Глава 20
Данте
Прошлой ночью между мной и Тристаном что-то произошло, и я не понимаю, что это было. И не могу определиться, нравится ли мне это. В тот момент - нравилось. Было безумно хорошо, что он был рядом. Он не давил, не подталкивал меня. Он просто… был. Даже когда я, кажется, приблизился к срыву – он не пытался вмешаться, он помог мне справиться с этим по-своему.
Я даже не знаю, какого хрена меня дёрнуло позволить ему опустить руку мне на живот. Я знал, к чему он клонит. Я знал, что не смогу это выдержать. Но, черт возьми, как же я хотел быть способен это выдержать. По какой-то гребаной причине я хотел, чтобы он меня коснулся. И дело даже не в сексе. Я просто хотел... блядь, я даже не знаю. Это всё так ужасно запутанно.
Он сбивает меня с толку. Потому что мне охуенно приятно, когда он рядом, и я не знаю, делать с этим чувством.
И именно поэтому я прихожу сегодня вечером в «Лаш». Я вхожу через главный вход, потому что хочу, чтобы Тристан меня увидел. И он увидел. Сразу же. Я едва успеваю зайти внутрь, а его взгляд устремлен на меня через весь зал.
И мне нравится это так, что в животе будто что-то трепещет.
Я спускаюсь с мезонина на клубный этаж. Рафаэль играет на пианино в зале. Он гениален. Он мог бы стать профессионалом. Может, если бы с ним не произошло столько дерьма в жизни, он бы им и стал. А вместо этого он управляет элитным секс-клубом и трахается со всем, что движется, чтобы провалиться в забытье. У каждого из нас есть свои способы справляться с дерьмом.
И даже если иногда мы с ним готовы перегрызть друг другу глотки - мы друг другу нужны. Никто не понимает меня так, как Рафаэль. Даже Ноа. Тристан – тем более, и я не хочу, чтобы он такое понимал.
Но мне нравится, когда он смотрит на меня вот так. Как будто вокруг больше ничего не существует. Как будто он забывает, где находится. Он ставит на стойку напиток, которым занимался, игнорирует вопрос Сэйлор. Выходит из-за барной стойки и стремительно идёт прямо ко мне. Сейчас его образ невозмутимого элегантного бармена полностью разрушен, а ведь он не позволял себе такого ранее на работе.
Он налетает, практически штурмует меня. Только мой прищуренный предостерегающий взгляд останавливает его от того, чтобы схватить меня за плечи.
- Что ты, блядь, здесь делаешь? — требует он. - Тебе положено лежать в постели и отдыхать!
Я не собираюсь спорить с ним при Рафаэле, поэтому наклоняюсь, прикусываю его за ухо и шепчу:
- Иди в комнату отдыха.
- Но, Данте...
- Сейчас же, Тристан.
Он раздраженно выдыхает, сверлит меня взглядом. А потом всё-таки делает то, что я сказал. Я же сначала останавливаюсь у бара. Когда Тристан уходит, я говорю Сэйлор:
- Он ушел на перерыв.
- Я вижу.
- Не вини его.
- Я и не виню.
Уладив этот вопрос, я прохожу за барную стойку и иду в лаунж, в котором Тристан наворачивает круги по периметру.
- Я прочитал о сотрясениях мозга, — говорит он. — Тебе положено отдыхать.
- Все не так плохо, как кажется.
- Надеюсь. Потому что твое лицо – это просто трындец.
Да уж, я в курсе.
- Все нормально.
- Да нихрена это не нормально! Что, черт возьми, случилось? И не вздумай говорить мне, чтоб я не задавал вопросов. Как, по-твоему, я могу не спрашивать о таком?
Стандартно, видя Тристана раздраженным - я бы просто усмирил его силой. Он бы поборолся, а потом всё равно сдался. Именно так и должно быть. Это схема, которая работает. Она делает всё ясным и осмысленным для нас обоих.
Так что я не знаю, какого хрена сейчас я просто сажусь на диван и говорю:
- Иди ко мне.
Может, это сотрясение мозга выбивает из меня остатки ума. А может, дело в том, что мне просто очень нравится, как Тристан подходит ко мне, скрестив руки на груди, угрюмый, недовольный, злой, но послушный. И мне охуенно нравится, как он послушно садится ко мне на колени, когда я жестом подзываю его ближе. Он садится верхом, согнув колени по обе стороны от меня. Его ладони опускаются мне на плечи. Он хмурится.
- Почему ты так расстроен и сердит? – задаю уже привычный вопрос.
