Агнец

Как и было задумано, утром следующего дня Люциус, сопровождаемый своим преданным Гермионохранителем — молчаливым и безликим Роули — пришёл за пленницей.

Гермиона сидела на холодном каменном полу, сгорбившись, будто пытаясь стать меньше, незаметнее. Но это было бесполезно. Их взгляды пронзали её, как иглы.

Её одежда — джинсы и кардиган, когда-то уютные, — несмотря на вчерашнее очищение, окончательно утратили всякий вид. Ткань висела мешком, пропитанная грязью, потом, страхом. Волосы, некогда пушистые и непослушные, теперь свалялись в жёсткие пряди, прилипшие к лицу.

Роули шагнул вперёд и схватил её за руку. Хватка была такой сильной, что в кости отдалось болезненным хрустом. Гермиона дёрнулась, почти автоматически, но его пальцы впились в её кожу, как капкан. Боль вспыхнула огнём, прошивая запястье до самого локтя.

— Не сопротивляйся, — Не угроза, не предостережение. Просто факт.

Её тело инстинктивно отреагировало, пытаясь вырваться — ногти скользнули по его коже, ботинки заскрежетали о камень, оставляя следы отчаянных попыток зацепиться за поверхность. Но Пожиратель не шелохнулся, а потом одним движением дёрнул её вверх, заставляя встать. В глазах на мгновение вспыхнули белые искры.

Люциус наблюдал за этой сценой без единой эмоции. Его взгляд скользнул по ней так, будто он осматривал не человека, а повреждённую мебель, решая, стоит ли пытаться её восстановить или просто выбросить. Затем он неторопливо поправил манжету пальто, словно боялся испачкаться даже её присутствием.

В этот раз он не стал тратить магию на очищающие чары. Напротив, он хотел, чтобы она выглядела сломленной. По его приказу Роули выволок её во двор.

Ночной дождь оставил на клумбах мутные лужи, а утренний холод пропитал воздух до костей. Туман впивался в кожу липким холодом.

Пожиратель схватил Гермиону за плечи и с силой швырнул вниз. Земля, пропитанная влагой, с чавкающим звуком приняла её колени, а грязь моментально облепила руки. Брызги попали на лицо, смешиваясь с каплями дождя на ресницах.

— Вставай, — процедил он.

Едва она приподнялась, удар снова бросил её в грязь. Спина встретила сырую, промёрзшую землю, холод мгновенно пробрался под одежду.

— Ну же, — ухмыльнулся он, наступая ей на запястье сапогом.

— Достаточно, — раздался ленивый голос Люциуса.

Когда Грейнджер подняли, одежда неприятно прилипала к коже. Джинсы были насквозь мокрыми, кардиган порван и измят, а на локтях и коленях темнели пятна засохшей земли. По рукам стекали мутные потёки, смешиваясь с кровью, оставшейся от разорванной кожи.

Люциус наблюдал за этим, не спеша. Он склонил голову, изучая её, как коллекционер рассматривает испорченный экспонат. В тонких чертах его лица не отражалось ни капли эмоций — только лёгкая, почти лениво-насмешливая ухмылка, едва дрогнувшая на бледных губах.

— Теперь ваш внешний вид под стать вашей крови, мисс Грейнджер, — самодовольно процедил он, поправляя манжету.

— Ублюдок! — прошипела Гермиона, но Роули мгновенно сжал её горло. Его пальцы впились в кожу, перекрывая дыхание.

Люциус лениво махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и Пожиратель, не ослабляя хватки на её горле, потащил Грейнджер внутрь. Её ноги волочились по гладкому мраморному полу, оставляя за собой хаотичные разводы грязи и влаги. С каждой каплей, срывавшейся с промокшего кардигана, на безупречном покрытии появлялись тёмные пятна — нестерпимое оскорбление для стерильного порядка этого дома.

Эльфы суетились за их спинами, сгорбленные от спешки, отчаянно стирая грязные следы с пола. Но Люциуса это не успокаивало. Сам факт того, что грязь — её грязь — коснулась его безупречного пола, вырисовывал на его лице уродливые гримасы.

— Какая мерзость... — прошипел он, скривив губы. — Скоро эта гадость покинет мой дом, и всё снова будет... чистым.

Грейнджер стала олицетворением всего, что омерзительным грузом повисло на имени их семьи, всего, что он ненавидел и от чего мечтал избавиться.

