7 страница19 апреля 2025, 08:18

глава №6.

Прошёл месяц. Долгий, вязкий, как патока, месяц, в котором дни тянулись, будто кто-то в шутку нажал на паузу, оставив Вивиан в этом выцветшем мире. Как будто всё вокруг застыло, а жизнь - та, что была - вдруг растворилась, оставив только остаточные шумы, как в старом радиоприёмнике, когда ловишь волну, но не до конца.

Она не видела Джона Б. с того самого дня, когда в городе разлетелось: он - убийца. И не просто убийца - шерифа Питеркин. Имени, что будто бы несло в себе порядок, структуру, остатки хоть какой-то справедливости на этих чёртовых отмелях, где каждый второй прячет нож за улыбкой.

Джон исчез. Погас, как лампочка, которую кто-то выкрутил, не предупредив. И с ним исчез ещё один человек - Рэйф.

Не то чтобы она искала его. Не то чтобы он был нужен. Просто раньше он появлялся повсюду. Мерцал, как огонёк на горизонте: то в баре, облокотившись на стойку, смотрел с усмешкой, будто что-то знал о тебе больше, чем ты сам. То на лодочной станции - ждал кого-то или просто молчал. То вдруг возникал рядом с её машиной, когда она выносила мусор после смены, и говорил те самые странные фразы, которые резали по живому, но почему-то оставляли след.

А теперь - пусто. Ни машины, ни сигаретного дыма, ни его тупого взгляда. И если в случае Джона Б. - всё было очевидно: он спасался, он бежал, он прятался - то Рэйф просто исчез. Растворился. Как будто перестал существовать. Ни слуха. Ни полуслова. Даже Сара - которая всегда казалась едва ли не чужой - не могла или не хотела сказать, где брат. А может, и сама не знала.

Вивиан не доверяла тишине. В ней было что-то хищное, особенно здесь, на срезе, где казалось, что каждый куст шепчет сплетни, а каждый порыв ветра несёт чужие тайны.

Она просыпалась рано. Лежала, уставившись в потолок, и пыталась поймать звук шагов Джона - как раньше, когда он вечно забывал закрыть входную дверь и швырял рюкзак под лестницу. Иногда даже казалось, что слышит - но это была всего лишь память. Память, которая начинала предавать.

Бар по-прежнему держался на её плечах. Закусочная - тоже. Лодки - как всегда. Всё шло, как шло. Только внутри у неё росла пустота. Такая, что ничем не заполнить - ни работой, ни кофе, ни даже злостью. Раньше гнев был как двигатель. Теперь он стал тяжёлым камнем на груди.

Люди перестали смотреть в глаза. Или делали вид, что не узнают. Лучше бы действительно забыли о такой девушке, как Вив Роутледж, будто бы её никогда и не существовало. В голове вновь всплывали картинки: наркотики, дилер, Барри, элитный коттедж на Восьмерке и все, снова обрыв, снова гребанный конец.

«Может расскажешь друзьям, как год сидела на тяжёлых наркотиках?» - словно вибрацией отдавало в висках, где-то там внутри. Голос Кэмерона был слишком мягок в тот момент, будто бы никого другого не было рядом, только они вдвоем.

Но что на самом деле было - Вивиан не знала. Она не помнила. Не хотела помнить? Или мозг сам закрыл этот файл, чтобы сохранить остатки её? Этот вопрос был не закрыт, да и снова возвращаться к нему - не было сил и желания.

***

Очередная смена, очередные пьяные лица в баре и невыносимый запах алкоголя. В глазах темнеет, а движения становятся до невозможности ленивыми, неконтролируемыми, словно, Ви сейчас рухнет на деревянный, скрипящий пол.

Сахарный диабет. О, да, она прекрасно знала, что не стоит перегружать организм, как ей об этом говорил каждый второй, но другого выхода у неё не было. Проходя за барочную стойку, где лежала раскрытая сумка, рыжеволосая судорожно пытается найти инсулин, который ей выдали совсем недавно, но тот будто бы под землю провалился. Сменщица смотрит на ту удивлённо, будто бы впервые видит её в таком состоянии.