- А ты как думаешь? Кто-то избил тебя, и ты не хочешь сказать мне, что случилось.
- Знаешь, у меня вот есть несколько ножевых ран от тебя. Так почему другие раны тебя так волнуют?
- Это другое.
- Не совсем.
- Ты что - хочешь сказать, что тебя ударил по голове и пнул в живот кто-то, с кем ты трахался?
Я прищуриваюсь.
Тристан пожимает плечами, начиная злиться еще больше, и продолжает:
- А что такого? В конце концов, в контракте нет ничего, запрещающего нам трахаться с другими.
- Это подразумевается, — процеживаю я сквозь зубы. Мне не нравится этот разговор.
- Ничего подобного! Ничего там не подразумевается. Разве не ты вдалбливал мне снова и снова, что можно делать все, что прямо не запрещено?
Что-то темное и опасное разворачивается внутри меня.
- Если я узнаю, что ты трахаешься с кем-то другим, последствия тебе не понравятся.
- А если ты?
Я начинаю раздражаться.
- Я ни с кем больше не трахаюсь. Откуда, блядь, вообще у тебя взялись эти мысли?
- Неважно. Забудь.
Он пытается встать, но я не позволю такое самоуправство. Я с силой дергаю его обратно, опуская на колени — и он вонзается зубами мне в шею. Мой член мгновенно встаёт, как только его зубы прикасаются ко мне, но я, конечно, не могу этого позволить. Резко переворачиваюсь и прижимаю его к дивану.
- Почему вчера ты позвал именно Рафаэля? — спрашивает он, впиваясь пальцами в мои плечи.
- Он...
- Старый друг, ну да. Конечно. Это я уже слышал. Но он явно больше, чем просто друг. Это пианино в твоем пентхаусе – для него, да? Он играет. Ты — нет.
Бля, а он умный.
- Да. Для него.
- Ты трахал его, да?
- Не совсем.
- Данте, что, блядь, значит «не совсем»? Почему ты не можешь просто сказать...
- Это не твое гребаное дело, Тристан!
- Ну да! Точно так же, как и то, что случилось с твоим лицом – тоже не мое гребаное дело?
- Да. Именно так.
Какого хрена тут вообще происходит между нами?
Я бросаю слова так, будто это он виноват в произошедшем. Будто это его нужно взять под контроль, и для этого я сжимаю ладонь на его горле.
Но это я наклоняюсь к нему ближе. Это мои губы… почти, почти, почти касаются его.
Сердце бешено колотится. Я вообще не понимаю, почему мне хочется его поцеловать. Я один раз уже целовал его - в висок. Я сам не поверил, когда сделал это, но это было… приятно.
Но сейчас - что-то совсем другое.
Его губы приоткрываются. Я чувствую его дыхание на своих губах.
И я прижимаюсь к его рту губами. Просто касаюсь, это не поцелуй. Я жду, что это касание вызовет у меня отвращение. Я жду тошноты, злости, омерзения. Но ничего этого не происходит.
Тогда прихватываю зубами его нижнюю губу. Тристан издает короткий, тихий, почти жалобный звук. Он извивается подо мной, и я чувствую, как его твердый член упирается в мое бедро.
Я осторожно прикусываю его губу, он вздрагивает и выгибается мне навстречу.
А потом… я его просто пожираю.
Впиваюсь в его губы. Кусаю, покусываю, втягиваю губами…Проникаю языком в его рот.
Тристан стонет и приподнимается мне навстречу. Он принимает каждый голодный толчок моего языка. Его язык отвечает мне, и это сводит меня с ума так, что я начинаю тереться о него через одежду.
Его пальцы сжимаются на моих боках, когда он притягивается ко мне. Это не нарушает правил, но я всё равно замираю. Он обычно не прикасается ко мне. Иногда потому, что связан. Но чаще потому, что я этого не поощряю.
Но сейчас…
Он тянет меня к себе, и я снова трусь об него. Снова пожираю его рот. Моя рука скользит под его зад, я разворачиваю его под нужным углом, и он оказывается прижат ко мне так, как я хочу.
А потом я чувствую чье-то присутствие, боковым зрением замечаю фигуру в дверном проеме. Я отрываюсь от Тристана и поворачиваю голову. Рафаэль. Прислонился к дверному косяку, как будто наблюдает уже давно. Он выглядит одновременно заинтригованным и раздраженным. Он знает, что я никогда не целуюсь со своими партнерами.
- Какого хрена тебе надо? — рычу я.
Его темная бровь вопросительно взлетает:
- Вообще-то ты в моем лаунже засасываешь моего сотрудника, пока он на смене.