Люциус, вымоливший разрешение на прямой переход в особняк Реддла, едва заметно кивнул Роули в сторону камина. Пожиратель без лишних слов толкнул Гермиону в пепел, и зелёное пламя мгновенно их поглотило.

***

Камин выбросил их прямо в гостиную Волан-де-Морта, окатив Гермиону не только зелёным пламенем, но и густым слоем пепла. Она не удержалась на ногах и рухнула на холодный пол, едва сумев сгруппироваться. Люциус уже уверенно шагал вперёд, а Роули, к её удивлению, даже не попытался поднять силой, позволяя справиться самой.

Раньше она была уверена, что Малфой-Мэнор — самое мрачное и гнетущее место, в котором ей доводилось бывать.

Как же она ошибалась.

Здесь воздух был тяжелее, будто сама тьма текла по стенам и капала с потолка, окутывая тело липкой, вязкой пеленой. Дышать было трудно. Даже моргать требовало усилий.

Если в особняке Малфоев в ней еще кипела злость, то здесь, в этом мёртвом, пропитанном магией месте, всё внутри замерло. Эмоции исчезли, оставив после себя пустоту и холодную, разъедающую безысходность.

Роули тоже, похоже, ощутил давление атмосферы. Его угрюмый пыл угас, но, собравшись, он резко махнул рукой, указывая Гермионе следовать за Люциусом. Они поднялись по широкой лестнице и остановились за дверным проёмом, за которым Малфой уже расточал почтительные приветствия сидящему в кресле Реддлу.

— П-повелитель... — некогда надменная фигура Малфоя  съёжилась. Он, казалось, пытался занять как можно меньше пространства или, если бы мог, вовсе исчезнуть.

Тишину прорезал хрип, раздавшийся из глубины комнаты:

— Я удивлён, что ты всё ещё жив, Люциус.

Волан-де-Морт говорил тихо, но каждое слово проникало в сознание, заполняя его, впиваясь в мысли, точно яд. Его голос плыл по комнате, обволакивая, подавляя, проникая под кожу, лишая воздуха.

— Видишь ли... Защитные чары места, хранящего мои артефакты, были настроены на приумножение, — Рэддл медленно поднялся и сделал несколько ленивых шагов в сторону Люциуса. — Я даже не мог представить, что ты осмелишься пойти один. Я был уверен, что твоя трусость наконец избавит этот мир от твоего жалкого существования.

Приумножающиеся защитные чары? Мерлин... Если бы я пошла не одна, мы бы просто погибли.

Гермиона могла лишь представить, как каждое слово Волан-де-Морта втаптывало мистера Малфоя в ту самую грязь, в которой всего несколько минут назад валялась она сама.

— Мой лорд, артефакты... — начал было Малфой, тараторя в спешке, но Реддл даже не дал ему договорить.

— Артефакты мне доставил твой сын ещё вчера, — холодно бросил он, приближаясь и закипая от раздражения. — Ты не смог довести до конца даже это элементарное поручение.

Малфой побледнел ещё сильнее, содрогаясь в плечах. Белокурые пряди колыхались от близкого дыхания Тёмного Лорда.

— Познакомь нас, Люциус. Представь того, ради кого так отчаянно стремился попасть в мой дом, — звуча в недвусмысленной угрозе шипел змей. — Мне очень интересно. Но учти, что если это пустая трата моего времени, тебе будет непросто вернуться к семье.

Мистер Малфой едва заметно вздрогнул, но тут же взял себя в руки и сделал шаг в сторону окна, сквозь которое тусклый свет пасмурного утра едва пробивался в зал. В этот момент из темноты коридора, короткого пространства между лестницей и входом в комнату, Пожиратель вытолкнул Гермиону вперёд.

— Мой Повелитель, это Гермиона Грейнджер, — фигура Малфоя обрела уверенность, когда он уловил едва заметный интерес в глазах Реддла. — Она близка с Поттером.

Волан-де-Морт не шелохнулся. Он даже не посмотрел на Гермиону — лишь перевёл холодный, тяжёлый взгляд на Люциуса. Тот мгновенно напрягся, стиснув зубы, но было поздно. Это была Легиллименция.

— Мисс Грейнджер, маглорожденная подруга Гарри Поттера... Какой приятный сюрприз.

Волан-де-Морт окинул её медленным, змеиным взглядом, скользя по телу с таким холодным вниманием, что Гермиона могла бы поклясться — по её коже пробежала целая россыпь ледяных пауков, оставляя за собой липкий след ужаса.