- Где он, мать твою... - Вивиан задыхалась. Ладони дрожали, пальцы соскальзывали с молнии кармана. Всё, что угодно: жвачка, чек из "Пиггли Виггли", сломанная зажигалка, даже помада, которую она не пользовала уже сто лет - только не флакон с инсулином. - Чёрт, чёрт...

- Всё окей? - Голос Лины прозвучал как из подвала - глухо, с эхом.

- Мне... выйти надо. Пару минут. - Она не стала смотреть на сменщицу. Не стала врать - на ложь не хватало сил. Тело шаталось, как будто в нём выдернули каркас.

Коридор закручивался, как в дурном сне. Стены плыли, и она, зацепившись за них рукой, почти ввалилась в уборную. Захлопнула дверь, закрывшись от мира. Раковина приняла на себя её вес. Звук собственного сердца бил по барабанным перепонкам.

Инсулин был - в боковом кармане, куда она никогда ничего не клала. Руки соскальзывали, игла чуть не упала в унитаз. Но она справилась. Присела прямо на край бачка, втянула воздух, вколола, выдохнула.

Минутное спокойствие. Ложное.

- Интересный выбор места для медпомощи, - произнёс кто-то. Тихо. Не весело. Почти лениво.

Вив резко подняла голову. Обернулась.

Он.
Рэйф.

Прислонившийся к стене, как будто вырос из плитки. Из воздуха. Как призрак. Беспокойный, слишком живой. Руки в карманах, рубашка мятая, глаза тёмные, как пролитый кофе, и такое выражение, будто он наблюдал за ней весь день - и знал, что она дойдёт до этой точки.

- Твою мать... Ты что, преследуешь меня? - она встала так резко, что голова снова качнулась, но она удержалась. На злости.

- Расслабься, Жанна д'Арк. Я просто пришёл поссать, - отозвался он, хрипло усмехнувшись. - Не думал, что ты устроишь тут шоу.

- Уйди, Рэйф.

- Зачем? Наконец-то ты без маски. Усталая, бледная, на грани. Реальная. - Он качнул головой. - Ты даже красивая в этом.

- Отвали.

- Сколько у тебя? Тип один или два? - Он сделал шаг вперёд: медленный, лишённый угрозы, но от того не менее неприятный.

- Это не твоё дело. И не твоё чёртово место.

- Всё тут моё, Вив. Эта дыра, этот бар, даже воздух. Я здесь вырос, помнишь? Впитал всю эту тухлость с молоком матери. А теперь ты здесь - и гниёшь с нами. Милое зрелище.

- Ты больной.

- Я? - он усмехнулся. - А ты - героиня. Стоишь за стойкой, таскаешься по лодкам, держишь всё на соплях. Спасаешь весь чёртов остров. Только никто не просил.

Она хотела врезать: резко, от души. Рука сама пошла вверх. Он поймал запястье, без усилия, будто ждал этого движения.

- Не злись. Не тебе одной больно.

- Ты ничего не знаешь.

- Я знаю, каково это - когда мир рухнул, а ты должен притворяться, что всё под контролем. Я знаю, каково это - просыпаться и молиться, чтобы снова заснуть. И я знаю, как ты смотрела тогда на Мэйбанка, как на спасательный круг.

- Лучше с Джей Джеем, чем с тобой.

- Ага. Он хотя бы не врёт, что ты ему не безразлична. Я - вру. Лучше?

Она выдернула руку, отступила - не из страха, а из инстинкта. Слишком близко. Слишком Рэйф.

- Ты обещал рассказать про убийство Питеркин, но, снова, как мудак ушел от ответа, лишь рассказал моим друзьям о наркотиках, ты кто вообще такой? - переводя тему, произнесла девушка,а в голове снова все поплыло: его образ, гребанная клетчатая рубашка, ухмылка, в конце концов. - Ты же нихрена обо мне не знаешь, Кэмерон.

- Может, и не знаю, - тихо сказал он. - Но хочу знать. Это уже что-то?

Он не ухмылялся - впервые за всё время. Его лицо было напряжённым, сдержанным. Губы чуть приоткрыты, будто он проглатывал слова, которые не решался сказать вслух. В глазах не было насмешки, только странная усталость и странное, тягучее что-то - как затянутое пеленой сожаление.

Вивиан шумно выдохнула, прижавшись спиной к холодной плитке. Она вдруг почувствовала, как одежда прилипла к телу. Слабость после инъекции давила, как мокрое одеяло. Но уйти - значило бы признать поражение. А стоять рядом с ним - значило потерять остатки контроля.

