Тени надежды||Никита Лыткин||Молоточники

Тяжелый день, наконец-то закончился для Арины. Ноги отказывались идти дальше, но ей нужно было дойти до собственной комнаты. Там, у стола, она отбросила рюкзак. Затем, с тихим стоном облегчения, Арина буквально рухнула на мягкую кровать.

На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь дыханием.

– Арина, иди ужинать, – донёсся из кухни мамин голос.

Арина приподняла голову, опираясь на локоть. Ей предстояло встать. С трудом, медленно, она оттолкнулась от кровати и села.

– Щас, – крикнула Арина. Она быстро сдёрнула с себя школьную форму. Оставив еë комком на стуле, девочка направилась на кухню.

Там, за столом, сидели родители. Слышно было лишь их дыхание, да тихие звуки: жевание, отпиваемая вода, скрежетание вилок по тарелкам.

– Мы с мамой пришли к решению, – начал отец. Его голос сегодня звучал ровно, словно прочитанный по бумажке. – Мы больше не можем быть вместе, как муж и жена.

Он сделал паузу, и эта пауза показалась Арине вечностью.

– Так бывает, Арина, – добавил он, она ещё даже не успела осознать.

Мать наконец подняла взгляд. В еë глазах были отголоски недавних слёз и твëрдая, хоть и хрупкая, решимость. Она протянула руку, словно пытаясь коснуться Арины, но остановилась на полпути, потом осторожно положила ладонь на колени

– Это не твоя вина, солнышко. – Голос еë был мягок, но в нем слышались нотки усталости. – Просто… мы разные. И мы оба будем тебя любить, это никогда не изменится.

Эти слова заставили Арину перестать жевать. Она застыла, смотря то на мать, то на отца, который в этот момент казался ещë более далëким. Что-то внутри неë, какая-то детская, упрямая надежда, начала угасать. Она перевела взгляд на свою тарелку, где остывала еда. Наверное, это и правда нужно. Наверное, это и есть правильно, так, как сказали родители. Просто нужно принять это. Тихо, без лишних вопросов. Она едва заметно качнула головой, словно соглашаясь, медленно продолжила есть.

После того, как Лайсан и Андрей объявили дочке о своëм решении, дом словно выцвел. Раньше в нëм ещë оставались отблески грусти, но сейчас…сейчас там поселилась настоящая пустота.

Лайсан стала чаще задерживаться на работе. Кухня, которая раньше готовился ужин для «семьи», теперь редко помещалась. А ужин, когда он всë же появлялся, был каким-то более простым, лишëнным того тепла.

Она и «муж», как будто уже друг другу чужие, перестали часто улыбаться. Разговоры сводились к сухим, деловым фразам. Обсуждения общих тем, казалось, навсегда ушли в прошлое.

Арина больше не любила есть с ними. Точнее, с этими двумя. Она предпочитала либо ужинать с кем-то одним из родителей, либо ждать, пока они закончат, и доедать в одиночестве. «После них»? Да, именно так. «Семья» перестала существовать как единое целое, как общий стол, как вечерние разговоры. Надежда, которая ещë была в детском сердце, почти угасла.

Теперь Андрей переехал в зал. Его общая спальня с Лайсан, досталась ей одной. А он, словно чужой в собственном доме, потихоньку собирал свои вещи в большие картонные коробки. Иногда, в суете, приходилось рыться в них, доставая вещи.

Однажды Арина увидела, как отец, склонившись над одной из коробок, аккуратно укладывал в неë свои книги. Стопка за стопкой. В этот момент она заметила, как мама, стоявшая у окна, отвела взгляд, когда Андрей взял со стены старую семейную фотографию. На ней они были все трое, смеющиеся, счастливые, совсем другие.

Из маминых уст раздались слова: «Нам с папой нужно тебе кое-что сказать, Арина. Мы решили, что больше не можем жить вместе».

Внутри Арины не было шока. «Не удивительно», – подумала она. Эта мысль была настолько очевидной, что даже не вызывала удивления, скорее, горькое чувство.

Мама вернулась домой с непривычной лëгкостью в лице. Словно с плеч упал огромный, груз. Она подошла к Арине и обняла её, крепко-крепко, с такой силой, будто боялась, что еë собственная дочь вот-вот убежит.

— Мы всё решили, солнышко, — прошептала мама, и в еë голосе звучало облегчение. — Теперь у нас всё будет по-новому.

Тем же вечером в доме появился Андрей. Арина, краем уха услышала его шаги, замерла. Она услышала, как родители говорили о чём-то тихо, почти шëпотом, но каждое слово долетало до неë с ясностью.

— Всё оформлено, — произнёс отец. — Алименты на ребёнка. Ты получишь первого числа.

Голос мамы ответил что-то неразборчивое, но Арина уловила в нëм нотку усталости и, возможно, чего-то ещë, что было скрыто под «новой» жизнью.

***

Стоило ли мне вообще выходить из класса в этот день? Тогда, впервые, я встретил этот мерзкий взгляд. Взгляд девушки, что стояла рядом с классной руководительницей Никиты.

«Новенькая?» — пронеслось в голове. Как же я хотел ошибиться.

Школа...это гнетущий, медленно затягивающий ад. Люди вокруг — пешки, потерявшие индивидуальность. А она, новенькая, казалась очередным доказательством этого. Даже глядеть в её сторону было противно. Но я стоял здесь, в столовой, прикованный взглядом, и не мог отвести глаз. Профукал свою очередь. Чёрт.

Нужно было просто отвернуться. Забить. Она уже с Лерой и Настей — просто такая же, как все, никчёмная девчонка. Ничего особенного. Никто.