— Торфинн, ты проделал хорошую работу, — продолжил он, не отводя глаз. — Маглорожденные волшебники не всегда способны осознать глубину своей неполноценности. В таких случаях приходится прибегать к более... наглядным мерам.

Гермиона не сводила взгляда с Реддла, но даже краем глаза уловила, как напряглись черты лица Люциуса Малфоя. Даже сейчас его Лорд не счёл нужным признать его заслуги, отдавая должное лишь Роули — безликому исполнителю чужой воли.

Тёмный Лорд сделал несколько плавных шагов назад, сцепив пальцы на своей безволосой голове, и медленно повернулся вполоборота, прикрыв глаза. Лоскуты его мантии, сотканной из тёмной ткани с живым, зыбким переливом, чуть дрогнули, подхваченные незримым движением воздуха. Они развевались, словно тёмные щупальца, притягивая к себе взгляд Гермионы, давая ей хотя бы несколько секунд отвлечься от сковывающего страха.

Фред.

Где-то здесь они, возможно, держат Фреда. Если он ещё жив.

Но имело ли это значение, если сама она, вероятно, уже стояла одной ногой в могиле? Гермиона пыталась проанализировать ситуацию, но всё сводилось к одной логичной цепочке: сначала Рэддл залезет ей в голову, сжигая сознание ещё одной зияющей дырой. Затем начнутся пытки — за дерзость, за поиск его артефактов, за сам факт её существования. А потом... смерть. Может быть, прямо здесь, в этой комнате, без свидетелей и пафоса. А может, публичная — тщательно спланированное представление, где её изувеченное тело выставят напоказ, чтобы напомнить каждому, кто осмелится восстать, что сопротивление бессмысленно.

Чтобы Гарри видел.

Чтобы Гарри понял.

Чтобы Гарри сдался.

— Как Орден Феникса отнёсся к тому, что несравненная Гермиона Грейнджер использовала Непростительное заклинание? Что сказал Поттер? Он ведь всегда был против таких методов... Или вы им просто не сказали?

Вопрос ударил внезапно, как заклинание в спину.

Гермионе понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что он обращается к ней.

О чём он говорит?

Люциус застыл.

— Я... Я не понимаю, о чём вы говорите, — Она действительно не понимала.

Волан-де-Морт склонил голову на бок, словно изучая её, а потом... засмеялся.

Годрик, лучше бы он этого не делал.

Смех был низким, гулким, словно металл, ломающийся под давлением. Он не отдавался эхом в комнате — он пропитывал её целиком. У Гермионы возникло жуткое ощущение, будто этот звук выкручивает ей суставы, сминает внутренности, оставляя после себя что-то чужеродное и холодное.

— Это хорошая тактика. Надеюсь, она сработала на ваших друзьях. Жаль, я не могу взглянуть на это сам. Увидеть, как мисс Грейнджер воспользовалась заклинанием Империус на Драко Малфое, чуть не разрушив то, к чему мы шли годами.

Гермиона резко вскинула голову.

— Я не... — слова вырвались прежде, чем она успела осознать, что только что перебила самого могущественного тёмного волшебника. Но несправедливость обвинения жгла сильнее, чем страх.

— Молчать! —  Он сделал шаг вперёд, и в этот момент его сущность почти физически обрушилась на Гермиону, ударив по сознанию так, что её скрутило от подступившей тошноты. Мир вокруг качнулся, и ей пришлось сделать усилие, чтобы удержаться на ногах.

Волан-де-Морт наклонился ближе, его дыхание обжигало воздух между ними.

— Ваше счастье, что с некоторых пор я воздерживаюсь от Легилименции на грязнокровках, — прошептал он с ледяным презрением. — Иначе, освежив воспоминания, я бы выбрал наказание поинтереснее, чем валяние в грязи.

Гермиона сглотнула, стараясь не выдать слабости, но теперь ей действительно было физически плохо. Она никогда не находилась так близко к нему, и ощущение его присутствия, его ауры, этого дома — всё разом давило, сжимало, как змеиные кольца.

Но теперь она понимала.

Понимала, как Малфои избежали наказания. Они солгали Рэддлу. Сказали, что Драко был под Империусом, когда бросил Гарри волшебную палочку. И выбрали её в качестве удобного виновника — сильную, грязнокровку, давнюю врагиню Драко.

Умно.