- Ты хочешь знать? - с горечью выдохнула она. - А как же «правила»? Сам себе противоречишь, Рэйф. Ты же лицо Топперу разбил за контакт со мной, забыл?

Он замер. Мимолётная тень - не эмоция даже, а что-то древнее, неконтролируемое - проскользнула по его лицу. Как будто кто-то нажал кнопку воспроизведения старой записи, и Вивиан увидела в нём того Рэйфа, которого никто не знал. Того, что рвался наружу в кратких вспышках - в ту ночь, на Восьмёрке, в чужой спальне, в звонком эхо первых прикосновений, которые не были пропитаны ненавистью к друг другу.

- Забыл? - тихо повторила она. - Или просто тебе так можно?

- Уж я то не забыл, Ви, - его голос был, словно надломленный, такой тихий и даже искренний? А возможно, это лишь след помутнения при действии инсулина, но Роутледж не хотела разбираться в истине. - Я разбил лицо Топперу, потому что никто не смеет прикасаться к девушке, если она того не хочет..

- Вот он, защитник прав девушки, не хуже феминисток, - захлопав в ладоши, заговорила рыжеволосая, она оборвала его на полуслове, потому что это была откровенная ложь, она нутром чуяла. - Не строй из себя героя, Рэйф, - Вивиан обожгла его взглядом. - Ты не спасал меня. Ты просто разозлился, что это был не ты.

Он не ответил сразу. Стоял, прислонившись к стене, словно она удерживала его от того, чтобы снова рухнуть - не физически, нет, а чем-то более зыбким. Душевным? Хотя какое, к чёрту, у Рэйфа душевное.

- Может, - выдохнул он. - Может, и правда злился. Может, дело было не в тебе вовсе.

- Типа я - просто поле боя твоего долбаного эго? Отлично. Добавим это к списку.

Она попыталась пройти мимо, но он вновь заговорил, и голос его стал совсем хриплым:
- А ты не такая, как они.

- Господи. Не начинай. Только не это. - Она остановилась. - Я слышала это от каждого ублюдка, что думал, будто может трахнуть меня и уйти. Ты не исключение.

- Я не трахал тебя.

- Но хотел.

Пауза. Он снова смотрел на неё тем странным, тяжёлым взглядом, от которого ей становилось не по себе. Не из-за страха - из-за ощущения, что он видит. Слишком глубоко.

- Да, - сказал он наконец. - Хотел. И не потому, что ты «не такая». А потому что ты живая. Честная. Ты одна из немногих, кто не притворяется. Кто, чёрт возьми, хотя бы говорит в лицо. Даже когда ненавидит.

Вивиан молчала. Не могла понять - он сейчас пытается выгородиться? Или действительно говорит откуда-то изнутри, из того самого темного пространства, что скрывал за наркотиками, дерганым смехом и внезапной агрессией?

- Я не твой проклятый психотерапевт, - устало бросила она. - И не твоя исповедь. Ты хочешь, чтобы я поверила в тебя? Поздно. Ты, Рэйф, слишком дохрена времени творил дичь, дабы я тебе помогала, а уж тем более доверяла.

Не дав ему что-то сказать, удерживаясь за стену Вивиан резко открыла дверь и вышла из уборной, будто бы там могла почувствовать себя более свободной, более спокойной. Но спокойствия не было. Ни в ней, ни - как она понимала - в нём.

***

Дверь хлопнула за ней. Рэйф остался внутри, стоя в полумраке узкой комнаты, облитый тёплым, будто загустевшим светом лампы над зеркалом. Он не пошевелился. Только глаза - бегали, мечась, будто от кого-то скрывались. Будто искали оправдание, объяснение, хоть какую-то точку, за которую можно уцепиться.

Кэмерон младший - наследник семейной катастрофы, сбой в системе. Парень, которого когда-то носили на руках в доме на Восьмерке, а теперь старались не замечать даже собственные. Его не жалели - боялись, привыкли бояться.

Он медленно опустился на пол, сцепив руки в замок и уставившись в пол. Это был какой-то тупик в его собственной жизни, в собственном познании.

«Хотел, потому что ты живая».

