ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда Люциус снял мантию и закатал рукава рубашки, Гермионе пришлось приложить все усилия, чтобы не вздрогнуть от вида чёрной метки. Она стала совсем бледной, но не исчезла. Этот череп со змеёй отвратительно смотрелся на мускулистой руке Малфоя с бледной кожей и светлыми волосками. Гермиона осознала, что слишком долго смотрит на его предплечье, только когда Люциус спросил её:
— Гермиона, ты помнишь, что значит эта метка?
Ответ, похоже, взволновал Люциуса, ведь он тут же схватил её саму за руку и спросил про шрам. От его прикосновения по коже пробежала приятная дрожь, а мысли её спутались настолько, что Гермиона даже не взволновалась, когда заговорила чужими словами. Ею снова руководили, но она была этому даже рада, потому что сама бы не смогла ничего сказать, особенно когда Малфой крепко сжал её плечи. Он был её врагом, но она перестала его ненавидеть. Разве это имело значение за порогом смерти? Он был старше, но Гермиона столько повидала на своём веку, что не замечала этой разницы. Он был чистокровным аристократом, а она — грязнокровкой, но сейчас они казались равными. И от осознания этого кружилась голова, а от его рук на плечах быстрее стучало сердце. Почему же тело так сильно подводит её?
Гермиона даже не заметила, когда руководство свыше прекратилось, и слова стали уже её. Но просьбу побыть ещё в Малфой-мэноре она уже точно произнесла сама.
Готовя вместе с Люциусом, замечая его непроизвольные улыбки и милые оплошности, она вдруг отчаянно захотела забыть о том, что было между ними, по-настоящему. Так хорошо, как сейчас, ей не было уже давно. Она жутко уставала на работе, переживала из-за расставания с Роном и поисков родителей. Её жизнь напоминала бег в колесе, в котором нельзя остановиться. Гермиона загнала себя морально и физически и (какая ирония!) смогла отдохнуть только в Малфой-мэноре. Она не солгала Люциусу, воспоминания о пытках уже не мучали её. Может, после смерти они не имели значения, а может, забота Малфоя помогла не зацикливаться на них.
Гермиона предложила поесть на кухне, и Люциус, на удивление, согласился. Он призвал из винного погреба бутылку вина, разлил его и поднял свой бокал:
— Хочу выпить за тебя — самого неожиданного гостя Малфой-мэнора.
Гермиона стукнула бокалом о его бокал:
— Но, надеюсь, не обременительного?
— О, нет, — Люциус отпил вина и улыбнулся. — Признаюсь честно: когда ты покинешь мэнор, я буду скучать.
Гермиона чуть не поперхнулась вином:
— Скучать?
— Да, — Люциус поставил бокал на длинный деревянный стол и сел на высокий табурет. — Раз уж начал говорить начистоту... я долго жил здесь один. Моя семья уехала, жена и сын теперь живут во Франции. А одному находиться в таком большом особняке очень скучно и неуютно.
Гермиона была так ошарашена его признанием, что чуть не села мимо табурета. Хотя, он может просто вешать ей лапшу на уши, это же Малфой. Но почему-то Гермиона верила ему или очень хотела верить.
— И ты живёшь тут совсем один?
— Ну, раньше были домовики, но это так себе компания, — Люциус отпил ещё вина. — С ними особо не поговоришь. А потом я отпустил их, когда... собрался в путешествие. Несколько дней был один.
— И куда ты собрался? — для храбрости Гермиона сделала просто гигантский глоток.
— Да так, — грустно усмехнулся Люциус. — Куда глаза глядят, куда угодно, только бы прочь из Англии.
Гермиона окинула его цепким взглядом. Сегодня он выглядел лучше, чем вчера. Люциус побрился, привёл в порядок волосы и одежду. Но это больше не был тот лорд, который ставил Гарри палки в колёса и плевался в Гермиону ядом. Малфой сохранил благородную осанку, но теперь его голова всё чаще была склонена, а в прежде ледяных и самодовольных глазах поселилась такая печаль, что не составляло труда поверить в его попытку самоубийства. Поддавшись порыву, Гермиона накрыла своей рукой ладонь Люциуса, а когда он удивлённо посмотрел на неё, заговорила:
— Это здорово! На новом месте начнёшь новую жизнь. Ведь ничего не кончено. Раз ты остался на свободе, у тебя ещё есть шанс.
Вот бы Люциус поверил ей, передумал и отправился в путешествие, а не на тот свет. Тогда бы она выполнила свою миссию, и всё бы закончилось. Но тут Люциус нежно сжал её ладонь и прошептал:
— Как бы я этого хотел.
И Гермиона поняла, что теперь и сама не хочет покидать Малфой-мэнор. Она зажмурилась, пытаясь отогнать странное наваждение. Люциус отпустил её руку и встал:
— Похоже, наше блюдо готово.
Он достал форму из печи, остудил запеканку и отрезал им по куску. А Гермиона так и сидела, словно громом поражённая. Почему прикосновения Люциуса так действуют на неё? Почему ей так хорошо в Малфой-мэноре? Почему ей так хорошо рядом с Люциусом?
— А это действительно вкусно! Почему ты не ешь?
Гермиона, вырванная из раздумий, рассеянно отправила в рот кусочек запеканки. Она действительно получилась очень неплохой.
— Прости, если сделал что-то не так.
— Что?
— Ты погрустнела. Я что-то сделал или сказал не так?
— Нет-нет, всё хорошо, — но Гермиона потеряла аппетит от гнетущих мыслей.
Ей отчаянно не хотелось признаться даже самой себе, что Люциус больше не вызывал в ней ненависти или отвращения, а, наоборот, притягивал к себе. И даже под страхом новых пыток Круциатусом она не могла признаться, что его прикосновения ей приятны.
Ужин прошёл в молчании. Люциус предложил выпить чаю, но Гермиона отказалась. Солгала, что болит голова, получила пузырёк обезболивающего зелья и отправилась спать. Только вот заснуть не получалось очень долго. Гермиона измучилась и смяла всё постельное белье, ворочаясь в кровати. Мысли и чувства разрывали её на части, и она абсолютно не представляла, что с ними делать.
С горем пополам Гермиона всё-таки заснула. А проснувшись, увидела в кресле возле своей кровати Люциуса. Он не спал и пристально смотрел на неё. Напряжённый и собранный, как хищник перед прыжком, Малфой выглядел пугающим.
Гермиона села на кровати и протёрла глаза:
— Что ты тут делаешь?
— Хотел бы задать тебе тот же вопрос, — Люциус крутил между пальцами волшебную палочку и не отрывал от Гермионы взгляд.
— Теперь у тебя случилась амнезия? — попытка пошутить была неудачной.
— Нет, — улыбка Малфоя напоминала звериный оскал. — У меня нет амнезии, как и у тебя. Ты всё прекрасно помнишь, Гермиона.