Видимо, Рэддл настолько ослаб в тот момент, что поверил им. И по какой-то причине сейчас ему это не важно до такой степени, чтобы тратить силы.

Он все еще слаб...

Гермиону защипало ощущение упущенной возможности. Если бы всё сложилось иначе... Если бы у неё был шанс использовать артефакт — всё могло бы быть по-другому.

Они бы его уничтожили. Они бы подобрались к нему вплотную, со спины.

Но теперь этот шанс растворился, оставив после себя только пустоту и злость на саму себя.

— Однако ваше... присутствие у нас, несомненно, значительно облегчит задачу, — произнёс Волан-де-Морт. Он провёл рукой влево, и это движение стало немым указанием Роули подвинуть пленницу с прохода. — Видите ли, после нашей последней встречи мальчик, который выжил дважды, не слишком стремится увидеться со мной снова. Вы и мистер Уизли поможете мне... изменить его мнение.

— Нет! — вырвался крик, прежде чем Гермиона успела сдержать его. Сердце выбивало грудь изнутри.

— Мой повелитель, — подал голос Люциус. — я предполагаю, что публичная казнь пленников окажет значительное влияние на моральное состояние страны. Мы сможем... укрепить позиции. — Он склонил голову, завершив свою реплику с ноткой покорности.

В ответ Волан-де-Морт едва заметно наклонил голову, взвешивая каждое слово. Но прежде чем он успел ответить, из-за дверного проёма раздался голос.

— Чем только разожжем бесконтрольные атаки сопротивления и потеряем последнюю возможность выманить Поттера, — это был Драко, вошедший в комнату, уверенно начинавший свою речь с лестницы.

— Видишь, Люциус, — Реддл медленно развернулся, — поэтому я и выбрал твоего сына. Он умеет думать, в отличие от тебя.

Он уселся в своё массивное кресло с высокой спинкой, которое казалось троном в этом мрачном помещении. Его длинные пальцы сложились в замок, а взгляд в оценке скользнул по присутствующим.

Гермиона, стоявшая рядом, смотрела на младшего Малфоя взглядом дикого волчонка. Её карие глаза горели ненавистью и отвращением. Ей было мерзко от того, чем он стал. Пешкой Волан-де-Морта. Они и раньше считали его таким, но тогда, полтора года назад, были сомнения. Тогда он не опознал их в поместье. Тогда он, вопреки всему, бросил палочку, пытаясь помочь Гарри.

Теперь всё изменилось. Благодаря наглой лжи за её счёт он восстановил имя перед своим повелителем и окончательно выбрал сторону. Очевидно, играя в какие-то собственные игры.

— Нам нужно придержать пленных, а в правильный момент сыграть ими, — произнёс Драко.

Ноздри Грейнджер раздулись от ярости. Её пальцы сжались в кулаки так, что ногти оставляли след полумесяцев на коже.

— Ты говоришь о людях, как о фигурках на шахматной доске, — прошипела она.

Драко не ответил. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Мисс Грейнджер следует обучить манерам... — устало проговорил Волан-де-Морт.

— Несомненно, — все еще не глядя на нее проговорил Малфой.

Гермиона сжала зубы, чувствуя, как гнев поднимается в её груди. Она знала, что её положение безнадёжно, но не собиралась сдаваться.

— Мой лорд, — начал Люциус,  — я полагаю, что дерзости мисс Грейнджер как раз место в ваших темницах.

— Как быстро ты отказываешься от своего же трофея, отец, — хмыкнул Драко.

Во что он играет?

Взгляд старшего Малфоя уничтожающе метнулся к сыну.

Реддл медленно повернулся к ним, его красные глаза сверкнули в полумраке комнаты.

— Малфой-Мэнор, — произнёс он, — прекрасное пристанище для грязнокровок. Не так ли, Люциус?

Тот невольно вскинул голову и подался вперёд, но быстро взял себя в руки.

— Как скажете, м-мой Лорд. Я подберу нашей пленнице уголок в самом дальнем углу подземелий поместья.

Реддл усмехнулся.

— О, мой дорогой Люциус, не утруждайся. Ваша новая гостья под стать... вашей семье. А гостей нужно чтить и уважать.

Губы мистера Малфоя сжались в тонкую линию.

— Не забывай, Люциус, — небрежно бросил Волан-де-Морт. — что ваша семья существует только благодаря твоему сыну и моей милости...

Он не закончил фразу, но угроза висела в воздухе, как туман.