Никита. Никита мне о ней рассказал. Зачем? Почему он вообще обратил на неё своё внимание? Зачем тратить время, силы, мысли на какую-то девчушку, которая не понимает нас. Нас с ним. Наш мир, который я создал. Который мы создали.

Она беспомощна. Сидит на асфальте, уже почти лежит, и беспомощно плачет. Как же жалко на это смотреть...но пройти мимо нельзя. Никита. Она. Он взял её за руку. Я увидел это. Её руки, должно быть, нежные. Нежные, как мечта. Кто бы не захотел их потрогать? Взять. Удержать.

Я взял эти холодные руки. Холодные, словно лëд. Оторвать бы их и унести куда-нибудь подальше, но нельзя. Ехидная усмешка на губах. Никита аж зазлился. Что с него взять, если я лучше?

Её присутствие давило. Она крала моего друга. Но дело не только в этом. Меня это просто бесит. Конкретно. Какая же она противная...и такая красивая. И ещë пошла к этому Лыткину. Мне это не нравится. Я промолчу. Ни слова. К чëрту их всех, к чëрту её. Я буду просто погорелым театром. Я сыграю роль хорошего. Я буду пожирать её. Не сейчас. Потом.

И снова. Снова Никита потащил меня к ней. Да ещё и в какое-то элитное место. Мерзость. Сколько здесь вычурных людей. Все до последней мелочи идеальны, деньги в карманах. А наша задача была – украсть её. Да ещё и ко мне домой. Я еле согласился на эту авантюру. Только ради Никиты.

У нас благополучно получилось. Она выглядела растерянной и такой элегантной. Краем глаза, в оконном стекле, я увидел противный взгляд какого-то папиного сынка. Мы встретились глазами. Кажется, это он стоял возле Арины. Подонок. Таких сжигать надо.

Я рассказывал ей про каждый уголок комнаты. Почему ей это нравится? Зачем она так улыбается? Видимо, ей приглянулся мой школьный дневник, который я уже подумывал благополучно порвать и выбросить. Там красовались одни пятёрки. Рай для моей мамаши.

Я рассказал Никите о нём. О том мамином сынке. Мне так интересно смотреть на его реакцию. Ну да, жалко мне было её там оставлять. Да я бы её заживо вместе с ним и сжёг. Нет, не сжёг. Не Арину, по-другому. Только его. Наверное. Какой же он дебил. Стало страшно за него. Ну конечно. Фу. Я и сам жëг дырку в нём, смотрел до последнего, когда мы бежали.

***

Напряжённая тишина укутывает тёмную комнату. Яркий свет исходил лишь от компьютера, стоящий на рабочем столе, где Ануфриев провёл всё своё время за учёбой. Из форточки, открытая на микропроветривание, дул прохладный морозный ветерок, заставляя укутаться в тёплое одеяло, потому что пойти и закрыть окно было в лом им обоим. Пёстрые шторы с белоснежной тюлью колыхались, разбавляя грусть и тоску, помогая собраться с навязчивыми мыслями, преследующие ещё с давних пор.

Артёму хотелось прямо сейчас многое сказать. И обдумывал он это уже очень долгое время. На протяжении нескольких месяцев точно. Скорее всего, ему не хотелось торопить его события жизни. Его счастье. Позволяя всё идти своим ходом. Пусть наслаждается своим бытием, пока может. А он предпочтёт быть наблюдателем. До одного момента.

Может быть, он просто не мог набраться смелости сказать ему об этом. Но Ануфриев не был из тех, кто мог бы усомниться в самом себе, полностью уверенный в том, что легко заполучит желаемого. Необходимого. Для собственной же безопасности. Для них обоих. Никто не встанет на их пути.

Возможно, парень бы получил от него осуждающий взгляд, или ненавистный ему отказ. Но зная его беспрекословность и повиновение, так же теплил в себе уверенность и ясность плана. Осталось лишь правильно подобрать слова. А Ануфриев делал это через чур изрядно. Всегда идеально. Как и он сам.

Никита сидел за компьютером Артём. Играл в «Manhunt». Синяки под глазами красовались на лице с тех пор, как он стал проживать ночной образ жизни – это стало его неотъемлемой частью. Как и их дело с Ануфриевым. Как и сам Артём – его продолжение личности, построенная за семь лет непонятной, своеобразной дружбы. Они знали друг друга от корки до корки. Читали, как книгу. Зациклились. Не могли отпустить.

Нажатие кнопки мыши. Клацанье по клавишам на белой старенькой клавиатуре нарушали безмолвие между ними. Предчувствие того, что между ними вот-вот треснет тонкий лёд, по которому так аккуратно старался идти Артём. Но собственный разум тянет его за язык.

Он наконец-то находит в себе силы закрыть окно, чтобы не заболеть. Ему точно не хочется пойти на сдачу сессии больным. Его мать не простит ему такую оплошность. С тех пор, как он перешёл в университет, она стала ещё более строже относиться к его учёбе. Это так действовало на нервы. Точнее, она сама.

Когда она была дома, она врывалась в его комнату без стука при любом удобном случае. Пока эта сварливая женщина находилась в квартире, он раз за разом получал от неё крики и упрёки. Парень сжимал кулаки. Пытался сдержаться. Но взрывался в последний момент. Отвечал той же реакцией – криком.

В конечном итоге, его отношения с матерью совсем пошли на перекосяк. Они были настолько тяжёлыми, что он опасался, что не сдержится и убьёт её. Его даже не пугали такие мысли. Как бы это страшно не звучало убить собственную мать. Собственными руками. Без сожалений.

