ГЛАВА 15
839 год, город Станецк
Месяц березень
Ярмарка гудела, как большой-большой улей, который Боремир вместе с друзьями опрокинул по чистой случайности, — рука сама потянулась к месту ещё не зажившего укуса; только эти пчёлы не жалили.
Отец, держа за шею, вёл его от одного прилавка к другому, хмуро переговаривался с торговцами. Предстояла трудная военная подготовка, и требовались хорошее оружие и крепкие доспехи. До кузнеца они дошли нескоро, и стоило отцу ослабить хватку, как Боремир тут же утёк из-под грубой руки в сторону булочной, совсем не обращая внимания на недобрые выкрики позади. Пусть себе кричит. Зато сейчас ему дадут самую вкусную булку с сушёными сливами, обильно политую сиропом.
— Здравствуй, тётушка Щепа! — звонко поздоровался Боремир.
— Здравствуй-здравствуй, солнце моё военное, — глухо послышалось из-под прилавка, пока тётушка с шуршанием что-то передвигала внизу.
Показалась её голова, увенчанная толстой каштановой косой по кругу. Она отёрла руки о передник и облокотилась об узкий столик перед собой.
— Как мама твоя? — спросила.
— Мама прекрасно, привет просила тебе передать!
— Передать, говоришь... — задумалась. — Ну и от меня ей тогда привет.
И обернула в пергамент два больших кренделя с сахаром, протянула Боремиру.
— Один тебе, один твоей маме, — она выпростала руку и мазнула его по носу, и Боремир довольно сощурился. — Каков красавец. Была бы я моложе, может, и замуж за тебя вышла бы, — посмеялась она.
Боремир ничуть не смутился.
— Отец говорит, я на войне должен быть женат. Она мне и детей родит, будут маленькие победы, потом станут большими.
Тётушка Щепа покачала головой и грустно усмехнулась.
— Отца бы твоего за шкирку и в корыте прополоскать, чтобы поганые мысли соскрести. Рождены у него уже две победы, да война-мать мне такое рассказывает, впору хоть вешайся. — Горестно вздохнула. — Ты ступай, солнце моё военное, да мамке скажи, что я всегда её жду и схороню, случись что.
Боремир кивнул.
Тётушка наклонилась вперёд и игриво сказала:
— Да и ты ко мне заходи, у меня дочка подрастает, может, женой твоей будет.
Боремир снова согласно кивнул, а сам стал размышлять, какие игры можно затеять с куклами её дочки и не сильно ли она обидится, если парочка из них пострадает во время военной осады.
Поблагодарив тётушку и ещё немного с ней поболтав, он отошёл от прилавка и вгрызся зубами в крендель, оглядывая прохожих и другие яркие прилавки. Так Боремир заметил их.
Рыжая женщина что-то бойко говорила мужчине с почти белыми волосами. Боремир тряхнул головой, перебрасывая свою светлую косу на плечо, и провёл по ней рукой, отсчитывая витки. Любопытно, мог ли этот мужчина оказаться братом её мамы? Хоть у мамы и не было братьев, но вдруг?
Он подошёл ближе.
Эти двое звучно шептались, а рты раскрывали так, будто орали на всю ярмарку, и быстро и резко шевелили руками. Боремиру стало смешно.
Женщина вдруг громко всхлипнула и оттолкнула от себя, как понял Боремир, мужа. Развернулась и только тогда заметила мальчишку, что наблюдал за ними. Мужчина выглянул из-за её плеча и хмуро спросил, что Боремир здесь забыл. Женщина же не сводила с него покрасневших и опухших глаз. Ей было всё равно, кто мог оказаться рядом.
Боремиру вдруг стало жаль её. Его мама тоже иногда плакала, и понравилось бы Боремиру, если бы какой-то мальчишка на неё глазел? Он посмотрел на свой надкушенный крендель и отломил половину, целую часть протянул женщине.
— Он свежий, только с прилавка, — поспешил заверить её, опешившую.
Женщина покорно приняла угощение, но её взгляд метнулся за спину Боремира, и она громко испуганно вдохнула, отшатнувшись и едва не выронив крендель.