— Я не подведу вас, мой Лорд.

Волан-де-Морт кивнул, не отрывая зловещего взгляда.

Глаза Гермионы были распахнуты и замерли в одной точке, пока она пыталась осмыслить происходящее.

Её возвращают обратно в Мэнор. Живой. Пока.

***

Рэддл сам выбрал расположение Гермионы в поместье Малфоев — старые покои Нарциссы.

Грязнокровка в самом сердце поместья.

Как символ падения рода.

***

Её втолкнули в комнату и дверь захлопнулась за спиной с глухим стуком, как если бы захлопнулась крышка гроба. Гермиона замерла, вжавшись в стену, пока тьма обволакивала её, как плотный саван.

Воздух в комнате был спёртым, пропитанным запахом старого дерева и пыли, которая висела в воздухе. Утро? Здесь не было утра — только мрак, пронизанный редкими лучами света, пробивавшимися сквозь щели тяжёлых бархатных штор.

Она зажмурилась, потом медленно открыла глаза, позволяя зрачкам привыкнуть к темноте. Постепенно проступили очертания комнаты: высокие потолки с узорами, массивная, тяжёлая мебель. Здесь явно давно никто не жил.

Гермиона сделала шаг вперёд и прочувствовала тупую боль в каждом мускуле. Медленно приблизившись к окну, она дрожащими пальцами схватилась за шершавую ткань, дёрнув резким движением.

Пыль хлынула на неё серебристым водопадом, сверкая в лучах внезапно ворвавшегося света. Гермиона закашлялась, прикрыв рот ладонью. Кашель рвал грудь изнутри, спазмами отдаваясь острой болью.

Гермиона обернулась, медленно скользя взглядом по комнате, будто пыталась прочитать по её стенам историю, которую те упрямо молчали. Черно-белые тона, выбранные Нарциссой, резали глаза контрастом: пол — глянцевый, как смоль, отражал тусклые блики света, стены, напротив, ослепительно белые.

Справа от неё, прямо у окна, находилась дверь — массивная, с железной ручкой, покрытой патиной времени. Гермиона потянула её, но замок глухо щёлкнул, отдавшись эхом. Чуть дальше, вдоль стены, стоял чёрный камин. А за ним — монументальный книжный шкаф, вздымающийся до потолка. Полки ломились от старинных фолиантов в кожаных переплётах, что, буквально на секунду, вызвало у Гермионы восторг. Перед шкафом, как страж, стояло кресло с высокой спинкой, обитое бархатом цвета ночи.

Напротив окна — дверь, через которую её втолкнули. Слева от неё, в углу, притаился роскошный диван, оббитый чёрным бархатом, прошитый серебряными нитями окантовки. Перед ним — кофейный столик из чёрного мрамора. Третья дверь, приоткрытая на волосок, вела в ванную — Гермиона мельком заметила белизну плитки и блеск чёрной сантехники.

А потом — кровать. Белоснежное постельное бельё, натянутое с болезненной аккуратностью, под чёрным балдахином, который свисал тяжёлыми складками.

И завершением, у окна массивный шкаф для одежды. Естественно, пустой.

Комната была музеем забытых вещей. Пыль лежала повсюду: на книгах, на подоконнике, на мраморном столике. Но когда Гермиона провела взглядом обходя комнату, её взгляд зацепился за странность.

Кресло перед книгами и диван в углу — единственные места, где не было ни пылинки.

Здесь кто-то бывает?

Гермиона опустилась на пол у края кровати, её спина прижалась к резной деревянной спинке, холод которой проникал сквозь ткань кардигана. Она обхватила колени руками, и тут же вскрикнула — порезы на ладонях жгли, как от прикосновения раскалённого металла.

Её руки были картой страданий: сине-фиолетовые синяки, похожие на гроздья винограда, рваные ссадины, где кровь смешалась с грязью, образуя корки цвета ржавчины. Она разглядывала их, пытаясь понять, как эти раны появились. На левой ладони — глубокий порез, вероятно, она напоролась на что-то, когда её швыряли в лужу. На правой — ссадины.

Некогда бежевый кардиган и тёмные джинсы — превратилась в лоскутное полотно из грязи, крови и потёртостей.

На лице что-то засохло. Кожа на щеке саднила, будто её ободрали наждаком. Под ногтями остались следы грязи, а на запястьях — красные полосы от верёвок, которые впивались в кожу, когда её схватили.

