё нетерпение. За гордость.
Но жасмин не поклонился.
Он расправил стебель, выпрямил лепестки.
— Лучше сломаться, чем согнуться, — сказал он. — Я останусь белым. Не потому что ты победил меня, а потому что я не забыл себя».
И Драко смотрел, как Гермиона готова умереть, но не склониться перед чистокровными. Перед их жалкой теорией о превосходстве. Она знала, что это чушь. И теперь он знал это тоже.
Гермиона была белым цветком жасмина.
Малфой хотел ловить её слёзы, сжимая в объятиях, пока эта прогнившая идеология сгорала дотла.
В ту ночь он понял, что сделает всё, чтобы она жила в мире, где не нужно бояться. Где Гермиона Грейнджер сможет оставаться собой.
Он преклонит колени, перейдёт на сторону врагов, проглотит собственную гордость.
Лишь бы ей не пришлось ни перед кем склонять голову.
***
Три дня. Три ёбаных, растянутых тягучей карамельной конфетой между зубами, дня.
Столько Гермиона Грейнджер провела без сознания в больнице Святого Мунго. Столько же Драко Малфой прокручивал события того вечера, сидя возле её постели.
Тео позвал его полетать вместе, а позже выпить по стакану огневиски. Малфой был пунктуальным и в пять вечера стоял в гостиной Нотт-мэнора, вот только друга нигде не было.
Когда через пятнадцать минут Нотт не ответил на патронус и не объявился сам, Драко уже знал, что что-то произошло. Тревога растекалась по его венам, выворачивая наизнанку внутренности.
Он вспомнил, как Тео говорил, что работает над чем-то сложным и часто задерживается в университетской лаборатории. И решил проверить, вдруг тот просто не заметил времени, погрузившись с головой в изучение.
Но то, что он там увидел, запечаталось на роговице глаз, вызывая приступы паники и учащённое сердцебиение. Его упрямая ведьма лежала словно выпотрошенная кукла раскинув ноги и руки на полу в осколках стеклянного шкафа для зелий.
Её волосы были пропитаны кровью. Глаза закрыты. А грудь под тонкой рубашкой казалась неподвижной. Малфой и сам не дышал.
— Она жива? — Драко перевёл глаза на Тео, который, кажется, только что пришёл в себя. Он тоже был ранен, но не так сильно.
Хрипло и едва слышно: — Проверь, Малфой.
Эти слова запустили в Драко какой-то механизм, выводя из оцепенения, он двумя шагами преодолел пространство до девушки и опустился перед ней на колени. Аккуратно приложил пальцы к пульсирующей жилке на её холодной, мраморно бледной шее. Пульс был слабый, но в нём билось его собственное существование.
Малфой внимательно осматривал Грейнджер, в попытке понять, почему последствия для неё были настолько хуже, чем для Нотта. Ему нужна была информация для колдомедиков.
Он заметил остаточную темную дымку вокруг, а на столе — ожерелье.
— Блять, Нотт! Что ты наделал? — с его губ сорвался стон.
Он помнил эту реликвию. Отец говорил, что в украшениях должна быть не только красота, но и защита. Особенно — от тех, кто не достоин их носить. Гоблинская работа XVIII века. Тогда казалось естественным запятнать украшение тёмной магией, чтобы отпугнуть недостойных.
Он помнил, как в детстве наткнулся на ожерелье, рассматривая ценности в домашнем хранилище вместе с матерью. Нарцисса внимательно посмотрела на сына и попросила никогда не прикасаться к украшению, потому что чары были наложены давно и могли сработать неправильно.
Насколько он знал, артефакт мог воздействовать только однажды. При прикосновении магия вырывалась взрывной волной и тёмной дымкой проникала в кости волшебника с «грязной» кровью, делая их хрупкими.
Что ж, отец был бы счастлив узнать, что даже спустя столько времени, артефакт сработал так, как было задумано.
Какого Драккла Тео позволил Гермионе работать над ним?
Малфой осознал, что теряет драгоценные секунды. Пора было вытаскивать их оттуда.
***
— Ну как она? — Тео, бодрый и раздражающе здоровый, заглянул в палату.
— Без изменений, — прошипел сквозь зубы Драко.
— Малфой, хватит дуться! Я уже тысячу раз извинился. Знаю, она твоё сокровище, и ты хочешь защитить её от всех бед на этом свете — и, желательно, ещё и на том, — но я не хотел причинить ей вред.
Тео прошёл в крохотную комнатку и уселся на стул рядом с ним.
— Но причинил! — Драко повысил голос. — Ты знал, как работает ожерелье! И привёл Гермиону, попросил её о помощи. Мог обратиться ко мне. У тебя была хоть одна мысль, откуда у Министерства эта реликвия? От меня! Я собственноручно передал все тёмные артефакты в отдел Тайн. Из-за одержимости моей семьи идеями чистокровного превосходства она теперь лежит тут без сознания и борется с последствиями чёрной магии.