— Вот ты где, шельмец.
«Ой-ёй».
На шее опять сомкнулись клешни, да так сильно, что Боремир всерьёз испугался, что отец его задушит. Он попытался оторвать руку, царапая ногтями твёрдые пальцы и задыхаясь от обиды. Вскинул голову, глядя в расчерченное яростью лицо.
— Ещё раз посмеешь уйти не предупредив, я тебя при всём тереме выпорю. То-то князю будет потеха смотреть на твою полосатую красную задницу.
Боремир ещё раз дёрнулся и почти упал, потому что одновременно отец отпустил его шею. Из руки вырвали пергамент с кренделем, и отец брезгливо поморщился, глядя на лакомство. Бросил взгляд в сторону лавки с булками, и Боремир заметил, как тётушка Щепа отвела печальные и вместе с тем злые глаза в сторону, будто ей срочно понадобилось рассмотреть разрез на каравае.
Крендель жалостливо хрустнул, и Боремир всерьёз испугался, что принесёт домой лишь труху.
— Это мамино! — вскричал он и оглянулся, ища помощи у рыжей женщины и её мужа, но те отошли на пять шагов, когда рука занесла пергамент, чтобы швырнуть на землю.
Отец замер, опустил руку.
— Мамино, — эхом повторит он и посерьёзнел. Задумчиво повторил: — Мамино, мамино... Ну, раз так...
Крендель лёг в заплечный мешок отца, и Боремир выдохнул. Огляделся вокруг и заметил ткань ровно такого цвета, как хотела мама: алая, с зелёными набойками в виде пучков травы. Подбежал к продавцу и уже хотел был её потрогать, но отец ударил по руке и дёрнул за плечо в другую сторону.
— Почему нельзя, — возмутился Боремир. — Мамка же такую просила.
— Не тебе в бабьих тряпках копаться, — медленно проговорил отец.
Боремир насупился. Но что он, ребёнок, мог поставить против железного слова отца? Даже в восемь лет Боремир едва доставал отцу до груди, но меч держал так уверенно, будто родился с ним. Правда, оружие пока было деревянным, но и того доставало, чтобы лупить врагов (врагами он называл кусты крапивы, которых возле дома росло немыслимое количество).
— Давай вернёмся, мама ведь просила...
Отец дёрнул его за руку и присел так, чтобы глаза были напротив глаз Боремира.
— Послушай меня сюда, малец, — почти выплёвывал он, — не смей мне перечить. Бери лучше пример с младшего брата, тот в свои семь уже за ум взялся.
— Ну да, — тихо прошептал Боремир, — едва перестал за свиньями гоняться, а уже лучше меня сделался. Обидно вообще-то.
Но отец не услышал, только задумчиво посмотрел на дорогу. Прищёлкнул уголком рта.
— Пора из тебя воина делать. Так что теперь будешь знать о том, что творится в моих отрядах.
Боремиру бы прыгать от радости, да только он и так наслышан о происходящем, и ему это казалось до того скучным, что обучение грамоте становилось самым интересным занятием на свете.
— Только учти, узнаю, что ты другим разбрехал, — сунул кулак ему под нос и скупо улыбнулся, потрепав сына по голове. — Ну, ты меня понял.
Делиться с друзьями чужими ранениями и количеством дозорных в ночи? Ха, делать ему больше нечего.
— Слышал наверняка, что князь хочет изгнать чародеев из нашего государства.
Боремир глянул на него во все глаза. Вот о чём хотел рассказать отец! Не о конных подвигах, не о погоревших походах на жёлтых степняков, а о чародеях!
Отец усмехнулся.
— Слышал, значит. А теперь я тебе скажу, что бывает с теми, кто не слушает приказов и прячет их у себя.
Он красноречиво оглянулся, будто хотел, чтобы ему внимали. Но рядом были только рыжая женщина и её муж, да и те, наверное, даже не слушали, так были заняты своим разговором. Но вот женщина скосила глаза в сторону Боремира и тут же отвела. Ждёт продолжение?