Тристан дергается подо мной, словно собирается встать. Я останавливаю его своим телом и низким, предупреждающим звуком. Он послушно замирает.
Я посылаю Рафаэлю самый опасный взгляд, на какой только способен. Его глаза вспыхивают в ответ. Он тоже опасен. Вот почему мы однажды чуть не убили друг друга в тот раз, когда мы «как бы» пытались потрахаться. Ну... Это одна из причин, а так-то есть еще сотня других. Когда мы пытались заняться сексом друг с другом, слишком много дерьма вылезло наружу.
Вот почему, до Тристана, я не особо любил торчать в «Лаш». Мы с Рафаэлем связаны навсегда. Я помогу ему в чем угодно, как и он мне. Но мы, в общем-то, еще и ненавидим друг друга. Отчасти потому, что, когда мы вместе, прошлое вылазит изо всех щелей и становится как будто осязаемым.
Отчасти из-за Ноа.
Я ненавижу Рафаэля за то, что когда Ноа уничтожил Общество и вытащил нас из ада, Рафаэль остался с ним. А мне пришлось вернуться к родителям.
Рафаэль ненавидит меня за то, что когда мне исполнилось восемнадцать, Ноа переключил на меня всё свое внимание, надеясь, что еще не слишком поздно.
Рафаэль медленно разглядывает нас с Тристаном. Его взгляд будто ощупывает наши тела. Глаза чуть прищуриваются. Он всегда был немного вуайеристом.
- Ноа здесь, — говорит он.
Блядь.
- Ах ты ж, ёбаный папенькин сынок. Ты ему доложил.
Рафаэль пожимает плечами.
- У тебя - свои правила. У меня - свои.
Я очень, очень не люблю, когда меня прерывают, но у меня нет выбора. Рафаэль никуда не уйдет, как и Ноа. Я отстраняюсь от Тристана. Он садится прямо, широко распахнув глаза, его взгляд мечется между нами. Но как только я поправляю одежду и направляюсь к Рафаэлю, я замечаю, как Рафаэль победно ухмыляется Тристану.
Мне это, блядь, не нравится, поэтому я впечатываю Рафаэля в стену. А он, ебучий псих, смеется. Ко всему прочему он еще и мазохист, так что ему, возможно, даже нравится боль от удара. Но не от меня. Его смех становится резче. Определенно не от меня.
Но сейчас он - не тот, на ком я сосредоточен. Я оглядываюсь на Тристана и вижу, что его глаза зло прищурены. На мне и Рафаэле. Тристан ревнует. Я не ожидал этого. И не знаю, что чувствую по этому поводу. Раздражение? Да, чуть-чуть, но ещё…какое-то удовлетворение?
Дело в том, что... Рафаэль тоже ревнует. Он очень ревнив. Всегда таким был. Даже будучи в аду - он хотел единоличного внимания к себе. Он ненавидел это чувство и одновременно ненавидел-ненавидел-ненавидел и их, всех тех мужчин. Но еще больше ненавидел, когда они выбирали не его. Так что, хотя между мной и Рафаэлем нет влечения, он, похоже, всё равно не в восторге от того, что видит меня с Тристаном.
Сначала его это не волновало, он спокойно отнесся к тому, когда я заявил свои права на его бармена, но теперь явно беспокоится. Но это его проблемы. Я отталкиваюсь от Рафаэля и жду, пока он выйдет первым. Мне нужно быть между ним и Тристаном. Не стоило оставлять их наедине прошлой ночью. Что-то произошло.
Но разбираться с этим я буду потом. Сейчас мне нужно разобраться с Ноа.
Мы с Рафаэлем поднимаемся на лифте в его пентхаус. Его кухня — это, по сути, бар, а его гостиная — это фортепианная студия. Я не знаю, сколько у него инструментов. Тот, что у меня дома, стоит там уже шесть лет. Раньше он заходил ко мне чаще, играл для меня. Потом произошла попытка «как бы» секса, и все пошло херово. Теперь мы осторожнее.
Ноа сидит у кухонного острова-бара. На нем его обычные потертые джинсы и фланелевая рубашка, и выглядит он точь-в-точь как тот, кем он и является - выгоревший усталый бывший агент ФБР. Он в хорошей форме, но выглядит старше своих пятидесяти четырех. Слишком много стрессов. Слишком много потерь. Слишком много гребаного алкоголя.
- Господи, Данте, — выдыхает он, внимательно разглядывая мое лицо.
Я хочу убить Рафаэля прямо сейчас.