Устало вздыхая, будто бы его терзали сомнения, что что-то пойдёт не так, всё же плюхается на кровать. Удобно устраиваясь, вальяжно раскинувшись, упираясь спиной к стене.

Ануфриев наблюдает, как Лыткин, укутавшись в одеяло и сутулясь, иногда усидчиво пишет Арине, дотошно продумывая каждое своё сообщение. Слово. До единых мелочей. Будь там одна ошибка, или не так сказанное слово, он будет ещё долго сожалеть об этом.

Он прерывает его, когда тот закрыл свой профиль в «ВКонтакте», снова открывая компьютерную игру. Прочищает горло, чтобы он отвлёкся.

– Слышь, Некит, – начинает спокойно Артём, смотря сначало на макушку друга, а затем в его уставшие, ничего не подозревающие глаза, – чё там Арина пишет? – Задаётся он вопросом, чтобы было легче заставить его говорить и быстрее придти к сути разговора.

– Ничё такого, – Никита полностью телом поворачивается к нему, – там семейное...ну и говорит, что боится на улицу выходить, – он отводит взгляд. А потом снова изредка посматривая на него, ожидая его реакции. Артём одобрительно кивает, будто он вполне удовлетворён ответом Никиты. Этим он и воспользуется.

– Боится, значит, – наслаждаясь одной лишь мыслью об этом, ему прибавилось личной уверенности в себе, – неужели она о чём-то догадалась? Или ты где-то успел проебаться? – более строже спросил Ануфриев, двигаясь на край кровати. Ближе к Лыткину. Уперевшись головой о руку. Замечая краем глаза, как он слегка вздрагивает и сглатывает. Переживание взяло над ним вверх, заставляя нервно перебирать руки и кусать нижнюю губу.

– Да нет...как обычно, гуляем, общаемся, – Никите хотелось сказать ещё кое-что, но Артём перебивает его на полуслове. Не даёт договорить.

– А кто сказал, что она не могла что-то заподозрить? Она ведь не такая дура пушистая, как мы думаем, – Ануфриев смотрит прямиком в зашуганые глаза Лыткина. – Скорее всего, уже догадалась, что к чему, – он опускает голову, трёт лицо от усталости, а затем снова прожигает его взглядом.

– Сам же таскаешь её постоянно собой и трясёшься над ней, потому что она даже не может пойти в школу одна, бедняжка! – Саркастичный тон, закатывание глаз – всё это гадко проходятся по нервам Никиты. Он и вправду каждый божий день провожал Соловьёву до школы, если не спал до утра, или же специально вставал, чтобы она чувствовала себя в безопасности, пока они переписывались. – Да и вообще, – Ануфриев оголяет свои зубы, будто вот-вот разорвёт в клочья, своей огромной пастью, Лыткина, в порыве гнева, – ты сам до сих пор не понял, что она мешается под ногами? Узнает ведь, чем мы занимаемся, а потом сдаст полиции, как крыса. Втихую.

– Я не думаю, что она так сделает... – Никита как всегда в своём репертуаре – пожимание плечами. В его духе, когда он не знает, что ответить. Он потерялся среди комнаты. Среди Артёма. Даже не знал, что ответить. Потому что ему даже не давали этого сделать. Чувство пустого места. Незащищённости – оно снова преследует его. Снова.

– Естественно, блять, ты не думал! – Рявкнул Артём. Совсем. Совсем не чувствуя угрызения совести за свои следующие слова. – Поэтому вообще забудь об Арине. Одни проблемы воссоздаёт. – Трёхсекундая пауза. – Мне глубоко поебать, как ты собираешься это сделать. Но я могу предложить тебе альтернативу – отдалиться от неё. Дай ей понять, что между вами всё кончено.

Слова Артёма вонзились глубоко в грудь. Оставив за собой неприятные, тянущие чувства боли и терпкой горести от того, как он отзывался об Арине – это был как нож в спину. Однако, он и изначально относился к ней с презрением. Хоть и молчал. Но это стало началом рокового конца.

Никита надеялся на то, что он решил сыграть с ним злую шутку. Но тот был на полном серьёзе. Не поминание, что делать дальше. Какие неправильные слова или действия, что к чему приведут. Чувство безысходности и беззащитности укутали его огромным тяжёлым одеялом, не позволяя двинуться не на миллиметр.

Но Лыткин точно знал. Знал, что он не мог так легко взять и расстаться. Совсем забыть и покинуть Арину.

Первые воспоминания о том, как он впервые встречает её. Что он чувствовал, когда она села к нему. Пыталась завести разговор. Затем они медленно, но постепенно начали общаться, как магниты, пытаяясь зацепиться друг за друга, хоть и были так далеки. А Арина зацепилась – за скрытую и тайную натуру Никиты. И ему понадобилось совсем немного времени, чтобы раскрыть собственный потенциал в дружбе, отношениях с такой лёгкой и свободной девушкой, как Соловьёва.

Воспоминание о том, как они вдвоём стояли на балконе Лыткина, пока он выкуривал сигарету из своей единственной пачки, постоянно пылившаяся в кармане. Как он, наверное, последний раз, поистине полюбил одну единственную – Арину.

Их неожиданный побег с мероприятия, тоже оставил приятный отпечаток в души – это было неожиданно для них троих. Когда они веселились на той самой детской площадке, где раскачивали её. Затем пошли к Артёму, где они на пару с ним играли для Арины на гитарах. Да – это было поистине волшебно.