Какая жалость, чем нужно удариться, дабы такое нести? Он снова увидел её глаза. Чёртова Виви. Острые, как битое стекло. Она не смягчилась даже на мгновение. Даже когда он, чёрт побери, попытался - впервые за долгое время - сказать что-то настоящее.

Рэйф сглотнул, пытаясь загнать вглубь першение, оседающий в груди. Там, где будто застрял крик. Крик, который он не знал, как вытащить.

Он ударил кулаком по стене. Потом ещё. Костяшки тут же вскрылись - кровь запеклась почти сразу, алыми лоскутами на бледной коже. Он не чувствовал боли. Она была где-то глубже.

И вдруг...
Он вспомнил.

Чёртовы белые лилии, которые он оставил на её капоте - слишком осторожно, почти с благоговением. Купленные у старухи на обочине, едва живые, с тронутыми коричневыми пятнами лепестками, но всё ещё - красивые.

Он увидел их и сразу подумал о ней.

Не о Вивиан с распущенными волосами, которая орала на него за барной стойкой или вонзала в него взгляд, как клинок. А о той, что однажды стояла у обрыва, босиком, с мокрой юбкой, и вдыхала утренний воздух, как будто пыталась не задохнуться.

О той, что тащила на своих плечах брата, полуживого Джей Джея после ссоры с отцом и всех, кого жизнь выбросила за борт.

Он тогда ехал мимо «Якоря», увидел её машину, остановился, пошарил по карманам, нашёл десять долларов. Хотел войти, но не решился.
Лишь оставил цветы на капоте: без записки, без подписи, без претензий. Просто - потому что хотел. Хотел, чтобы хоть одна вещь в её дне была не ужасной.

Но Топпер потом ржал, как псих.
- Ты думаешь, она не поняла, от кого? Она умная, Рэйф. Эти твои «внезапные милости» - даже я бы раскусил. А она...

- Да завались уже, - отрезал тогда Кэмерон, ему не хотелось слушать чёртовы догадки друга, которые были ни к чему. Он и без того знал, что так произойдет, что это неизбежно. Ви продолжит отталкивать его, не смотря на то, что сам Рэйф этого бы не хотел.

Он опустился на холодный кафель, прямо у раковины, оставив следы крови на белом крае. Пространство туалета с его облезлыми стенами, капающим краном и запахом дешёвого мыла замкнулось вокруг него, как тесная камера, будто мир сузился до этого полумрака, до пульса в висках и тишины, нарушаемой только шумом вентилятора над головой. Этот бар, этот сраный «Якорь», пропахший потом, солью, сигаретами и дешевым бурбоном, стал своего рода исповедальней. И Рэйф исповедовался - только не Богу, не людям, не ей. Себе. Себе настоящему. Себе такому, от которого бежал уже слишком долго.

Вивиан только что вышла отсюда. Он чувствовал в воздухе её запах - не духи, не шампунь, нет. Сладковатый запах инсулина, с которым он научился мириться, и что-то вроде бензина, масла и металла - аромат тех, кто таскает свою жизнь, как ржавую лодку, через бурю.

Он представил, как она закатывает рукав, как ловко, без раздумий, вводит инсулин, как будто это не боль, а просто рутина. Это стало частью неё, частью, которую он не понимает до конца, но уважает. Это была не слабость. Это было мужество. И он ненавидел себя за то, что в её жизни есть место боли, которую он тоже когда-то усугублял.

Он закрыл глаза.

- Барри...
Имя само всплыло в памяти. Как привкус крови на языке. Рэйф вспомнил, как Барри вёл себя тогда, за задним двором, где никто не слышал. Как Виви держалась, несмотря ни на что. И как потом он - он же, Рэйф Кэмерон - протянул ей то же, что и тот: пустое бегство в тумане, в клубах белого порошка. И хотя он говорил себе, что это было по согласию, что она знала, что делает - он тоже знал. Знал, что она была на грани, знала, что не держалась уже ни за что.

Она не помнит. Или делает вид, что не помнит.

Может, забыла те вечера в «двушке», когда он приходил под утро, садился рядом, клал голову ей на колени. Когда она плакала беззвучно, а он делал вид, что спит. Когда она дрожала, и он не спрашивал, что случилось. Потому что сам был частью этой дрожи. Сам - причина.

