Глава 17
Профессор Златоуст вдруг резко вскинул руку, привлекая к себе всеобщее внимание. В Большом зале воцарилась тишина, полная ожидания. Даже щелчки факелов, казалось, стали тише.
— А теперь, — начал он с особым пафосом, делая шаг вперёд, — я представлю вам своего ассистента... профессора Снэйпа!
Среди учеников прошёл лёгкий ропот. Кто-то тихо охнул. Я с удивлением распахнула глаза. Снэйп? Ассистент? В показательном поединке? Это была самая странная и одновременно интригующая вещь, которую можно было представить. Я машинально скользнула взглядом к столу преподавателей — и, словно в ответ на зов, из тени выступил он.
Профессор Снэйп появился у подиума, как будто из воздуха. Его чёрная мантия, тяжёлая и строгая, слегка развевалась при каждом шаге. Он двигался плавно, почти беззвучно, словно змея, готовая к броску. Его лицо было непроницаемым, глаза холодными и внимательными, и в них читалось лишь одно: скука, раздражение... и, быть может, капля презрения.
— Он любезно согласился помочь мне провести показательную дуэль, — продолжил Златопуст с сияющей улыбкой. — Прошу не беспокоиться, юные друзья. После дуэли я верну профессора зельеварения в целости и сохранности!
Он весело подмигнул кому-то из учеников. Кто-то захихикал. Я почувствовала, как мои пальцы крепче сжали край скамьи. Атмосфера в зале вдруг наэлектризовалась.
Снэйп взошёл на подиум и остановился, скрестив руки. Казалось, он был совершенно не впечатлён происходящим. Златопуст же выглядел, как актёр перед финальной сценой — он поднял палочку и встал боком к своему «сопернику».
— Поклонимся друг другу, — сказал он звонко, и они одновременно сделали лёгкие поклоны — Златопуст с преувеличенной грацией, Снэйп же еле заметно склонил голову, будто делал это с неохотой.
Они одновременно выпрямились и отошли на несколько шагов назад, поднимая палочки. Их движения были точны и отработаны, несмотря на резкий контраст между лёгкой игривостью одного и жёсткой, хищной сдержанностью другого.
Они замерли. В воздухе словно повисло напряжение — плотное, ощутимое, как перед грозой.
— Экспеллиармус! — резко выкрикнул Снэйп, голосом, похожим на удар кнута.
Красная вспышка молнией вылетела из его палочки — и прежде чем Златопуст успел среагировать, его отбросило назад с неожиданной силой. Он пролетел по воздуху не меньше пяти метров и с глухим стуком рухнул на спину, распластавшись на полу.
Я резко вскочила. В зале ахнули, кто-то даже вскрикнул. Златопуст попытался приподняться, широко распахнув глаза, будто не совсем понял, что произошло. Его шляпа откатилась в сторону, а мантия сбилась к плечу, открывая расшитый золотом жилет.
Снэйп спокойно опустил палочку, даже не изменившись в лице. На его губах не дрогнуло ни одной мышцы. Он просто стоял и смотрел сверху вниз — холодно, безжалостно и... почти с усталостью.
— Он не... убился? — прошептала Гермиона, приподнимаясь на цыпочки, чтобы разглядеть, шевелится ли профессор Златопуст.
Её голос прозвучал тревожно и слишком громко для этой тишины, повисшей в зале после заклинания Снэйпа. Я почувствовала, как в груди колотится сердце — слишком быстро, словно что-то во мне пыталось убежать.
Златопуст всё же поднялся. Его лицо расплылось в привычной ухмылке, но в глазах, несмотря на уверенность, блеснуло раздражение.
— Отменная идея показать им это, профессор Снэйп, — начал он с тем же бодрым тоном, но слова звучали как защита. — Но... позвольте заметить, я сразу же разгадал ваш... эээ... очевидный приём. Если бы я захотел отразить его, это было бы весьма просто, уж поверьте.
Он отряхнул мантии и вернул на голову шляпу с неестественной непринуждённостью. Но зал ему не поверил. Я — тоже.
Снэйп смотрел на него, не моргая. Его голос, когда он заговорил, был низким, монотонным, как всегда — без интонаций, почти безжизненным.
— Я посчитал, что следует, прежде всего, научить студентов блокировать злонамеренные чары, профессор.
Он произнёс это так, будто каждый слог был клинком. А потом, на одно короткое мгновение, уголок его губ дёрнулся вверх. Не улыбка — скорее, жест, похожий на оскал. Призрачный, как тень. Но я увидела это. И похолодела ещё больше.
— Отличное предложение, профессор Снэйп! — воскликнул Златопуст, словно ничего не заметил. — Так... мне нужна парочка добровольцев! Поттер, Уизли — ну-ка, вы!