Он опустил голову на ладони, зарывшись в волосы.
— Послушай меня внимательно, — Тео заговорил серьёзно, почти жёстко. — Ты не виноват. И я не виноват. В жизни случается всякое. А ты себя просто изводишь. Медики говорят, она вот-вот придёт в себя. Последствий не будет.
Драко тяжело вдохнул. Пока им удавалось сдерживать всех, кто хотел её навестить. Тео говорил, что посещения запрещены, охраняя палату как трёхголовый пёс. Всё ради того, чтобы Драко мог быть рядом.
Но время подходило к концу. И ему пора было исчезнуть из её жизни.
— Сделаешь вид, что ничего не было? — Тео внимательно посмотрел на него. — Что не сидел тут три дня возле её кровати на этом дурацком стуле, не гладил её по волосам, не забывал про работу, сон и еду? Она должна знать, что ты чувствуешь к ней.
Драко встал, накинул пальто, висевшее на спинке стула, и, покачав головой, молча вышел.
Он стал храбрее в день, когда принял решение быть на её стороне — какую бы она ни выбрала. Он стал сильнее, когда кинул Поттеру свою палочку, и это помогло поставить точку в войне. Он стал наивнее, когда представлял, как всё расскажет ей, если его когда-нибудь выпустят из Азкабана.
Но всё это растворилось в дымке сожалений в тот день, когда он впервые получил доступ к газетам. В «Пророке» была напечатана колдоография двух героев войны.
Кудрявая девушка запрокидывала голову и смеялась, пока высокий парень с веснушками кружил её в объятиях.
Подпись гласила:
«Двое из Золотого трио подтвердили слухи. Гермиона Грейнджер и Рон Уизли состоят в отношениях и планируют скорую свадьбу».
Так закончилась его собственная сказка о белом цветке жасмина и драконе, который хотел не дать ему склониться ни перед кем и ни перед чем.
***
Гермиона очнулась в объятиях Тео. Его кудри лезли в нос, отчего хотелось морщиться и чихать.
— Эй, Кудряшка, что происходит? — выдавила она слабым голосом.
Тео заворочался — насколько это вообще было возможно на узкой одноместной больничной койке — и недовольно разлепил глаза.
— Ну вот приспичило же тебе прийти в себя посреди ночи, — пробурчал он. — Не могла дождаться утра?
— Почему я... Тео, я в больнице? Что случилось?
— Гермиона, какой сейчас год?
Ведьма фыркнула и закатила глаза:
— Две тысячи седьмой. Конец октября. Последнее, что помню — ты, я и... ожерелье! Точно!
— Точно, Кудряшка. Ты размахивала руками, будто пыталась отогнать стаю пикси, — а мне одному очень злому волшебнику пришлось потом объяснять, что ты не собираешься умирать.
— Гарри сильно переживал?
Тео вздохнул и кивнул, ловко уходя от прямого ответа:
— Конечно. У тебя столько друзей, разберись с ними сама, ради Мерлина. Пэнси присылает сов по десять раз в день, а она даже не в Лондоне. Чета Поттеров пыталась трижды подлить мне в кофе зелье для зелёного поноса из магазина Уизли, чтобы прошмыгнуть к тебе в палату. А твой новоиспечённый ухажёр столкнулся в коридоре с твоим ухажёром бывшим, и теперь оба просят держать их в курсе.
Гермиона уткнулась носом в его плечо и тихонько рассмеялась, представляя тот бардак, который устроила своими руками. Технически, одной рукой.
— Это всё Малфой.
Тео замер.
— Что?
— Это из-за него случилось! Я показывала, как хотела врезать по его самодовольной роже прямо в уборной ресторана.
Тео нахмурился:
— Хватит, Грейнджер.
Это было неожиданно. Тео всегда был ласков. Звал её малюткой, Кудряшкой, засоней, и мисс Всезнайкой в бесконечных научных спорах. Но «Грейнджер»? В его голосе прозвучала злость.
— Что? — она приподнялась, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Гермиона, я тебя обожаю, но... всё имеет предел. Ты говоришь о нём, как о задире со школьного двора. Но Малфой уже давно другой человек. Я молчал — и Пэнси молчала. Но ты несправедлива. И я не могу больше делать вид, что это нормально.
Он поднялся с кровати, встряхивая затёкшие от неудобной позы ноги.
— Кстати. Именно он вытащил тебя оттуда. Не хотел говорить, но если бы Драко не появился, тебя бы уже не было.
Он прошёл к двери, обернулся и задержал на ней взгляд:
— И вот это — тоже он, — Тео махнул рукой, обводя палату. —Драко желал тебе скорейшего выздоровления. А теперь я найду дежурного колдомедика и скажу, что ты очнулась.
