Глава 21
Данте
Противный звук уведомления сообщает об еще одном дурацком сообщении. Я смотрю на экран телефона, хотя обещал себе не отвлекаться. Рафаэль. Снова.
Р: Не веди себя, как обиженная сучка. Я думал, ты уже вырос из этого.
Это лучше, чем сообщения от Тристана.
Т: Где ты? Ты сегодня приедешь домой? Ты в порядке? Ты в безопасности?
От Ноа ничего нет. Я и знал, что не будет.
Выключаю телефон дрожащими руками. Я не знаю, что думать о событиях прошлого вечера.
Я поцеловал Тристана.
Я вычеркнул Ноа из жизни.
Я убил одного из головорезов Капелли, когда заметил, что он за мной следит.
Последнее должно было помочь мне забыть о первых двух. Не помогло.
Так что сейчас я здесь, в своем офисе. Поработаю, сосредоточусь на чем-нибудь практичном. Приведу голову в порядок.
Стоит мне только сесть за стол, как Ричард – мой ассистент, а по факту просто связующее звено с офисом, так как основную часть времени я работаю из дома - влетает с папкой. Когда я здесь, он носится за мной без остановки. Это его работа, так что мне не стоит жаловаться, но, черт, дай же мне хотя бы пять минут прийти в себя. Да, вчера я пропустил рабочий день, но всё-таки провожу в этом долбаном офисе не менее тридцати часов в неделю.
Мой отец, конечно, в среднем набирает не меньше шестидесяти, так что по сравнению с ним я бездельник. Но у меня есть вторая работа. Если можно так сказать.
- Господи, Данте, твое лицо!
«Да Иисусе, не настолько всё плохо».
- Что с тобой случилось? Ладно, неважно. Читай и подписывай.
Он хлопает папкой передо мной. Я открываю ее и начинаю просматривать. Ричард чертовски хорош. Но, впрочем, и плачу я ему неплохо.
Я подписываю страницу и переворачиваю на следующую, снова пробегаю глазами.
- Были ли какие-то новости от застройщика по имени Эверс?
Ричард сверяется со своим планшетом.
- Нет. Связаться с ним?
- Не надо. Все нормально.
Я потерял Эверса как возможного партнера, когда погнался за Тристаном на благотворительном ужине. А впрочем у меня больше нет строительной компании Ноа, чтобы предложить ее застройщику в качестве альтернативы.
Я действительно, блядь, полностью порвал с Ноа?
Сердце громко колотится.
Да.
Нет.
Хрен его знает. Сейчас я не могу об этом думать. Я почти включаю телефон, но останавливаю себя.
У него не было никакого права указывать мне, как обращаться с Тристаном. Тристан мой. Никто не имеет права вмешиваться в наши с ним отношения... то есть соглашение. Разобраться в этом и так достаточно сложно, а тут еще кучка придурков с дебильными вопросами.
Я не хочу выслушивать, что я «никогда так не делаю» или что «это не сработает». Ебучий Рафаэль.
Какого черта он вбил это мне в голову? Что не сработает? Что это вообще такое?
Т: Ты приедешь домой? Ты в порядке? Ты в безопасности?
И да. Тристана я избегаю тоже.
С какого момента он начал... заботиться? В этом же смысл его сообщений? Хочу ли я этого?
- Хер его знает, — раздраженно бормочу я.
- Эм, это ты о каком разделе? — спрашивает Ричард.
- А?
- Ты смотришь отчет по миланской фабрике?
- А. Ну да. Неважно.
Я продолжаю просматривать документы, пока не слышу сигнал планшета Ричарда. Он резко вдыхает.
- Вот дерьмо.
- Что?
- Три секунды на предупреждение, твой...
Дверь моего кабинета распахивается, и входит мой отец. Ну, прощай, трехсекундное предупреждение.
- Я терпел это достаточно долго, — заявляет он с порога.
Ричард без слов выбегает, не дожидаясь приказа. Тихо прикрывает за собой дверь.
Отец выглядит безупречно в своем сером костюме-тройке, идеальном деловом образе. Но среди современной минималистичной стерильности он смотрится старомодно. У него всё та же классическая стрижка Лиги плюща**, которую я помню с детства, только теперь в черных волосах пробивается седина. Он элегантный, привлекательный и влиятельный человек в городе, но всё, что я вижу, это его холодные темные глаза. Даже сейчас, даже когда он злится, они всё равно холодные. Сомневаюсь, что мои глаза такие же, даже несмотря на то, что я спокойно сижу в своем кресле руководителя.