Спутанные волосы скрипели под натиском пальцев, пытавшихся распутать это непослушное безумие. Безуспешно.

Гермиона была обессилена. Все ее тело протестовало, но гораздо сильнее действовало то ощущение пустоты внутри, которое не отпускало, как невидимая цепь. В голове была лишь туманная, неясная картинка, полная разрушенных фрагментов событий. Слишком много чувств, переживаний и анализов за последние сутки. Всё это словно сжалось в один момент, и теперь она не могла отделить одно от другого. Она в плену чуть больше суток, но в душе казалось, что прошло целое столетие.

Избиение, пытки, унижения.

И вот теперь она здесь. В роскошной комнате, давно забытой хозяевами.

Рука потянулась в карман и нащупала что-то мягкое. Гермиона вытащила платок — красный в золотую полоску, с вышитыми по краю инициалами «Р.У.». Платок Рона. Она сунула его туда в спешке перед выходом из своей комнаты.

Грейнджер поднесла его к лицу, вдохнула. Пахло корицей — сладкой, тёплой, как будто он только что вынул его из кармана после ужина. Запах был таким знакомым, таким родным, что на мгновение она забыла, где находится. Вспомнила ощущение тепла, когда они сидели у камина на Гриммо, смеялись над шутками Фреда и Джорджа, пили горячий шоколад с зефиром. Вспомнила, как Рон протягивал ей этот платок после долгого дня на морозе.

И в этот момент ее коробочка переполнилась.

Сначала Грейнджер почувствовала просто сжатие в груди, как будто кто-то сжал её сердце в кулаке. Потом дыхание стало прерывистым, горло сжалось, и слёзы хлынули сами собой. Она упала на пол и рыдала.

Рыдала так, как никогда раньше.

Её тело сотрясали спазмы, слёзы текли по лицу, смешиваясь с грязью и кровью. Она кричала. Била кулаками. Пустоту внутри заполнило горькое отчаяние.

Её дыхание сбивалось, грудь поднималась и опускалась, как будто она бежала марафон. Она чувствовала себя маленькой, беспомощной, как ребёнок, потерявшийся в лесу.

Гермиона думала о Гарри, о Роне, о всех, кто, возможно, даже не знает, что с ней случилось. Думала о том, как они будут искать её, как будут винить себя.

— Простите, — шептала Грейнджер едва слышно.

После долгой истерики, когда слёзы иссякли, а тело стало тяжёлым, как камень, она уснула.

Прямо там, на холодном полу.

***

Спустя пару часов беспокойного сна, её веки медленно поднялись. В комнату всё ещё пробивались остатки дневного света. Но что-то изменилось.

Перед её глазами горел камин. Огонь плясал в очаге, отбрасывая тёплые блики на стены и пол. Кто-то зажёг его.

Гермиона услышала шуршание со стороны шкафа. Маленький домовик в голубом платьице, с ушами, торчащими, как листья капусты, усердно смахивала пыль с книжных полок. Её движения были быстрыми и точными. Комната стала чище — пыль исчезла с поверхностей, пол блестел, а воздух стал свежее, будто кто-то открыл окно.

Девушка попыталась подняться, но её тело заныло, как будто её придавило огромным маятником. Она застонала, почувствовав, как в горле пересохло.

Беспокойная крохотная эльфийка порхнула к ней в тревоге, извиняясь за свое присутствие,

— Мисс, должна быть осторожнее! — запричитала она тонким звоном колокольчика, помогая Гермионе сесть. — Мисс так плохо выглядит! Мисс может заболеть! Пол холодный, а мисс такая хрупкая!

— Кто... кто ты? — хрипло прошептала Грейнджер.

— Тинки, мисс, — ответил домовик с подрагивающими ушами. — Тинки узнала, что здесь будет жить мисс, и сразу принялась за уборку. Тинки так переживала, что может разбудить мисс. Мисс должна отдохнуть!

Гермиона попыталась прочистить горло, но звук вышел хриплым и слабым. Тинки с хлопком исчезла, а через мгновение вернулась со стаканом воды, который она держала в своих маленьких ручках.

— Спасибо, Тинки, — жадно отпивая. — Я Гермиона Грейнджер.

— Не беспокойтесь, мисс, Тинки уже всё знает! — пискнула в улыбке домовиха. — Тинки так переживала за мисс! Тинки слышала от других домашних эльфов, что мисс Гермиона имеет доброе сердце!