— А таких предателей мы на кол сажаем, — просто ответил отец, разведя руками. — Но можем и попытать для острастки, чтобы других стращать. Как, например, помнишь ли, седмицу назад я тебя на площадь не пустил, когда там толпа народа собралась? Там ещё день отмывали всё от крови и потрохов...
Боремира передёрнуло, когда он представил себя на месте тех, кто скрывал у себя чародеев. Краем глаза он успел заметить, как рыжая женщина побледнела и повалилась набок, оказавшись в руках мужа. Тот осторожно уложил её на землю, а голову — на свои колени, стал бить по щекам.
Отец услышал переполох, замахнулся, расталкивая начинающую собираться сутолоку, и снял с пояса бурдюк. Зубами выдрал пробку и сделал большой глоток.
— Душица, душа моя, ну что же ты... — причитал светловолосый мужчина, и его глаза расширились, когда он заметил отца. Тот прыснул изо рта водой и попал на лицо женщины, утирая губы.
— Искрящаяся!.. — вскрикнул Боремир, но было поздно.
Через миг, показавшийся непомерно долгим, женщина открыла глаза и пусто посмотрела перед собой.
— Не чародейка, — прошептал отец и сплюнул. Сказал уже громче, с плохо скрываемой досадой: — Ну что же вы так, господа хорошие. Душно всё-таки, следить надо.
Мужчина кивнул и насторожённо поджал губы.
— Пошли, — отрывисто бросил отец Боремиру и зашагал прочь, протискиваясь сквозь людей. — Жаль, хотел показать чародея в силках... Ну ничего, этих выродков ещё много по Поднигородскому бегает, их перед Моховым отлавливают и на месте жарят.
Боремир был удивлён. Как так вышло, рыжая женщина и не чародейка. Он со страхом ожидал, что от воды её красивое лицо оплавится и сделается уродливым на всю жизнь. Но, к счастью, или вода оказалась плохо сготовлена, или женщина действительно была самой обыкновенной женщиной. А может, она носила чужие волосы, а сама была светлой, как и её муж?
Боремир не заметил и налетел на мальчишку вдвое меньше него, и тот повалился на землю, а Боремир — на мальчишку. Испугавшись, что раздавил ребёнка, Боремир вскочил и поднял его. Черноволосый и голубоглазый, он измарался в дорожной грязи и восхищённо смотрел то на Боремира, то на его отца, скривившего лицо.
— А ты воин, да? — пискляво обратился он к Боремиру. — Людей бьёшь?
— Ещё нет, но скоро должен, — гордо выпятив грудь, ответил Боремир.
Мальчишка просиял и распахнул рот в восхищении.
— Вот здорово! А мой папа людей шьёт. А твой?
— А его, — ответил отец вместо Боремир, посмеявшись, — плохих людей отлавливает и в петлю. — Он сделал прокручивающий жест вокруг шеи, затянув невидимую бечеву, и обратился к Боремиру: — Видишь? Даже мелкота хочет на войну, а ты всё мяса живого чураешься. — Кивнул на мальчишку: — Это, видать, нашего знахаря дитё.
— Может, отвести? Потерялся, наверное, — предположил Боремир.
Отец махнул рукой, мол, сам дорогу найдёт.
— Славка!
Женщина, подбежавшая к мальцу, была точь-в-точь как он: тонкая, чёрные волосы до плеч и голубые глаза. Странно, подумал Боремир, в Новослави женщины волосы не обрубали, берегли как знак красоты и здоровья. А эта срезала. Чудна́я.
Оставив мать разбираться с мальчишкой, отец увёл Боремира к усмарю, за снаряжением для лошадей. Так он показывал сыну на будущее, у кого самые лучшие кожи, у кого — крепкое железо. Какая масть коней — тонконогих, ретивых и в яблоках — крепкая и покладистая. Да, что уж таить, как обращаться с бойцами, хотя отец и говорил порой, что не надеется вырастить из Боремира что-нибудь путное. Слишком добросердечный и заботливый, такой не сможет управлять не то что сотней — десятиной. А о каждом воине печься сердца не хватит.
Боремир и рад бы возразить отцу, да нечего. Ничего-то он не смыслил в военном деле, а в походы ему ещё рано.