Побеги из дома. Поздние ночные и ранние утренние прогулки сопровождали их каждый раз, когда у девушки снова происходили конфликты с отцом. Когда он раз за разом наказывал её. Даже домашний арест не остановил бунтарский дух Соловьёвой. Потому она и продолжила видеться с Лыткиным. Знала. Надеялась на него, что он защитит её.

Признание на крыше перевернуло их отношения с ног на голову. То самое утро было особенным. Запоминающимся. В сердце разливалась тягучая теплота. Поистине искренняя улыбка, когда Арина ответила ему согласием на его признание, над которым он думал каждый день.

Оставался один на один со своими мыслями, когда он шёл на балкон, на душе становилось тяжко, будто его связали цепями и не давали уйти с урагана навязчивых мыслей, пожирающие его изнутри, как голодные пауки, неприятно играющие внутри кончиков пальцев. Вспоминая, что у него есть сигареты – только с помощью них он мог расслабиться. Трезво мыслить.

Когда он взял Арину за её еле дрожащую фарфоровую руку, которую так боялся сломать. Тогда-то Никита и понял, что не представляет своей жизни без неё. С тех самых пор он и понял, что такое настоящая любовь. Почувствовал себя любимым среди жестокого мира.

Никита выходит из транса. Трясётся так, будто ему сообщили ужаснейшую новость, перевернувшая его жизнь. Над ним нагнетающе нависал Артём, ждущий его ответа. Испепеляющий взгляд пронзал насквозь. Заставлял выдавить из всё что угодно. Аж до рвоты с кровью.

Никита кивает, соглашается – это был смертный приговор. Как окончание их отношений с Ариной. Просто он ещё не знает, что ему ожидать. Что ожидать от самого себя же. Или Ануфриева.

***

Арина, поникшая, сидела в своей комнате. Её настроение выдавало саму же себя, что что-то не так – это заметила даже её мама, которая с особенным трепетом относилась к моральному состоянию и эмоциям своей дочери. Ведь знала, что у неё может зашкаливать подростковый максимализм, либо же у неё и вправду что-то случилось.

Лайсан пыталась разузнать, что же стряслось у дочери. Но та отнекивалась. Говорила, что всё в порядке, просто преподаватели давят учёбой. Ничего такого. Это было совсем не так.

Ежедневные ночные переживания. Они начали посещать за последнюю неделю всё чаще и чаще обычного. Арина могла подолгу не засыпать, начала страдать бессонницей, либо же не спать вообще. Из-за чего весь оставшийся день чувствовала себя разбитой и помятой.

Лайсан так же заметила это, что она совсем перестала спать, а на лице появились заметные синяки от недосыпа. Материнское чутьё точно подсказывало, что всё не так легко и просто. По крайней мере она будет ждать до тех пор, пока её дочь не скажет, что её тревожит. А может быть кто?

Иногда она позволяла себе поддаться. Урыться лицом в подушку. Закричать так, что можно было разорвать глотку, сломать голос и охрипнуть. Истерика могла не прекращаться по нескольку часов, если мама задерживалась на работе. Ночью же Соловьёва тихо плакала. Обнимала плюшевую игрушку, подаренную её любимым Никитой, переставший почти выходить с ней на связь, но постоянно ночью появляться в сети. Как обычно, будто ничего не изменилось, как будто это было правильным!

Злополучный день для Никиты. Он не смог сдержаться, когда пришёл домой, после ночёвки у Артёма. Завалился прямо у порога квартиры в коридоре, заплакав тихо. Назврыд. Порочный круг, который невозможно покинуть, но вовсе не хотелось покидать Арину. Она подарила ему второе дыхание для того, чтобы продолжить существовать в этом беспощадном мире, а просто взять и разрушить всё то, что они вместе с ней построили, пережили, разделили между собой – не хотелось ни одному из них.

С каждым днём он всё реже и реже писал Арине. Перестал ей моментально отвечать на сообщения, как делал это раннее. На её расспросы отвечал, что готовится к сессии, но ни намёка на это не было от слова совсем. Придумывал абсолютно любые отмазки на то, чтобы не пойти гулять, потому что у него важные дела: то с Артёмом, пытающийся ему объяснить материал за десятый и одиннадцатый класс. То с мамой, нуждающаяся в помощи по хозяйству дома, потому что та не успевает. Иногда доходило до такой абсурдности, что Арина уже попросту не верила ему – это так раздражало. Хотелось всё бросить и доставать уже клешнями ответы от Никиты, но он бы не сказал, потому что они даже не смогли бы увидеться. Кучу раз девушка пыталась позвонить ему, но предательский автоответчик отвечал заместо него. Писала даже СМС-сообщения. Да, и до такого дошло! Тоже не последовало ответа.

А Лыткин всё это видел. При виде каждого звонка и сообщения, он по привычке включал старенький телефон. Но вспоминая тот день, как страшный сон, который так хотелось забыть и больше никогда в своей жизни не видеть перед своими глазами, дисплей устройства сразу же потухал. Парень хватал себя за голову, понимая, во что вляпался. Он чувствует, как больно делает ей. Заставляет лишний раз переживать: «Вдруг она и вправду подумает, что я совсем забыл про неё?», – эта мысль никогда не покидала разум. Лишь размножалась. Откладывалась в каждой частичке мозга, – «Но это ведь не так, совсем не так...», – Противоречие. Непринятие. Он бился головой об стену. Кусал себя за губы, кожу намозоленных подушечек пальцев, щёки изнутри.

– Я, блять, не знаю, что делать! – Истошный крик. Он стоял на всю квартиру. По ощущениям, дошедший до соседей, резко переставшие шуметь за стенкой. Но утешения найти нельзя было – мама ещё не скоро вернётся, а Никита не посчитает нужным ей рассказать об этом. Сам справится, либо начнёт терзать себя за это. Возненавидит себя ещё больше. Но не Артёма.