Гермиона хотела задать ей множество вопросов — о доме, о Малфоях, о том, что происходит за пределами этой комнаты. Но голова раскалывалась от головной боли. Она решила отложить расспросы, надеясь, что возможность ещё представится.

— Тинки приготовила для мисс горячую ванну, — с быстротой заклинания она засеменила ножками в туфельках в сторону ванной и тут же вернулась обратно. — Мисс должна принять ванну, чтобы не заболеть. И перед сном оставить свою одежду в ванной. Тинки постирает и зашьёт.

Гермиона смотрела на Тинки, а её ум пытался осмыслить странность ситуации.

Домовик Малфоев носит платье и туфли?

Это было необычно — домашние эльфы чистокровных семей были порабощены и носили тряпки. Но она понимала, что домовики очень пугливы и стеснительны. Сейчас не время для расспросов.

— Тинки... спасибо, — Гермиона поднялась с пола, чувствуя, как каждая мышца протестует против движения. Она понимала, что если сделает хоть шаг, старания эльфа превратятся в труху — на её теле, одежде и обуви практически не было незагрязнённого участка. Она виновато посмотрела на Тинки, затем оглядела себя.

Тинки щёлкнула пальцами, и сильные загрязнения на одежде Гермионы исчезли, оставив только въевшуюся грязь и потрёпанность. Лёгкая магия не затронула её кожу — ей всё ещё нужен был душ и стирка. И тут она поняла, как скучает за своей палочкой, которую у неё отобрали.

— Тинки должна покинуть мисс, у Тинки есть дела в доме, — последним штрихом она проверила камин, убедившись, что огонь горит ровно. — Но Тинки вернётся и принесёт еды для мисс.

С этими словами она исчезла, оставив Гермиону одну.

Под звуки урчания своего желудка девушка подошла к окну, оценивая обстановку за ним.

Из комнаты открывался вид на спящий сад, утопающий в закатном солнце, которое казалось здесь чужеродным. Изумрудные кусты, подстриженные до идеальных форм, аллеи, усыпанные гравием, и вдали — площадка с мишенями, на которых ещё виднелись следы заклинаний. Место для тренировок. Или для наказаний.

В голове промелькнула мысль о том, как долго ей предстоит наблюдать за этим.

Сделав несколько шагов по комнате, Гермиона замерла, прислушиваясь. Глухие шаги отдавались в коридоре.

Внезапно, как дикая кошка, Грейнджер метнулась к двери и начала яростно колотить по ней ладонями.

— Эй! — крикнула она и затем замерла, прислушиваясь. Шаги постепенно затихали.

Этот поступок был опрометчивым, но она не могла не попробовать.

— Черт!

Щелкнул замок. Но не возле неё.

Дверь в дальнем углу комнаты, у окна, открылась.

В комнату вальяжно вошел знакомый силуэт в костюме. Малфой. Младший.

Гермиона растерянно распахнула рот, собираясь что-то сказать, но он опередил её:

— Что тебе нужно? — с раздражением

произнес Драко, держа руки в карманах и не стесняясь оглядывать её сверху вниз.

Грейнджер замерла, распахнув большие глаза от неожиданности.

— Быстро, у меня нет времени на это, — добавил он, устало сделав несколько шагов в её сторону и остановившись у камина.

— Чего я хочу?! — два яростных шага в сторону Малфоя. — Я хочу, чтобы ты и твоя семейка сгнили в Азкабане, — её палец, казалось, мог бы пробить дыру в его груди, не будь между ними расстояния.

— Ожидаемо, — скучающе ответил Драко. — Ещё что-нибудь?

— Чтобы твой «Повелитель» — её лицо исказила саркастическая гримаса, — сгорел в адском пламени, не оставив даже пепла за собой!

— Популярно, —  кивнул, словно обсуждал погоду. — Что-то ещё?

— Чтобы у меня была моя палочка, и я оставила от этого места одни руины самой мощной Бомбардой, что ты когда-либо видел, — выпалила Гермиона, сотрясаясь от гнева.

— Вряд ли у тебя хватит силы, — Малфой пожал плечами. — Да и не стоит. Это всё-таки очень древнее поместье. Ещё что-нибудь?

Он устало поглядывал на часы, будто эта беседа была для него лишь формальностью.

— Ещё что-нибудь?! — её голос сорвался на крик. — Что я, по-твоему, должна хотеть, Малфой?

— Тупой вопрос, Грейнджер, — он вздохнул, пальцами постукивая по каминной полке. — Конкретнее.