- Не сверли его таким гневным взглядом, — говорит Ноа, будто мы с Рафаэлем всё еще подростки, а он тут главный надзиратель и воспитатель. - Он заботится о тебе.
Не согласен. По-моему, он ведёт себя как мудак. Но я всё равно отвожу взгляд, когда он уходит на кухню, чтобы налить себе выпить.
Я опускаюсь на табурет, который Ноа подталкивает мне ногой.
- Когда я согласился позволить тебе вести твою мучительно затяжную войну с Капелли, ты кое-что мне пообещал.
- Я помню.
- Ты пообещал, что справишься. Что у тебя достаточно самоконтроля.
- Его у меня достаточно.
Ноа оценивающе смотрит на меня. Очень знакомый взгляд. Он никогда не осуждает, но видит слишком многое.
- Тогда он у тебя был. Сейчас - нет.
- Херня! Ничего, блядь, не изменилось...
- Расскажи мне о Тристане.
Что это за фигня?
- Тристан тут вообще ни при чем!
Ноа даже не вздрагивает от моего гнева. Он видел вещи и похуже. В первые годы, когда он был сильнее меня, он не раз укладывал меня на землю в воспитательных целях. Потому что должен был.
- Ты дал ему мой номер, - напоминает он спокойно.
- Да, для экстренных случаев.
- Но он уже позвонил мне.
- Потому что он вел себя как придурок.
- Нет, он позвонил мне, потому что ты переселил его к себе против его воли.
- И я снял ему собственную отдельную квартиру, как ты, блядь, настаивал. И знаешь что? Он туда не заходит! Потому что она ему нахрен не нужна!
- Почему ты поселил его у себя? Ты никогда этого раньше не делал ни с кем.
- Так ты пришел, чтобы заебывать меня из-за Тристана?
- Я пришел, потому что пытаюсь понять, что с тобой происходит. Ты теряешь контроль.
- Тристан тут вообще ни при чем! То, что случилось с людьми Капелли, его не касается! Если ты хочешь надрать мне задницу из-за этого - отлично, но, блядь, оставь Тристана в покое.
- Ты его целовал, — вставляет Рафаэль, наливая себе выпить.
Сбиваю стакан со стойки, довольный, что подвернулась возможность выплеснуть на что-то свою агрессию.
- Какого хуя, Рафаэль? В чем твои чертовы проблемы? Что ты вчера ему наговорил?
- Это не сработает, Данте. Ты же знаешь, что это не сработает. Отпусти его. Он привязывается.
- Иди на хуй!
- Данте! Рафаэль! — рычит Ноа. - Вы оба, разойдитесь и остыньте!
Я даже не замечаю, что уже стою, нависая над Рафаэлем, пока Ноа не оказывается прямо передо мной. Обычно в такие моменты я сбавляю обороты. Обычно я уступаю ему.
Но не сегодня.
Ноа остается спокоен, пока я стою перед ним, сжав кулаки, дыша как загнанный зверь. Это состояние слишком знакомо. Сколько раз я взрывался, пока Ноа не научил меня успокаиваться, не научил направлять свою ярость в нечто... менее чудовищное?
Я не хочу говорить ему правду. О том, что я не получаю достаточного удовлетворения от уничтожения убийц и насильников. Мне этого недостаточно. Я не чувствую полного освобождения. Мне нужно уничтожить всех, кто уничтожил меня. Большинство из них - всех этих богатых ублюдков из Общества, что приезжали на Остров, где держали нас, мальчиков – мне не достать. Но я могу достать Капелли, который продал меня. И мысль о том, что я уничтожаю его, кусок за куском, хоть как-то уравновешивает меня.
Но есть еще одна правда. Ноа ее чувствует. Я действительно теряю контроль, и да, это из-за Тристана. Потому что он заставляет меня чувствовать то, что я не умею чувствовать. И он заставляет меня хотеть то, что я не умею хотеть.
Я не могу. Я не буду говорить об этом с Ноа — потому что я не хочу услышать от него, что мне нужно отпустить Тристана. Я бы этого не сделал, но я не могу даже услышать это. Только не от него — потому что я доверяю ему и потому что я бы ему поверил.
Так что вместо этого я говорю:
- Знаешь что, Ноа? Отъебись от моей жизни. Ты мне больше нахуй не нужен. Так что дарю тебе это всё, Рафаэль. Папочка теперь весь твой. Полностью.
Ноа кричит мне вслед, пока я иду к лифту.
- Данте!
Но меня уже нет. Я давно, черт возьми, ушёл. Ещё до того, как закрылись двери лифта.