***

Школьная рутина окончилась. Звонок сопровождался с детскими криками и смехом, играющие на терпении. Хрустящий белый снег растаптывался под чёрными мужскими берцами, оставляя за собой глубокие следы позади. Тяжёлое прерывистое горячее дыхание, исходящее из лёгких, за калиткой сжимало грудь, как тиски. Артём ждал её. Замышлял противное. Аморальное. Не поддающееся никаким логическим объяснениям.

Знакомый девичий силуэт выходит. Направляется в сторону выхода. Но уже без сопровождения известного ему Кирилла. Неужели, наконец-то отвязался? Или она снова его отшила? Оно и не важно. Девушка проходит клумбы, заваленные огромными сугробами снега. За выход пробежало ещё парочку детей из средних классов, обсуждающих учителей.

Ануфриев неожиданно хватает её за плечи, когда та вышла, с отчаянной надеждой смотрящая в экран телефона. Арина вскрикивает. Оосознание приходит постепенно, когда она видит перед собой...Артёма.

– Артём, совсем сдурел, чего ты так пугаешь?! – дрожащим, осипшим и раздражительным голосом кричит Соловьёва, совсем не ожидая такой напасти – такое поведение было оправданным, учитывая происходящие в Академгородке. Он даже бровью не повёл, приподнимая уголки губ в лёгкой усмешке. – Чего забыл тут? – Вопрос был почти тусклым. Безэмоциональным. Так, для формальности, чтобы сильно не обидеть того. Но он преследовал совсем иные цели.

Ануфриев разглядывал её долго, упорно: синяки под глазами, тусклый заплаканный взгляд, потерявший жизненный огонёк, когда-то искрившийся так ярко. Взъерошенный небрежный вид волос – впечатление, что на неё первоклассники напали. Тремор рук неестественный.

Взор его изучающий, будто вот-вот разложит на операционном столе и проведёт своё первое оперативное вмешательство. Пронизывающий и долгий взгляд был пугающим под покровом вечера, с еле горевшим фонариком во дворе школы. «Школа №19» вот-вот окажется под густым туманом темноты.

– Да ничего, собственно говоря, – наконец-то начал Артём, прервав гробовую тишину, назревшую между ними, – мы давно не виделись, поэтому и решил проведать тебя. Проводить до дома? – спросил он «невзначай». Знал, что она не откажется от такого снисходительного предложения. Сама доброта.

– Ну, – Арина переступала с ноги на ногу, – мне не очень хочется напрягать тебя, но если ты сам предлагаешь... – она повела плечами, кивая в ответ. Артём слегка коснулся её спины, направляясь в сторону дома девушки.

– Можем прогуляться по лесополосе, – его предложение было неким безумием. Особенно то, что говорил он это сдержанно. Без особого предостережения, будто не зная, что там происходило в ноябре. Она приподнимает бровь, с недоверием оглядывая его, мёртвой хваткой вцепляясь в лямку рюкзака. – Дырку во мне не прожги только, – Ануфриев слегка приобнимает её за шею, отшучиваясь – да пойдём ты, не ссы. Я там постоянно хожу, как видишь – жив и здоров.

Девушка ощущает тощую руку на своём плече, пытающаяся успокоить её. Она чувствует себя не в своей тарелке, но одновременно в безопасности с ним. Ей пришлось кивнуть в знак согласия, чтоб они туда пошли. Арина полностью надеялась на светлый исход событий. Лишь бы они вышли оттуда живыми, прокручивая в своей голове слова Никиты, сказанные им раннее. В его уютной комнате. При тёплом свете настольной лампы:

«Тебе нечего бояться, Арина. Это был единичный случай, просто жуткое, но редкое несчастье. Такое происходит редко, поверь мне», – она поверила. И будет верить в это до конца, пока рассудок не сломается окончательно.

«Всё таки, я с Артёмом, переживать не о чем. Если что-то и произойдёт, то он сможет предпринять что-нибудь», – единственная мысль, успокаивающая растерзанный в сомнениях и мрачных доводах разум, не дающий покоя поток мыслей, что произойдёт необратимое событие. Жуткое предчувствие того, что случится не что-то порочное, а скорее всего то, что упадёт как снег на голову – это единственная мысль, которая могла утешить.

Лесополоса не внушала доверия: темнота, совсем не освещаемые тропинки для прохожих. Глушь. Огромные, внушающие страх ветки различных густых хвойных деревьев. Ни единой живой души. Ощущение, что весь Иркутск вымер, оставив за собой руины в виде грустных пятиэтажных панелек, двух школ поблизости и корпуса институтов.

Лишь тишина и присутствие Артёма помогали держать себя в руках. Не переходить в стадию безумия и паники. Не броситься в истерику. Но уже не из-за Никиты, а из-за того, что она чувствует, очень тонко, улавливает невидимыми нитями цунами отвращения и недоразумения.

От долгих раздумий аж голова заболела. Снова. Как неудивительно. А полностью, из транса, Арину выводит Ануфриев, взявший её за плечи, прижав к себе. Почти в обнимку. Его взгляд малое говорил – бесстрастность граничила с ехидностью. Но распознать это было не так запросто. Кажется, Арина даже и не поняла, что к чему.

– О чём задумалась, Ариша? – задал вопрос Артём, слегка сбавляя темпа на прогулочный шаг. Девушка, как ошпаренная, взглянула на него с озадаченностью и брезгливостью. Никто не называл её такой формой имени. Кроме Никиты – это был как душевнораздирающий и истошный триггер. Уголки губ и брови слегка опустились вниз. Выражение глаз померкнул в омуте. А сама она сжалась, как забитая в угол мышь. Артём, внутри, ликовал.

