Green Oceans

День первый.

Я не могу двигаться. Я точно сломал себе что-то. И это что-то - одно из моих рёбер. Я совершенно ничего не чувствую, лишь физическую боль. И я совершенно не слышу, что происходит в доме, что происходит за этой железной дверью. Я не могу даже плакать, я лишь скулю. Я, блять, скулю после хоть какого-то движения телом. Неужели он станет меня трахать со сломанными рёбрами? Или он оставит меня тут до того момента, пока кости не срастутся? Плевать.

Гарри, пообещай, что ты будешь жив, когда меня выпустят. Пообещай, что я увижу твои зелёные океаны. Пообещай мне, умоляю.

Тишина. Я снова и снова поскуливаю, но уже не от боли в теле. Я скулю от страха, обиды и горечи. Я совершенно не знаю, что делают с моим Гарри. С моим, блять, Гарри. Ты слышишь меня, мразь? Не смей трогать его больше никогда. Вскрикиваю, кричу, просто кричу. Пытаюсь встать, держусь за стену и снова кричу. Боже, как же мне больно. Но я терплю. Терплю и кричу.

Щелчок в замке. Гарри? Да, это должен быть ты. Пожалуйста.

Нет, это не он. Мужчина поспешно спускается ко мне.

- Заткнись! – он бьёт мне по рёбрам.

Господи. Как же мне больно. Скатываюсь по стене, карябаю ладони о бетон. Падаю и кашляю. Нога этого урода бьёт меня по лицу, а дальше... Дальше меня вырубает. Наконец-то.

День второй.

Ползу к лестнице, около часа пытаюсь доползти до двери. Каких-то десять ступенек, всего десять, давай же, Луи. Облокачиваюсь спиной о дверь, тяжело дышу и лежу. Лежу, облокотившись о железную, ржавую дверь. Я слышу шаги. Да, я слышу шаги. Цепляюсь пальцами за холодное железо. Мой голос сорван. Я могу лишь шептать.

- Гарри?! Гарри, это ты?

Тишина. Молчу и я. Сейчас будет то же, что и днём, ранее: меня спустят со ступенек, и я сломаю ещё несколько рёбер. Я готов, и мне, кажется, уже не страшно. Я вытерплю ради него. Ты ведь знаешь, Гарри, ты веришь мне?

- Да, Луи, это я.

Что? Это правда он? Кое-как поворачиваю голову к двери и смотрю на неё. Глаза бегают то вверх, то вниз. Я не вижу его глаз. Где его чёртовы океаны? Где? Где его губы? Я не вижу его. Мои глаза опухли, я едва вижу дверь.

- Луи, только тихо. Скажи мне, что ты жив. Луи, не молчи! Ты в порядке?

И вот они. Вот они, эти ёбаные слёзы. Но я плачу не от страха, не от боли, ни от чего-либо другого. Это слёзы счастья. Я слышу его голос. Он жив, с ним всё хорошо. По крайне мере, я так думаю. Я надеюсь. Очень надеюсь.

- Да, Гарри, всё хорошо. С тобой всё в порядке? Гарри, ответь мне.

- Он не трогает меня, он лишь хочет задеть тебя. Слышишь? Не ведись ни на что. Ты понял меня?

Киваю.

- Да, я понял тебя.

- Бу, ты плачешь?

- Нет, Гарри, нет, – прислоняю ладонь к двери, провожу по ней и опускаю руку вниз. Качаю головой. – Всё хорошо, я в порядке. Иди, Гарри, пока не поздно. Беги отсюда, чего бы тебе это не стоило. Ты слышишь, Гарри?

Тишина. Его уже нет там. Его забрали у меня. Его снова забрали у меня. Я больше не могу так. За что?

День третий.

Просыпаюсь от диких болей в желудке. Блять. Я жутко хочу есть, во рту пересохло... Но это неважно. Всё это неважно. Пока нас разделяет стена, железная дверь и эта мразь. Я найду в себе силы и...

День четвёртый.

- Луи, Луи, ты жив?