И снова, к нему вернулся тот же мерзкий, липкий страх - что если она вспомнит? Что, если пазл сложится? Он - не тот, кто может дать ей безопасность. Он - тот, от кого она должна бежать.

Ты не можешь её спасти. Ты - то, от чего она спасается.

Он сжал челюсти до хруста.
И всё же... Парень возвращался сюда снова и снова. Как будто «Якорь» стал его последней привязкой к реальности. Бар, в котором она двигалась между столиками, протирала стойку, швыряла в него тряпки и ругательства, был его полем боя. Местом, где он проигрывал каждый раз, но не уходил.

Рэйф видел, как к ней клеились. Как парни пытались дотронуться до неё. И он разрывался изнутри. Не потому, что ревновал - хотя да, ревновал, чёрт побери, - а потому, что боялся, что она снова сломается. И не к нему придёт, не к нему обратится, а к кому-то, кто снова даст ей забвение в пакетике.

Однажды, он стоял у выхода, видел, как какой-то парень протянул ей руку - просто чтобы поймать её ладонь. Она отдёрнулась, молча, быстро, но в её взгляде мелькнуло то, что Рэйф знал слишком хорошо: она была на пределе. Не физическом - душевном. Та хрупкая граница, после которой человек не ломается, а растворяется.

Не смотря на свою же злобу, он приходил, не мог не прийти. Снова и снова выводил Ви на эмоции, дабы знать, что ей не плевать. В тоже время понимал, что это попросту садизм с его стороны. Садизм или отчаяние - грань тонкая. Иногда одно маскируется под другое, и сам уже не понимаешь, ты мучаешь ради власти или просто потому, что не знаешь, как иначе быть рядом.

Рэйф оставался, как прибой остаётся, разбиваясь о скалы. Снова, и снова, и снова.

Он знал, как она его ненавидит. Видел это в каждом её движении, когда он приближался: в том, как сжимались пальцы, как напрягалась челюсть, как взгляд, быстрый и колючий, избегал его. Вивиан не играла в пассивную агрессию. Она была честной, прямолинейной. Её презрение он ощущал кожей. Оно обжигало - и, чёрт возьми, грело одновременно. Потому что значило: она чувствует. А не чувствовать - было бы куда страшнее.

В глубине души - той, от которой остались лишь рваные клочья, - он верил, что именно Вивиан когда-то видела в нём не чудовище. Что, быть может, в её памяти до сих пор жило то редкое, ускользающее чувство, которое не выражалось словами.
И он хватался за него, как тонущий - за щепку.

Иногда он подлавливал её в короткие, мимолётные моменты. Не ярости. Не страха. Не брезгливости. А той безмолвной усталости, которую никто не замечал. Он видел, как она прислонялась к дверному косяку на кухне, как прикрывала глаза, когда думала, что никто не смотрит. Видел, как держалась за живот, когда сахар падал слишком резко, и она не успевала среагировать.
Тогда он отворачивался. Не подходил, ибо не посмел бы показать, что ему это важно.

Иногда, когда она злилась - а она злилась часто, громко, с жаром - он чувствовал, как сердце будто выныривает из грудной клетки. Как если бы её гнев был лучшим, что он может заслужить. Потому что пока она орёт - она ещё рядом. Потому что к мёртвым не кричат. Потому что тот, кого вычеркнули из жизни, не вызывает эмоций. А он вызывал. Значит, был.

Он подбрасывал ей эту злость, как наживку: словом, взглядом, присутствием. Иногда специально заводил Топпера, зная, что тот скажет лишнее. Иногда сам бросал фразы, от которых у неё вспыхивали глаза. И каждый раз - получал. Всплеск. Ответ. И почти всегда - удар.

Он принимал их. Каждый. Словами, взглядом, кулаками - неважно. Потому что боль от неё была честной. А он устал от лжи, в которой жил с детства.

[очень благодарна вам за прочтения и отзывы! после некоторых просьб и осознавая свои возможности, я решилась на создание телеграмм канала, где буду делиться с вами спойлерами, примечаниями и многими другими приколами к своим работам! кому это будет интересно, то милости прошу 🫶🏻
ссылочка: https://t.me/wxstrfy

юз: wxstrfy (катя философствует)]

7 страница19 апреля 2025, 08:18