– Да так, о своём, не обращай внимания... – Арина отмахнулась. Ей совсем не хотелось грузить его своими проблемами. Особенно теми, глубоко переплетающиеся с Лыткиным.

«Если он задаётся подобными вопросами, неужели, Никита, ничего ему не рассказал?», – мимолётно промелькнула мысль в голове, – «Наверное...он ведь не обязан ему всё рассказывать», – даже не смотря на их долгую, неразлучную друг от друга, дружбу, длинною в семь лет. Может быть, Никите могло показаться, что это слишком «интимная» тема, чтобы вообще распинаться перед кем-то. Даже перед Ануфриевым.

– И всё же, – Арина украткой посмотрела на Артёма. С надеждой в глазах, – почему ты решил придти в школу, Артём? Почему не написал?

– Ехал с учёбы, решил прогуляться. Да и вышло это спонтанно, знаешь ли, – начал Артём, поправляя сползающий рюкзак с плеча. Из под длинной куртки виднелся белый халат с неснятым золотым бейджиком с его инициалами, отражающий фонарный свет в темноте, а с кармана свисала голубая медицинская маска. – С понедельника до пятницы торчу с восьми утра до девяти часов вечера сначало на работе, а потом на учёбе. Заебался – ничего не скажешь. Выходных нет от слова совсем, – тяжело вздыхая, он продолжает. Усмехнувшись, – то и дело – пиво пью. Ублюдошная рутина. А ты чё, как выжатый лимон? – Он слегка пихает её в плечо, – умоляю, не говори, что всё нормально. У тебя на лбу написано, что всё хуёвее некуда. Патологоанаты, видимо, постарались вернуть тебя к жизни – моё почтение им.

Из больного горла Арины вырвался смех. Даже ни смотря на то, что это была правда, сказанная острым языком парня. За последнюю неделю она стала не очень-то и сногсшибательно выглядеть, на фоне всех её проблем: фактическое расставание с Никитой и развод родителей, в который она тоже была втянута, но как второстепенный человек. Времени на себя совсем не осталось, как и на учёбу, так и на личную жизнь.

Соловьёва прикусила губу. Думала: сказать, или же промолчать. Вдруг он подумает о ней что-то не то? Что именно она стала причиной такого холода с его стороны? Больно думать о таком. Но молчать тоже не хотелось, скапливая мысль за мыслью. Ей нужна была хоть какая-никакая поддержка.

«Если так подумать...мы знакомы с Артёмом достаточно», – противоречие постигло врасплох, но в глубине души, внутренний голос твердил, чтобы излиться и рассказать, – «Ладно, хорошо. Всё будет в порядке. Глубокий вдох и выдох», – она восстановила своё сбивчивое дыхание. Собралась и расправила свои плечи, будто сейчас начнёт выступать перед всем классом со своим докладом, вышедшим не очень.

– На самом деле, – Арина шла вперёд. Иногда посматривала на Артёма, чтобы встретиться с ним взглядом, – я правда не хочу жаловаться – это мои личные проблемы, но... – она всеми силами пытается сохранять ясность, но волнение и страх быть осуждённой берёт вверх, заставляя голос заметно дрожать, будто она прямо сейчас скажет что-то запрещённое, – Никита...наши отношения с ним пошли совсем наперекосяк. Он совсем отдалился от меня. Забыл обо мне, будто стёр меня из своей жизни! – Она могла вот-вот заплакать – эмоции нашкаливали. Но сейчас она совсем ничего не чувствовала, – Я думала, что обидела его, или сделала что-то не то. Хотя, когда мы сидели в последний раз у него дома, всё было в порядке, как всегда. Я правда, не знаю, что делать... – девушка тяжёло вздыхает. Губы содрогнулись, но ей совсем не хотелось казаться слабой перед Артёмом. Слёзы здесь были к ни чему.

Арина не замечает, как Артём остановился. Она продолжила идти, будто совсем прониклась в собственную вселенную мрачных раздумий, горьких ежедневных истерик и мыслей о том, что в роли девушки – она безуспешна и ужасна.

Но в моменте он хватает её за запястье. Притягивает к себе. С особой нежностью и заботливостью прижимает к своей груди – разница в росте дала о себе знать. Запах мужского одеколона, дорогих, брендовых, тяжёлых по аромату, духов, медикаментов, медицинского халата и хлорки ударили в нос, заставив слегка опешить из-за непривычности. Худощавые, слегка подкачанные благодаря тренировкам в тренажёрном зале, гордо расправленные плечи. Они ощущались огромными и острыми, будто запросто проколят насквозь. Спина костлявая, атлетичная – можно было запросто прощупать его позвоночник, посчитать рёбра. Точно такие же руки – тощие и тонкие. С белой кожей, как у мертвеца, со слегка выпирающими венами. Одна рука лежала на голове Арины, полностью обхватывая её макушку, зарываясь длинными пальцами в её и так спутанные волосы, запутывая их ещё сильнее, задевая её тёплые розовые пушистые наушники с чёрным накрахмаленным ободком. Эта же крепкая мужская рука когда-то помогла ей встать с того самого бордюра. Когда она плакала посреди дороги, убежав из дома из-за ссоры родителей. Другая же рука лежала на спине, прижимая ближе к себе, будто боялся потерять. Она почувствовала себя так уютно в объятиях, таких нужных и необходимых.