Мои глаза сразу нашли Гарри в толпе. Он вздрогнул от неожиданности и бросил на Рона растерянный взгляд. Рон выглядел ошарашенным. Но прежде чем кто-либо успел двинуться, раздался холодный голос Снэйпа:
— Палочка Уизли отвечает катастрофой даже на самые простые заклинания, — он смотрел на Златопуста, но голос звучал достаточно громко, чтобы услышал весь зал. — Мы отправим Поттера в Больничное крыло в напёрстке.
По залу прокатился смешок. Некоторые слизеринцы засмеялись вслух. Рон покраснел. Я почувствовала, как внутри вскипает раздражение — это было жестоко. Даже для Снэйпа.
Гарри сжал зубы и всё же шагнул вперёд, уверенно. Он поднялся на сцену, оглянулся — и на мгновение наши глаза встретились. Его взгляд был твёрдым, серьёзным. И... чуть тревожным.
— Можно... предложить кого-нибудь с моего пути? — сказал он, поворачиваясь обратно к Златопусту. — Малфоя, к примеру?
Тишина в зале на мгновение стала полной. Все словно затаили дыхание. Малфой приподнял бровь, на лице у него появилась надменная ухмылка, но в глазах мелькнуло что-то похожее на удивление.
Снэйп не дал ни секунды на обсуждение.
Он резко развернулся, мантия взметнулась по воздуху, и он указал на Драко длинным, костлявым пальцем:
— Малфой, на подиум.
Ни тени эмоций в голосе. Но в этом движении — уверенность, холод, контроль. Он не смотрел на Златопуста. И этим самым дал понять, что разговор окончен.
Малфой с видом победителя поднялся по ступеням сцены, изящно доставая палочку. А я всё смотрела на Гарри — и чувствовала, как в груди поднимается беспокойство. Дуэль начиналась.
— Палочки... на изготовку! — громко скомандовал Златопуст, с нетерпением потирая руки, словно вот-вот собирался наблюдать за самым увлекательным действием на свете.
Гарри и Малфой встали друг напротив друга. Их фигуры отражались в полированном полу сцены, и напряжение между ними было почти ощутимо. Малфой чуть приподнял подбородок, губы его искривились в усмешке.
— Страшно, Поттер? — с ехидцей прошипел он, не сводя с Гарри взгляда.
— Ещё чего, — дерзко ответил Гарри, даже не моргнув. Он стоял уверенно, и в его голосе слышалась решимость, несмотря на всю неестественность ситуации. Его пальцы крепко сжимали палочку.
Они одновременно опустили палочки и отступили на два шага назад. Лица — сосредоточенные. Позы — боевые. Словно всё это больше не игра, а настоящий бой.
— На счёт три, — продолжил профессор Златопуст, разгуливая между ними, — произнесите заклинание, чтобы обезоружить оппонента. Только обезоружить! — добавил он поспешно. — Нам не нужны несчастные случаи, ха-ха!
Я не засмеялась. Наоборот — сжала пальцы на коленях. Что-то подсказывало мне, что это не закончится просто.
— Раз... — начал отсчёт профессор, поднимая руку.
— Два... — его голос тянулся чуть дольше обычного.
Но прежде чем прозвучало «три», Малфой уже сорвался:
— Эварто Статим! — выкрикнул он, и его палочка осветилась вспышкой энергии.
— Малфой! — вскрикнул кто-то сзади меня, но было поздно.
Я успела лишь увидеть, как Гарри, будто подброшенный невидимой рукой, взлетает в воздух, совершая три стремительных сальто подряд. Он был словно тряпичная кукла, закрученная в порыве ветра, и мантия его развевалась, как чёрное крыло. Всё это произошло за долю секунды.
С глухим бух он приземлился у ног Златопуста, распластавшись на полу. Из зала раздался испуганный шум, несколько учеников вскрикнули. Сердце моё сорвалось с места — и прежде чем я поняла, что делаю, крик вырвался сам:
— Гарри!
Я вскочила с места, сжимая в руках край мантии. Мои пальцы побелели от напряжения.
Златопуст, похоже, и сам не ожидал такого. Он отшатнулся и уставился на Гарри, который, к счастью, уже начинал подниматься на локтях, морщась от боли.
Профессор Снэйп стоял в углу сцены, как статуя. Его глаза сузились, лицо оставалось каменным. Но в них горел холодный огонь — он всё видел. И, как мне показалось, даже ждал.
Гарри закашлялся, отмахиваясь от клубов пыли, поднявшихся при его падении. Его волосы были растрёпаны, мантия сбилась набок, но в глазах горел огонь. И вдруг, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он резко вскочил на ноги и, не колеблясь ни на мгновение, направил палочку на Малфоя:
— Редусепра! — выкрикнул он, громко, чётко.