— Я хочу не быть пленницей. И это не просьба.

— Не осуществимо в данный отрезок времени, —  Драко начал разворачиваться в сторону двери.

— А когда осуществимо?! — срываясь на крик. — Сколько, чёрт возьми, я должна тут сидеть?

Рука парня замерла на ручке двери. Он медленно обернулся, встречая её горящий взгляд.

— У меня складывается ощущение, Грейнджер, что ты винишь меня или кого-то ещё в той хуйне, что с тобой произошла.

— А кого мне ещё винить? — с вызовом. — Из-за тебя я попала в плен!

Драко глянул ей через плечо на дверь. Затем его рука потянулась к палочке. Гермиона инстинктивно отскочила на два шага, но он всего лишь наложил заглушающее заклинание на комнату. Звук щёлкнул, как замок, и тишина стала ещё гуще.

— Просвети меня, трусливая гриффиндорка, — его фигура медленно приближалась.

Гермиона стояла на месте, уперевшись спиной в стену. Она чувствовала, как холодный камень больно давит на лопатки.

— О чём тебя просветить, Малфой? О том, что ты взял в плен Фреда? О том, что поэтому мне пришлось отправиться за артефактом без подготовки? О том, что твой отец уже ждал меня там и я не имела даже шанса на побег?

Она тараторила, забывая дышать, выплёвывая ядовитые слова. Слёзы уже начали жечь глаза, делая её голос ещё более хриплым.

— Бедная обиженная девочка, — Малфой проговорил это язвительно, покачивая головой, как будто разговаривал с капризным ребёнком. — Если бы ты и твой тупой Орден с твоим тупым Люпином включили бы мозги, ничего бы из этого не произошло.

Он приближался. Заставлял еще сильнее вжаться в камень.

— А теперь радуйся, Грейнджер, что тебя не подвесили за ногу в комнате почётных грязнокровок Реддла. Мы уже не школьники. Побереги обиды. Мы на войне.

Он был в двух шагах от неё, сверкая острым взглядом.

— Ты трус, Малфой.

— Правда? — Драко обнажил клыки в опасной улыбке.

— Ты подлый, слизеринский трус! — срываясь на крик. — При первой же возможности побежал кланяться в ноги своему Лорду, вымаливая пощаду грязной ложью!

Она выплевывала слова, смотря на него сверху вниз, несмотря на то что он был выше. Её глаза горели, как угли, а губы дрожали от ярости.

— А я, дура, поверила в твой поступок на Битве!

— Наивная тупая грязнокровка! — теперь в бешенстве был он.

Малфой рывком преодолел оставшееся расстояние, впиваясь пальцами в плечи Гермионы и прижимая её к стене. Она взвизгнула, когда он тряхнул её, заставив затылком стукнуться о стену. Звук удара отозвался эхом в пустой комнате, и на мгновение его глаза широко распахнулись, будто он сам был шокирован своей реакцией.

— Ничтожество! — процедила она, содрогаясь от злости.

— Ничтожество? — он усмехнулся, его лицо было так близко, что она чувствовала его дыхание. — Я, хотя бы, в своей жизни никогда не трахался с Вислым.

Голова Драко склонилась прямо к её уху, и он перешёл на шёпот, каждым словом срезая с нее остатки самообладания.

— За всю мою жизнь это самое отвратительное воспоминание, которое я когда-либо находил.

Гермиона почувствовала, как её сердце замерло, а затем заколотилось с новой силой.

— Ты не смеешь говорить о Роне! — она начала вырываться, её ладони пытались схватить его, ноги пинали воздух, но Драко был сильнее.

Он в ярости прижал её к стене всем телом, лишив возможности пошевелиться.

— Ты. Моя. Грязнокровая. Пленница, —  переходя на рык. — И ты не смеешь со мной себя так вести.

Резким движением он отпрянул от неё, делая несколько шагов назад.

От неожиданности её ноги подкосились, и она съехала по стене, опускаясь на пол. Безмолвные рыдания сотрясали её тело, слёзы текли по лицу, смешиваясь с грязью и болью.

— Я надеюсь, что ты меня услышала, — оборачиваясь через плечо у открытой двери — Иначе твоё одиночество скрасят Пожиратели. Думаю, кто-нибудь из них не побрезгует показать, как трахаться по-настоящему.

Дверь захлопнулась с глухим стуком, и она больше не сдерживалась.