Чувствую тёплые прикосновения на своих щеках, но моя спина прижата к холодной стене. Медленно поднимаю руку к щеке и кладу поверх тёплых, идеальных, любимых рук. Еле заметно киваю. Он пришёл за мной. Я знал, что он придёт. Улыбаюсь и открываю глаза. Я вижу его, своего мальчика. Какой же он красивый. Он всегда такой красивый? Его ничто не испортит. Даже эта маленькая ссадина над его верхней губой. С трудом тянусь рукой к его губе. Провожу кончиками пальцев по царапине.

- Ты такой красивый.

- Что?

Он гладит меня по волосам, по щеке. И с таким трепетом поглаживает меня по руке... Мне не хватало его рук. Мне не хватало его. Это ведь конец? Правда конец? Скажи мне, что всё кончилось. Они все сдохли. Скажи мне это.

- Я знал, что ты придёшь.

- Да, Бу, я пришёл за тобой. Он разрешил покормить тебя и обработать твои раны.

И он поднимает меня, обхватывая одной рукой талию, а одну из моих рук закидывая себе на шею. Вскрикиваю и загибаюсь.

- Гарри! – кричу, что есть мочи. Кажется, мой голос вернулся, но я снова надрываю его, а дальше лишь шепчу. – Рёбра, мои рёбра.

- Что такое? Тебе больно? Ты сломал что-то?

- Да, ребро, Гарри, ребро. Лестница... Я слетел с неё в первый день.

- Господи, ты можешь идти? – он продолжает придерживать меня, но уже ослабив хватку. Киваю.

Мы движемся к лестнице и с трудом поднимаемся наверх. Яркий солнечный свет жутко слепит меня. Жмурю глаза, отчего становиться больно.

- Тшшш, Луи, потерпи ещё немного.

Мы выходим на улицу, и он сажает меня в одну из машин, стоящих во дворе.

- В больницу, быстро!

Он командует? И он совершенно не боится. Водитель тут же трогается. Мы едем в больницу. Но мне абсолютно насрать, Гарри рядом. И теперь я готов терпеть любую боль. Любую.

- Быстрее, вдави же ты уже эту ёбаную педаль до упора! Джерри, слышишь меня? – он снова командует?

- Гарри, я стараюсь. Стараюсь. Как он? - на секунду, как я понимаю, Джерри оборачивается на нас и снова переводит взгляд на дорогу.

- Не знаю. Он улыбается как больной, но ты только посмотри на него... Луи, малыш, держись, – чувствую его руки. Он нежно водит ими по моим рёбрам, которые я, кажется, уже не чувствую.

- Да видел я. Что вы думаете делать? Вам нужно бежать отсюда, оставив всё, если вы хотите ещё хоть раз увидеть друг друга. Хотите, я отвезу вас в больницу и оставлю там? Скажу, что вы сбежали.

Они друзья. Джерри - единственный человек, который тоже боялся. Так же, как и мы. И ему так же угрожали семьёй. Так же, как и нам.

Расслабляюсь окончательно. Мне тепло, хорошо, больно. Я счастлив. Кладу руку поверх его колена и сжимаю. Он боится прижать меня крепче. Боится, но очень хочет.

- Гарри, обними меня крепче, пожалуйста.

- Но Луи...

- Гарри!

С трудом поднимаю свою голову с его груди, чтобы вновь увидеть его океаны и утонуть в них. Снова. Как раньше. И он прижимает меня к себе ещё крепче, чем раньше. Стиснув зубы, я терплю боль, боль моего правого ребра. Терплю, и он чувствует, как я напрягаюсь. Гарри отпускает меня.

- Нет, Гарри, прижми к себе.

Снова сжимаю его колено, отчего он кладёт свою свободную руку поверх моей и просит ослабить хватку. Ему больно. Но он даже не представляет, как больно мне. Но я терплю, а он тяжело вдыхает и обнимает меня крепче. Опять боль. Опять терплю, но так я чувствую себя защищённым. Я чувствую, что нужен ему. Что он не отпустит меня.

- Надеюсь, что это того стоит, Луи. Надеюсь, что хуже не будет.

Он целует меня в макушку и вдыхает запах. Запах грязи, пыли и страха. И ему не противно. Он не убирает губы от моей макушки, он продолжает глубоко вдыхать. Я не двигаюсь вовсе. Лишь тихонько дышу и наслаждаюсь тем, что всё, возможно, кончилось.