Гермиона осталась одна. Медленно осмотрелась. Почти всё свободное пространство, которого и так было немного, занимали вазы с ветками цветущего белого жасмина.
Она втянула аромат полной грудью — свежий, немного сладкий, чистый.
«Интересно, почему Малфой выбрал именно их?»
Когда она была ребёнком, мама рассказывала ей легенды о цветах. Среди них и историю о жасмине.
Во время войны, когда было особенно страшно, она вспоминала её. И надеялась, что останется сильной. Что не склонит голову. Ради матери. Ради отца. Ради самой себя и той магии, что текла в её крови.
Гермиона улыбнулась, погружаясь в воспоминания о детстве.
Не замечая, как тоска по морю, что три дня омывало её сознание своими тихими волнами, отступала, растворяясь в аромате жасмина.
***
Гермиона шагала по коридорам Министерства. Утром ей разрешили покинуть больницу, и уже в обед она встретилась с Поттером за ланчем. Джинни всё же сказала ему, что если ничего не изменится в их семейной жизни, она подаст на развод.
Гарри пребывал в полнейшем шоке. Как типичный мужчина, он даже не осознавал, что в их отношениях вообще что-то не так. Ну, злилась Джинни, ну кричала — разве не у всех бывает?
Гермионе пришлось полтора часа разжёвывать, что его жена чувствует себя матерью-одиночкой. Что она взвалила на себя быт и заботу о детях. Пока Гарри то спасал мир от очередного сумасшедшего, возомнившего себя великим тёмным магом, то играл в квиддич с министерской сборной, то пил пиво с коллегами.
Когда Гарри вызвали на какое-то срочное задание, Гермиона была на пределе. Роль понимающего и спокойного семейного психотерапевта давалась ей, мягко говоря, плохо.
— Гермиона? Что ты здесь делаешь?! — Рон подлетел к ней, торопливо стиснул в объятиях. — Ты жива, слава Годрику! Я чуть с ума не сошёл!
Гермиона, как только вернулась домой, тут же разослала письма — Поттерам, Рону, мистеру и миссис Уизли, Пэнси и Ричарду. Она сообщила, что с ней всё в порядке, и уже завтра она возвращается на работу и к привычному образу жизни. Она ценила заботу. И обещала встретиться со всеми как только сможет.
— Рон, — она прижалась к нему, вдыхая такой знакомый аромат. — Я в порядке. Но ты вполне можешь это изменить, если ещё немного надавишь на рёбра.
— Прости, — он отпустил её и отошёл на шаг, оглядывая с ног до головы. — Точно нормально? Я думал, ты хотя бы денёк отдохнёшь дома.
— Я спала три дня. У меня полно сил. Да и с Гарри нужно было увидеться.
Рон вдруг, как будто вспомнив что-то важное, поспешно поправил мантию.
— Прости, Миона, мне пора бежать. Совсем забыл об одном деле!
Он уже удалялся, когда Гермиона крикнула вдогонку:
— Рон! Где кабинет Малфоя?
— По коридору и направо. Потом третий слева, — отозвался он, не сбавляя шага.
Гермиона поблагодарила и пошла в указанную сторону. Как бы сильно Рон её ни любил, как бы ни волновался, в его жизни всегда были вещи важнее.
И именно это делало их разрыв таким... правильным. Больно не было. Осталась лишь тёплая, спокойная привязанность. Которая никогда не выветрится. По крайней мере, она на это надеялась.
***
Драко был рад, что успел накинуть рубашку до того, как кудрявая ведьма вихрем ворвалась без стука в его кабинет.
Не хотел, чтобы она заметила татуировку на его груди. После побега Золотого трио из его поместья их всех пытали — отца, мать, Беллатрису и его самого.
Он даже не помнил, кто и что с ним делал. Дрейфовал между болью и беспамятством, не в силах ни кричать, ни сопротивляться.
Когда пришёл в себя, от нижнего правого ребра к сердцу тянулась рваная, уродливая рана. Сейчас шрам закрывала ветка жасмина — она поднималась к солнечному сплетению, цветками цепляясь за кожу.
Он не был готов объяснять любопытной ведьме, что это значит. Что она значит.
Торопливо застёгивая последние пуговицы, он бросил:
— Грейнджер? Что ты здесь делаешь?
— Ты что, был голый? — она остановилась на пороге и прищурилась.
Малфой закатил глаза:
— Кто-то швырнул в меня баночку с чернилами. Снова. Пришлось переодеваться. Могла бы и постучать.
— Часто такое случается? — в её вопросе сквозила тревога.
— Не хочу хвастаться, но я довольно популярный бывший Пожиратель смерти. Хотя бы раз в неделю кто-то пытается меня проклясть. А чернила — так, мелочи. Даже не считаю. — Он усмехнулся. — Так что ты хотела?