Словно молния вырвалась из его палочки. Волна света ударила в Малфоя, и в тот же миг выражение на его лице сменилось — от торжествующего до испуганного. Он отшатнулся, и тут же начал вращаться в воздухе, словно попал в закрученную воронку. Он прокрутился не меньше пяти раз — вбок, словно марионетка, потерявшая контроль.
Снизу донёсся чей-то восторженный вскрик, кто-то ахнул — и зал наполнился звуками удивления, восхищения и ужаса вперемешку.
Малфой рухнул на пол у самых ног профессора Снэйпа. Тот не шелохнулся. Несколько мгновений он молча смотрел на лежащего слизеринца с выражением глубокого разочарования, словно наблюдал за неудачным ингредиентом, который испортил весь идеальный зельевар.
Потом Снэйп неторопливо наклонился, схватил Малфоя за ворот мантии и, без малейшего усилия, резко дёрнул его вверх. Драко выпрямился, пошатываясь. Снэйп молча толкнул его вперёд — назад в центр сцены. Движение было хлёстким и почти унизительным.
Я видела, как Малфой переминается с ноги на ногу. Его щеки пылали, а пальцы дрожали, сжимая палочку. Больше никакой бравады.
— Я сказал только обезоружить, — отчеканил Златопуст, наконец вспомнив о своей роли. Его голос прозвучал обиженно, почти капризно, словно кто-то испортил ему спектакль.
Но никто его не слушал.
Все взгляды были прикованы к сцене. И в воздухе снова повисло напряжение — холодное, острое, электрическое.
— Серпензортия! — выкрикнул Малфой, и его палочка словно взорвалась потоком тёмной энергии.
Я вскрикнула — вместе со многими другими. На сцене, прямо между Гарри и Малфоем, с резким шипением из клубка дыма появилась змея. Настоящая. Длинная, угольно-чёрная, с блестящей, почти маслянистой кожей. Её глаза сверкнули жёлтым, и она, покачиваясь, начала ползти вперёд... прямо к Гарри.
Зал оцепенел. Змея извивалась, издавая угрожающее шипение, и это было не похоже на трюк. Это было опасно.
— Не шевелись, Гарри, — произнёс профессор Снэйп. Его голос звучал твёрдо и спокойно, но в нём чувствовалась напряжённость. Он сделал шаг вперёд, удерживая палочку наготове. — Я сейчас уберу её.
— Позвольте мне, профессор Снэйп! — вдруг воскликнул Златопуст, как всегда не вовремя и с ненужной бодростью. — Малате аскендере! — прокричал он, взмахнув палочкой.
Змею подбросило в воздух, будто кто-то дёрнул за невидимую нить. Она взвилась, перевернулась в воздухе и... ничего. Упала обратно на сцену, ударившись о пол, и тут же снова зашипела — злее и громче.
И вдруг — произошло нечто такое, от чего я буквально перестала дышать.
Гарри... заговорил.
Но это был не английский. И не латынь, как в заклинаниях. Его голос стал ниже, мягче, почти шелестящий. Он говорил с змеёй. С ней. И она слушала его. Реагировала. Шипение в ответ, лёгкое покачивание головы. Зал, только что наполненный шумом, теперь утонул в тишине. Полная, вязкая тишина. Никто не шевелился. Только Гарри и змея. Словно они остались вдвоём во всём огромном мире.
Я чувствовала, как мурашки бегут по коже. И в то же время... не могла отвести взгляда.
Они обменивались шипением, словно понимали друг друга. Словно это был их тайный язык. Гарри говорил медленно, спокойно. А змея, перестав нападать, теперь качала головой, словно в раздумье.
Внезапно она развернулась — не на Гарри, а на мальчика из Пуффендуя, что стоял у сцены. Он замер, словно превратился в статую. Змея подползала к нему, поднимаясь, шипя, изогнувшись в боевую позу.
И в этот миг Гарри едва заметно покачал головой. Нет.
Он старался сделать это так, чтобы никто не заметил. Чтобы всё выглядело... случайно. Но я — я это увидела.
Я знала, что он пытается остановить её. Что он её контролирует. Но никто больше, кажется, этого не понял.
И тогда...
— Репаро Иванеска, — произнёс Снэйп. Его голос прозвучал ровно, почти равнодушно, но в нём было что-то неотвратимое.
Взмах палочки — и змея вспыхнула. Сначала ослепительно белым, затем багрово-красным пламенем. Она извилась... и исчезла. Ни звука. Ни запаха. Ни даже пепла.
Словно её никогда не было.
А в зале всё ещё стояла тишина.