Счёт времени утрачен. Обжигающие и солёные слёзы, прерывистые и судорожные вздохи и всхлипы, вот-вот переидущие в нервный срыв. Слова сейчас излишни. Он позволил ей отдаться шквалу эмоционального кризиса. Зарывается носом в её пушистые тёмно-ореховые волосы. Вдыхает сладкий аромат девичьих духов.

Наверное, потребовалось немногое, чтобы так запросто вывести её на чистую воду. Желанные жалкое рыдание и откровенность – как бальзам на душу.

Может быть, эта теплота с его стороны, помогла бы смириться и расслабиться. Арине точно.

– Никита вообще, как баклан, поступил, – Артём закатил глаза, – совсем не ожидал услышать...такое, а уж тем более от тебя, – постигнутый врасплох, он слегка отпускает Арину, давая ей отдышаться. – И он даже ни слова не обронил об этом, упырь. – Ануфриев слегка надулся, будто разочарованный поведением своего друга.

Мокрые, почти что застывшие дорожки слёз блестели в лунном свете. Ресницы застыли, сцепились между собой из-за мороза, как будто сейчас на них повиснут сосульки. Он обхватывает нижнюю часть её лица, большой палец почти ощутимо надавливает на её щёку, попутно разглядывает едва заметные веснушки. Другие пальцы надавливают на её шею, будто пытаются прощупать сонную артерию, сжимая за линию челюсти. Парень слегка приподнимает её заплаканное лицо. Арине показалось это особенно странным и неординарным жестом с его стороны, но она сохраняла спокойствие, ссылаясь на беспокойство за неё.

– Ну-ну, спокойно. Соберись с духом, – монотонный, почти усыпляющий тон голоса. Он заставлял провалиться в сон. Почувствовать себя в безопасности, витающая глубоко в воздухе, но являющаяся на самом деле иллюзией до одного момента.

– Я просто хочу знать, что на самом деле случилось... – голос всё так же прорывается на рыдания, пропадает из-за шмыгания, нехватки кислорода в лёгких. –  Как так вышло...

– У Никиты появилась другая, – резко выпалил Артём. Он долго не задумывался над этим, придумав на ходу. Воспользовался своими способностями импровизации. Это был как жестокий факт, перед которым он поставил в известность Арину, хоть и не сразу. Парень почти сочувственно взглянул на неё.

Он взглянул на девушку. Искал недоверие в глазах – так оно и было. Она не верила ему. Чувствовала явный намёк на подвох. Этого не могло быть.

– Покажи мне её фото, – коротко отрезает Соловьёва, упорно и строго смотря на парня. Она пытается вычислить его ложь, но держался он стойко.

«Вдруг и вправду не лжёт?», –  задаваясь этим вопросом, она отводит взгляд в сторону, – «Он выглядит таким...Уверенным. Нет, не может быть!», – сразу же переводит его снова. С новой уверенностью.

– Я тебе не верю, Артём, – колкий, звительный смешок прерывает её твёрдость. Как соль на рану, подрывающий убеждённость в том, что Лыткин не мог этого сделать.

– Что-то ты сегодня неласковая, аж страшно становится. Не сожрёшь меня с потрохами?– Ануфриев сжимает её челюсть, самодовольно ухмыляется. Он наклоняется к ней, почти угрожающе. Слишком близкий неожиданный контакт с его стороны пугает. Губы почти в нескольких сантиметрах друг от друга. Соловьёва почти падает с ног. Старается быть каменной и устойчивой, как стена. Артём поддерживает её на плаву. Заставляет чувствовать себя ещё некомфортнее. Пока это её не последняя капля.

Игра в эмоциональные качели. В пользу Ануфриева. Услада и восторг.

– Ладно, Арина, – продолжает Артём, уже более спокойнее и сдержаннее. Будто его только что подменили. Отстраняется. Позволяет ей перевести дух после такой нападки, – если ты не хочешь в это верить, – он ставит её перед условием, – значит я могу скинуть тебе все доказательства, как приду домой. – Голос звучал ровно. – Договорились? – Спросил он напоследок, протягивая руку для заключения их маленького уговора.

Сомнения и мысли закрадывалась одним за другим. Но желание узнать, что на самом деле происходило, было привыше всего. Арина протягивает дрожащую из-за холода руку. Они жмут их. Артём на секунду задержался, дабы согреть её руки. Арина и не была против, даже после случившегося. Она безумно замёрзла.

«Какая же гадость», – пронеслось в мыслях у Ануфриева. На лице отразилось отвращение. Но эти руки такие бархатные и хрупкие. Воспользовался бы ею, как игрушкой. А затем выкинул, как жалкий мусор. Изнасиловал. Убил.

– Ну и замечательно, – ликование гнусной души Артёма. Он отпускает Арину из долгих, крепких объятий, умиротворённо вздыхая, – по пиву, может? – Они шли плечом к плечу, держась вместе, почти за ручки, но Соловьёва сохраняет дистанцию.

– Я не пью, – девушка отрицательно поматала головой, отмахнувшись. – Откажусь, – Арина выдавила из себя смешок, больше ничего не сказав.

Ануфриев провожает Соловьёву до самой квартиры, из этичности, чтобы быть уверенными, что с ней всё будет в порядке, будто ему не глубоко плевать в душе, напоследок обнимая её. Крепко. По-дружески.

Пустота. Неясность. Звук треска – включение монитора компьютера.

***

Артёму не потребовалось прилагать слишком много усилий для того, чтобы подстроить каждую переписку Никиты с выдуманной девкой. Он потратил всего полчаса. Затем все скриншоты с чужого монитора пришли лично Арине. Она мигом зашла в «ВКонтакте, не теряя ни времени.