** Классическая, традиционная стрижка «Ivy League» — это стиль причёски, популярный среди выпускников Лиги Плюща и в целом среди деловых и элитных кругов. Такую стрижку носят бизнесмены, политики и выпускники престижных вузов, потому что она подчёркивает дисциплину, статус и консерватизм. – прим. переводчика
Руки его упираются в бедра, распахивая полы пиджака, и я вижу цепочку от фамильных часов. Я бы с удовольствием затянул ее у него на шее.
Он смотрит на меня свысока и холодно произносит:
- Я закрывал глаза на твоё неуважение ко мне. Я помогал тебе всем, чем мог...
- Как же ты мне помог? - выше стола мой голос звучит спокойно.
А под столом - мои пальцы впиваются в бедра.
- С этой компанией, Данте. Дал тебе стартовый капитал.
- Стартовым капиталом были деньги из моего трастового фонда от деда.
Он умер вскоре после того, как Ноа вернул меня оттуда. Я тогда провел с дедом одну неделю в Риме. Я почти не разговаривал в то время. Он и не пытался меня заставить. Мы просто молча пили вино, ели джелато и гуляли по городу, а когда накатывали панические атаки - он просто был рядом, пока меня не отпускало.
Не думаю, что дожил бы до восемнадцати, чтобы Ноа снова мог меня спасти, если бы не та неделя с дедом.
Мой отец холодно продолжает:
- Это мое имя открыло тебе двери...
- Это и имя деда тоже.
Я его провоцирую. Хочу услышать, скажет ли он это. Очень, блядь, хочу.
- Ты думаешь, его деньги были чище моих?
Моя улыбка заставляет его чувствовать себя неуютно. Возможно, его собственные слова тоже. Ему нравится делать вид, что состояние семьи Адессо всегда было чистым. Как будто все те годы, что мы «возили оливковое масло и вино» из Италии, мы не завозили заодно оружие и наркотики для мафии.
Как будто он и Лоренцо Капелли не были лучшими, блядь, друзьями и самыми душевными деловыми партнерами, пока мой отец не кинул его, продал компанию по импорту у него под носом и «завязал, выйдя в чистые люди».
Как будто это не та самая причина, по которой Капелли решил отомстить, похитив меня, когда мне было четырнадцать, и продав в Общество.
Но для моего отца этого, конечно, никогда не было. Я просто был «где-то далеко». Я не был на Острове, где богатые ублюдки каждую ночь насиловали меня. Нет, конечно. Я «учился за границей», как и положено сыну богача.
Я не поднимаю эту тему. Я не пытался говорить с ним об этом с шестнадцати лет. Я не пытался говорить об этом ни с кем. Думаю, в каком-то смысле мой отец добился своего. Я и вправду научился всё запирать внутри. Ну, почти. Всё-таки я ведь убиваю людей.
Но на первый взгляд я именно тот, кем он хотел меня видеть: успешный, респектабельный бизнесмен.
Я молчу. Мне достаточно, что его последние слова просто повисли в воздухе. Вместо ответа я спрашиваю:
- Чего ты хочешь? Я знаю, что ты пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям.
- Ты должен прекратить провоцировать Капелли. Он связался со мной, Данте. Он угрожал мне.
- Ох, какое несчастье, — протягиваю я.
- Он говорит, что ты крадешь его клиентов.
- В следующий раз, когда он с тобой свяжется, просто перенаправь его ко мне.
Лицо моего отца багровеет даже сквозь итальянскую смуглость. И, если честно, я кайфую от этого. Обычно он такой невозмутимый и собранный. А вот сейчас – бесится. И его злость успокаивает мою. Пока он снова не открывает рот.
- Всем было бы гораздо лучше, особенно твоей матери, если бы ты никогда оттуда не вернулся.
Я думал, что давно уже не способен почувствовать боль от слов, но его фраза бьет под дых так сильно, что на секунду я не могу дышать. Должно быть, это видно по моему лицу, потому что его лицо в ту же секунду меняется, как будто он хочет взять слова обратно. Его лицо застывает как маска, и моё тоже. Я чувствую это. Как мои челюсти каменеют. Как напрягается всё внутри.