Гермиона, казалось, всё ещё обдумывала что-то.
— Могу я сесть?
Он махнул рукой, приглашая. Сам устроился напротив и замер, наблюдая.
В ярко-красном плаще и тяжёлых ботинках она выглядела... уверенной. Малфой не мог отвести глаз. Он впитывал её образ — бережно, медленно, в надежде, что он задержится в его голове навсегда.
— Малфой, я... — запнулась, встретилась с его взглядом. — Я хотела поблагодарить.
Она на мгновение замолчала, явно призывая гриффиндорскую храбрость.
— Тео сказал, что ты спас мне жизнь.
— Блядь, Тео, — выдохнул Драко, откинувшись на спинку кресла.
— Понимаю, ты сделал это, чтобы не быть ложно обвинённым и избежать проблем с Министерством, — девушка, как всегда, всё переворачивала, — но я всё равно благодарна.
— Грейнджер, мне похуй на Министерство.
— Ага, понимаю. Так вот... — она продолжала тупить, и Малфой был даже рад, ведь сам не знал, как бы отреагировал, если бы она наконец всё поняла. — Спасибо. Я всё время говорю о тебе гадости...
— Правда? — перебил Драко. — Никогда бы не подумал. А с виду — такая приятная ведьма.
— Пф-ф. Как будто ты про меня ничего не говоришь! — Он только усмехнулся. — Возвращаясь к теме. Я поняла, что ты давно ничего плохого мне не делал. А я всё продолжаю держать обиду. И это... нелепо.
Она словно делала выговор самой себе, сжимая пальцы в кулаки. Голос стал преподавательски строгим. У Драко от этого тона по коже пробежали мурашки. Извинялась она — но в этот момент он мог думать лишь о том, как приятно было бы встать перед ней на колени.
Он уже открыл рот, чтобы сказать, что не держит зла, но она отрезала:
— Не перебивай.
Он поднял руки в примирительном жесте и чуть склонил голову, усмехаясь. Её это сбило с толку, и на секунду она потерялась.
— Я злюсь на тебя за то, что ты чистокровный. Это мерзко. Будто я перенесла всю ту ненависть, которую когда-то испытывали ко мне, — на тебя. А ты... — она закусила губу. — Я больше не уверена, что ты меня не принимаешь, Малфой.
Вся её строгость рассыпалась. Она закрыла лицо ладонями, выдохнула. И почему-то именно в этот момент Малфой захотел подойти и коснуться её — не из эгоистичного желания быть рядом, а чтобы остановить боль.
— Гермиона...
Её имя, сорвавшееся с губ, облетело кабинет, осев между ними режущей неловкостью.
— Что ты сказал? — она подняла голову.
Отступать было некуда.
— Тебя ведь так зовут, — он пожал плечами, будто ничего не произошло.
— Да, но... ты никогда так меня не называл. С чего вдруг?
— Ты спросила, принимаю ли я тебя. — Он старательно уводил разговор от этой глупой оплошности. — Ты — храбрая и талантливая ведьма. Тебе не нужно ничего доказывать. Тем более мне.
Её невидящий взгляд блуждал по комнате — по столу, книгам, потолку. Но не по нему.
А его взгляд сосредоточился на ней. Если Гермиона Грейнджер поблизости — всё остальное переставало существовать.
— Тебе будет легче, если я больше не назову тебя по имени, Грейнджер? — негромко спросил он.
— Ммм... да, Малфой. Было бы гораздо лучше.
Она упустила промелькнувшую по его лицу тень и продолжила:
— Ты спас меня, завалил палату цветами и, как я поняла, уже давно не считаешь меня грязью под ногтями. А твои извинения были искренними. Всё перечислила?
«Не всё».
Но он кивнул.
— Ты хочешь, чтобы мы были в нормальных отношениях? Чтобы Тео и Пэнси было комфортно дружить с нами обоими?
Стало понятно, что ведьма пришла к выводу, который её устраивал. Мозг успокоился, сложная задачка была решена. Теперь можно жить дальше. И Драко позволил ей.
— Вроде того, — коротко сказал он. — Я извинился, потому что действительно виноват. Спас тебя — потому что так поступил бы любой. А цветы... просто жест вежливости.
Он не сказал, откуда были эти цветы. А она не спрашивала.
— Хорошо. Спасибо ещё раз, Малфой, — она поднялась и уверенно протянула руку. — Мир?
Он восхищался её честностью. Быть неправой в чём-то для Гермионы Грейнджер было ударом. Но она стойко его переносила — и сейчас смотрела ему прямо в глаза, предлагая перевернуть страницу и начать новую главу.
— Мир, — сказал он с улыбкой, сжимая её ладонь.
Она не догадывалась — да и не могла — что только что действительно предложила ему целый мир. На кончиках своих пальцев.