- Джерри, мы вернёмся, как только Луи починят его рёбра. Хорошо?

-Вы не обязаны этого делать.

- Не обязаны, мы знаем. Но мы не бросим тебя, ведь это вопрос жизни и смерти, Джер.

- Спасибо, Гарри. Спасибо за всё.

Я утыкаюсь носом в его грудь и... Снова слёзы. Почему этот идеальный мешок проблем достался именно мне? Спасибо за него.

Он - лучшее, чем могла наградить меня судьба.

***

Пластмассовая шина на моих рёбрах, несколько швов на бровь, тонна обезболивающего. Я действительно готов бежать. Хромаю, держусь за живот и медленно выхожу из кабинета врача. Они советуют лечь в больницу, говорят, что я повредил какие-то органы. Отказываюсь. Бреду по коридору, Гарри сидит в кресле, подперев подбородок рукой, и куда-то задумчиво смотрит. Рядом, с пластмассовым стаканчиком из автомата для кофе в руках, стоит Джерри. Он топчется на месте и наблюдает за Гарри. Я доставляю им лишь проблемы. Почему бы им просто не оставить меня у него? Зачем им всё это? Я – в обмен на спокойную, семейную жизнь Джерри. Я – в обмен на спокойную, счастливую жизнь Гарри. Теперь ему нужен я. Так зачем всё усложнять?

- Луи! Наконец-то, – Гарри подскакивает с места, как только замечает меня. Я вяло улыбаюсь. Он не знает, с какой стороны подойти ко мне.

- Жить буду. Всё остальное в порядке, на месте, можно ехать.

Пытаюсь натянуть довольную улыбку. Конечно, я ничего не сказал про повреждённые органы. Уж сейчас я не отступлюсь, пусть та тварь делает со мной, что его гнилой душе угодно. Если за всё это в конце мне достанется Гарри, я готов пройти через всё.

- Слава Богу. Тогда едем обратно, и как можно быстрее. Он не должен знать, что мы уезжали так на долго, – Гарри придерживает меня за талию, едва касаясь меня, и ведёт к выходу.

Мы слишком быстро едем, слишком быстро приезжаем. А я жутко голоден, я жутко хочу пить. Но я молчу. Не хочу лишний раз напрягать никого. Я боюсь сделать что-то не так. Боюсь, что за это придётся расплачиваться Гарри, Джерри и, не дай Бог, кому-либо из наших семей. Весь удар я уже давно готов взять на себя.

Гарри заводит меня в дом и вместе со мной - таким жутким инвалидом - уверенно шагает на кухню. Ему действительно плевать на всё?

- Ты должен поесть. Луи? Эй! - он стоит около холодильника, а я смотрю на его спину, обтянутую чёрной футболкой. Я позади него жадно глотаю воду из графина, который ранее стоял на столе, и даже не наливаю воду в стакан, пью так. – Боже мой. Ты ведь совсем не пил ничего. Прости меня, я дурак, я совсем забыл о воде.

Большими глотками глотаю воду, отчего в гортани становится немного больновато. Осушив весь графин, я с довольным лицом, возвращаю его на законное место. Но моё тело всё так же ослаблено. Мне нужно немного еды.

- Гарри, я хочу есть.

Сажусь за стол. Через минуту Гарри ставит передо мной тарелку. Я даже толком не понял, что там было. Я проглотил всё, практически не жуя. Я испачкал руки о жареную курицу, которую я предпочел есть руками, а не выковыривать вилкой. Я так голоден, что ни на минуту не перевожу взгляд на парня, лишь слышу как он хихикает. Хихикает, блять. Господи, он хихикает. Я сейчас подавлюсь, Стайлс, прекрати. Но я не давлюсь, хотя... Я так голоден, что, глотая всё, и толком не прожевав, действительно давлюсь. Но тут же запиваю соком, который Гарри любезно, наливает в стакан. Наконец-то. Наконец, я сыт, и я вижу его глаза, которые я так люблю.

Его океаны тонут в моих небесах, и мы несколько секунд лишь смотрим друг другу в глаза. И этого взгляда хватает, чтобы почувствовать друг друга насквозь. Хватает, чтобы дать надежду на что-то. Надежду на то, что всё скоро кончится.