При прочтении каждого сообщения, Соловьёва даже не замечает подвоха. Но она не чувствует ни ревности, ни злости, ничего такого, что должно было заставить испытать всё это во всей красе. Это было нереально.

Артём Ануфриев:

«Это всё, что он скидывал»

«Ты как? Собираешься что-то делать?»

Арина Соловьёва:

«Всё нормально»

«Не знаю, пока что. На следующий день всё решу. Я так устала»

Артём Ануфриев:

«Ага. Отдыхай, Ариша»

«Пиши. Я на связи для тебя в любое время»

Это не может быть правдой.

***

Артём и Никита вместе пропадают с радаров. Будто сговорившись между собой. Арина больше ничего не писала ему с того вечера.

Артём Ануфриев:

«Мне нужно обсудить с тобой кое-что. Приходи ко мне»

Вечером этого же дня. Никита скидывает с себя зимнюю обувь и одежду, пока его молчание сопровождает уже до боли знакомый коридор. Капюшон кофты и штаны слегка намокли из-за продолжительного снегопада на улице. Он снимает свои горнолыжные очки, кидая на свой одинокий рюкзак.

Из комнаты доносится гитарный риф, прерывающийся на самом интересном месте. Никита проходит вперёд, замечая как Артём бережно вешает музыкальный инструмент обратно на стену.

– Чего так долго? – с интересующимся тоном спрашивает Ануфриев. Щёлканье пальцев раздаётся эхом по комнате.

– Старался придти как можно скорее, – оправдывался Лыткин. Время 23:07, – то сообщение...

– Да, я же тебя для этого позвал. Точно-точно... – Он взялся за голову, впомнив свои слова, написанные им полчаса назад, – я уже совсем забыл. – Напряжение. Недоверие. Что будет на этот раз?

Повсюду разбросанные учебные принадлежности. Кинутый белый халат на кровати. Никита остался один на один с ним, как хищник со своей добычей.

– Собственно говоря, – ровный голос заставил вздрогнуть до чёртиков. Скрип старого стула, – знакомые из школы сказали, что Арина снова помирилась с Лерой и Настей, – эта информация особо не удивила Лыткина, будто всё так и должно быть.

– И что с того?

– Один из них сказал, что Арина обсуждает тебя за спиной, – продолжает Артём. Он скучающе подпирает рукой голову. Бесстрастность голоса уже не пугает, – не обсуждает, а почти говном поливает. Какой ты не любящий. Эгоистичный. Лицемерный человек. Никогда не уделяешь ей времени, – металлические нотки. Одна за другой. Неприятно ударяли, как острые кинжалы, – выглядишь и ведёшь себя, как говно. – Пустота. Мнительность, – Недостойный жизни ублюдок. Не принёсший пользы в этот мир. Неудачник. – Глухое. Почти отдалённое сражение душевного порыва.

Он кивает. В знак того, что от и до выслушал его. Внутренний спор. К чему это всё?

Никита смотрит прямо. Перед собой. Совсем не слышит окружающий его мир – эти слова глубоко засели внутри. Она так не поступит. Блеф.

«Какое жалкое зрелище. Ничтожество».

***

Прошло три дня. Мучительных три дня. Счёт времени потерян. Как тогда, когда он мерзко прикасался ко мне. Но эта мерзость граничила с нездоровым влечением.

Я продолжала внутренне пожирать себя. Я ждала твоё сообщение каждый день, каждый час, минуту, секунду...ну так почему же ты молчишь? Почему не напишешь, что всё кончено?

Наверное, потому что, ты до сих пор любишь меня? Я хочу на это надеяться. Давать себе ложную надежду, что не всё потеряно. Ты никогда бы не дал мне пустых обещаний, а моя любовь к тебе никогда не погаснет.

То, как мы лежали в кровати. Бессмысленные, несвязные разговоры. Ты мечтал. Мечтал о совместном будущем, но не о своём. Никогда. Воодушевлённо рассказывал об этом, никому больше, кроме меня. Говорил, как любишь меня. Свободно. Развязно. Это было от всего сердца.

Твои уставшие глаза, треснутые из-за мороза губы, несовершенства на лице. Но я находила в тебе идеала, как и ты во мне.

Разглядывал по несколько часов, пока я мирно сопела под твоим ухом. Ты зацеплял кончиками пальцев мои выбивающиеся волосы, аккуратно убирая за ухо. Целовал в лоб.

Наши губы соприкасались в полумраке комнаты. Целовал медленно. Боялся лишний раз не так прикоснуться. Дальше не заходил. Я не была против. Я тебе доверяла.

Стук в дверь прерывает мои долгие размышления. Мама не могла ещё так скоро придти, сегодня у неё была ночная смена. Она всегда предупреждает меня об этом.

Я даже не удосужилась посмотреть в дверной глазок. Схватилась за ручку двери. Щелчок. Отпирание двери.

Я увидела тебя перед собой и не могла поверить своим глазам. Не могла сдвинуться с места, что-то сказать – это тоже не была в силах сделать.

Ты вошёл внутрь, переступая родной порог дома моего сердца, разума, души. Здесь тебе всегда были рады. Ждали долго, упорно, неумолимо.

Мне не потребуются объяснения, твои и мои извинения. Мы не виноваты. Я сама всё поняла, ты тоже.

Такие родные объятья, давно не хватавших, как мне, так и тебе. Я уже как будто отвыкла от них. Мне потребовалось всего пару секунд, чтобы снова вспомнить, каково это – обнимать любимого человека.

Мы ничего не потеряли.