Я поднимаюсь с кресла. Обхожу стол. Глаза моего отца расширяются. Он пятится. Мы столько лет были холодны и отстранены друг от друга, что он, кажется, забыл, как однажды я бросил его на пол в нашей кухне и чуть не задушил.
Он отступает к двери, пытаясь нащупать дверную ручку. Ему это удается не с первой попытки. Неуклюже, почти в панике, он вываливается из кабинета. И это разжигает во мне жажду порвать его на куски.
Я хочу снова бросить его на пол. Я хочу его ударить. Я хочу его убить.
Я застываю в дверях с каменным лицом, пока ярость сжирает меня изнутри. И только когда мой отец скрывается в коридоре за поворотом, я ощущаю, что я не один в приемной.
Я настолько вышел из себя, что просто смотрю на Тристана десять секунд или больше, прежде чем мозг даёт команду как-то отреагировать на его присутствие. И происходит это лишь потому, что он прикусывает нижнюю губу. Мои эмоции резко меняют траекторию. Жар во мне комком опускается вниз. Не весь. Я все еще злюсь. Но мой член начинает твердеть.
- Эм…, - Тристан замолкает на полуслове.
- Иди сюда.
Его руки засунуты в карманы джинсов. На нем зеленая футболка, плотно обтягивающая грудь и намекающая на рельеф пресса. Ее цвет подчеркивает зеленый оттенок в его карих глазах.
Он бросает на меня осторожный взгляд, когда проходит в мой кабинет. Я закрываю дверь.
- Эм..., —снова пытается он что-то сказать, но я обрываю его.
- К столу. Лицом.
Я слышу его дыхание, когда он подходит к столу, встает между двумя креслами. Он оглядывается на меня через плечо, а я хватаю его за шею ниже затылка.
- Данте, я пришел, чтобы..., - он пытается еще раз.
Я нагибаю его, пока его руки не упираются в край стола.
- Не двигайся.
Обхожу стол, открываю ящик, обдумываю варианты.
Я хочу его трахнуть, конечно, но не сделаю этого. Не сейчас. Оргазм мне сейчас не поможет. Мне нужно больше. Что-то, что поддержит меня дольше. Что-то, что поможет мне снова запереть ненужные мысли и воспоминания в коробку.
В голове крутится слишком много дерьма, слишком много ненужного, страшного и странного. Мне нужно, чтобы хоть что-то было под моим контролем. Хоть что-то простое и понятное. Поцелуй с Тристаном вчера вечером снес мне голову еще сильнее, чем разговор с Ноа. И все эти его сообщения… И тот факт, что он сейчас почему-то здесь…
Я не могу разобраться с тем, что это может значить. Или что я хочу, чтобы это значило. Просто, блядь, не могу.
Поэтому я достаю смазку и большую пробку. Губы Тристана приоткрываются, когда он их видит. Надеюсь, он не вздумает сопротивляться, потому что, если начнет - всё может стать ужасно некрасивым.
Я подхожу к нему сзади. Он дышит все тяжелее с каждой секундой, но не пытается остановить меня, когда я расстегиваю его ширинку, стягиваю с его задницы джинсы и трусы, и оставляю их наполовину спущенными, висящими на головке его стремительно поднимающегося члена.
Я смазываю пробку и подразниваю его дырочку. Она такая нетерпеливая. Жадная. Сжимается и раскрывается от стимуляции. Тристан начинает задыхаться.
Я смотрю, загипнотизированный, как его узкое отверстие растягивается вокруг игрушки. Я хочу связать его и провести весь день, вновь и вновь загоняя в него все свои игрушки по очереди, просто чтобы наблюдать, как это тугое кольцо мышц растягивается и сжимается.
Пробка занимает своё место внутри него. Я смотрю на нее некоторое время, затем натягиваю его штаны обратно. Заставляю его выпрямиться. Он падает на меня спиной, пока я застегиваю молнию и пуговицу на джинсах. Затем я отодвигаю для него кресло и заставляю сесть. Его тело дергается, когда пробка внутри сдвигается, упираясь в него изнутри.
Я обхожу стол и сажусь на свое место. Возвращаюсь к работе, умиротворенный звуками его прерывистого дыхания и блаженствуя от вида его прогибающейся спины, который я ловлю краем глаза.
- Я … волновался о тебе, — наконец выдавливает из себя Тристан.
- Как видишь, со мной все в порядке.
- Где ты был прошлой ночью?
«Убивал человека» - чуть не ляпаю я. Интересно, как бы он отреагировал? Но вслух говорю:
- Работал.
- Когда ты будешь дома?
- Разве у тебя сегодня нет смены?
- Нет.
Я поднимаю на него глаза.
- Рафаэль тебя уволил?
Если он, блядь, это сделал...
- Нет, — отвечает Тристан. - Я сам попросил отгул. Это твой отец выходил из кабинета?
- Да.
Я жду, что он начнет задавать вопросы. О моем отце. О Ноа. О Рафаэле. Я уже готов наказать его за них.
Но он спрашивает совсем другое:
- Данте… с тобой все в порядке?
Что-то ужасное происходит во мне, когда он это говорит. Обычно я бы даже не отреагировал на такой вопрос. Просто отмахнулся, не дал бы этим словам прикоснуться ко мне. Но после встречи с отцом, после того, что он мне сказал, после всех тех раз, когда мне так нужно было, чтобы он или мать спросили меня это, я чувствую... Я не знаю. Ничего хорошего.
- Тебе стоит беспокоиться о себе, Тристан.
- Почему ты не вернулся домой прошлой ночью?
- Почему ты продолжаешь называть это домом, если сам настоял, чтобы у тебя было свое личное отдельное пространство?
Он заливается краской.
- Я не хотел отдельное пространство. Это было не о пространстве. Просто ты выбрал сфокусироваться именно на этом, потому что только оно для тебя имело значение.
Это меня озадачивает. По всё видимости, это заметно по моему лицу, потому что Тристан добавляет:
- Нельзя все понять только путем наблюдения. Иногда вопросы всё-таки нужно задавать.
- Так в чем тогда был смысл?
Он вдруг выглядит смущенным, как будто не ожидал, что я действительно спрошу. Теперь ему придётся ответить.
- Ты влез в мои вещи. За моей спиной.
- И …?
- И это не нормально! Мои шмотки — это мои шмотки. Я уверен, что избалованный богатый придурок, вроде тебя, никогда этого не поймет, потому что для тебя всё в этом мире - ненужное одноразовое дерьмо. Но когда у тебя никого нет и, по сути, ничего нет – даже мелочи имеют значение. Потому что это всё, что у тебя, блядь, есть.
Его слова так далеко отбрасывают меня в прошлое, что я вздрагиваю. Я прекрасно понимаю. Даже больше, чем мне хотелось бы. Я знаю, каково это — вцепиться во что-то, что, по сути, кусок мусора, и держаться за это как за гребаный спасательный круг. Я просто не связывал это с Тристаном. Вообще-то, я не думал об этом уже много лет. И не хочу.
Кажется, все вокруг сговорились, чтобы вытянуть мое прошлое в настоящее. И я это ненавижу.
Я не могу сказать ему, что понимаю, говорю другое:
- Принял к сведению. Больше не повторится.
Теперь уже он выглядит ошарашенным.
- Правда?
- Я не буду трогать твои вещи. Но это не значит, что я не буду трогать тебя.
И Тристан улыбается. Он, блядь, улыбается так, как будто я только что вручил ему весь мир. Я не могу этого вынести, поэтому достаю телефон и отправляю Кензи сообщение.
Потом говорю:
- Сегодня днем гулять с тобой и нянчиться будет Кензи.
Выражение его лица становится кислым.
- Какого хрена, Данте?
- Ты думаешь, я поверю тебе, что ты не попробуешь тайком кончить? Ни за что. Будешь гулять и ждать меня под присмотром. Можете пойти пообедать, в кино, куда угодно, мне плевать. Но пробка остаётся внутри тебя.
- Но почему ты сам не пойдешь со мной?
Я думаю: потому что я, блядь, не выдержу, как сильно я этого хочу. Потому что я могу сказать что-то, чего не должен говорить. Потому что могу сделать что-то, чего не должен делать. Потому что я могу снова тебя поцеловать.
Вместо этого грубо отрезаю:
- Потому что у меня нет на тебя времени.