Глава 17. Жестокая семья
Сиссилия стояла перед огромными воротами поместья Блэков, её сердце колотилось от того, что её ожидало внутри. Осенние каникулы, которых она так ждала, теперь казались ей тягостной обязаловкой. Несмотря на то что это был её родной дом, она не чувствовала себя здесь в безопасности. В этом доме каждый угол был пропитан ожиданиями, правилами и обременяющими традициями. И самым тяжким было то, что её жизнь давно уже была решена за неё, и, как бы она ни сопротивлялась, никто не собирался с ней считаться.
Когда Сиссилия вошла внутрь, её встретила тётя Нарцисса с улыбкой, но в её глазах скрывалась тревога, а её приветствие было холодным и сдержанным. Рядом с ней стояла бабушка Вальпургия, сжимающая в руках свой трость, и её взгляд был полон того же подавляющего контроля, который Сиссилия всегда чувствовала, находясь рядом с ней.
— Сиссилия, — произнесла бабушка Вальпургия, — я надеялась, что ты поймешь важность твоей роли в этой семье. Мы все здесь ради твоего будущего. Ты должна это понять.
Сиссилия почувствовала, как её грудь сжалась от гнева и беспомощности, но она сдержала себя. Она знала, что её бабушка, как и все остальные, не понимала её, не видела её выбора. Все, что она видела — это возможность укрепить род Блэков, подчиняя его всем законам, которые они считали важными.
— Я не хочу этого, — сказала Сиссилия, не в силах больше молчать. — Я не хочу свадьбы с Барти Краучем-младшим.
Эти слова прозвучали в помещении как гром. Все в комнате замерли, словно не веря, что она осмелилась сказать это вслух. Тётя Нарцисса быстро наклонила голову, как будто не слышала, а бабушка Вальпургия нахмурилась, её лицо стало каменным.
— Ты не понимаешь, что говоришь, — холодно произнесла Вальпургия, её голос был так ясен и жесток, как старое мраморное статуи. — Барти — подходящий союзник. Он не только обеспечит тебе положение в обществе, но и сделает тебя частью более сильной и влиятельной семьи.
— Ты не можешь отказаться от этого, — поддержала бабушку мать Сиссилии, Кастория. — Ты согласилась, когда тебе было предложено, и теперь ты должна выполнять свою часть договора. Это не вопрос выбора, а вопрос долга.
Сиссилия чувствовала, как её внутри всё кипит от злости. Она не могла поверить, что её собственная мать, бабушка и все остальные пытались заставить её принять судьбу, которую она не выбирала.
— Но это не мой выбор! — воскликнула она, и голос её дрожал. — Я не могу просто так выйти замуж за человека, которого я не люблю, за того, кто... кто меня не уважает!
— Сиссилия, ты ещё слишком молода, чтобы понимать, что происходит в этом мире, — вмешался её дядя Регулус, который до этого момента молчал. Он стоял у окна, опершись на подоконник, и теперь повернулся к ней. — Барти — это тот, кто тебе нужен, чтобы твоя жизнь была стабильной. Ты не можешь просто отвернуться от этого.
— Ты не имеешь права решать за меня, — ответила Сиссилия, её глаза сверкали яростью. — Я хочу жить своей жизнью, я не хочу быть чьей-то собственностью!
На её слова все в комнате отреагировали одинаково. Тётя Нарцисса слегка приподняла брови, а бабушка Вальпургия лишь взглядом оценила её.
— Ты не можешь позволить себе быть такой наивной, — сказала Вальпургия, подойдя ближе. — Ты не можешь разорвать семейные узы ради своей капризницы. Это не то, что ты можешь себе позволить.
— Ты обрекаешь нас всех на позор, если будешь продолжать так настаивать, — добавила Кастория, её голос становился всё более холодным. — Ты не видишь, как это унижает всю нашу семью? Ты не думаешь о будущем?
Сиссилия почувствовала, как её глаза начинают слезиться от бессилия. Она не могла понять, почему все они не могли понять её. Почему они не видели её боль и не уважали её чувства? Она была просто фигурой в их игре.
— Ты можешь сколько угодно говорить, что это не мой выбор, — произнесла Сиссилия, — но это моя жизнь, и я должна сама принимать решения.
Тётя Нарцисса в очередной раз взглядом оценила её.
— Ты ещё не готова к таким решениям, — сказала она сдержанно. — Ты только что пришла в мир, где решения за тебя будут приниматься людьми, которые знают, что делают.
Сиссилия почувствовала, как её грудь сжимается от подавленного чувства. Все здесь, в этом доме, представляли себе её жизнь как нечто совсем иное. Они не видели её, они не пытались понять, кто она на самом деле. Она была для них лишь частью уравнения, частью древней семейной силы, которая должна продолжаться, несмотря ни на что.
Но в её сердце горела искорка надежды. Она не могла сдаться. Её сопротивление не могло закончиться здесь. Она не позволяла себе стать частью той игры, которую все они строили вокруг неё. Сиссилия поклялась себе, что найдет способ выбрать свой собственный путь, даже если это означало бороться с самой семьёй.
— Я не собираюсь подчиняться вам, — сказала она наконец, собирая всё своё мужество. — Я буду бороться за свою свободу.
Тишина, которая повисла в комнате, была давящей. Все смотрели на неё, и в их глазах не было понимания, только разочарование и холодная решимость. Сиссилия знала, что её борьба только начиналась.
Кастория стояла напротив своей дочери, её лицо было искажено от ярости. Весь её облик говорил о том, что она никогда не позволяла себе таких эмоций, но сейчас Сиссилия нарушила её терпение. В доме Блэков её слова не имели значения, особенно когда речь шла о семье и долге.
Сиссилия почувствовала, как её сердце сжалось. Она знала, что ситуация может привести к чему-то подобному, но всё равно была готова бороться. Она не собиралась сдаваться.
— Ты не понимаешь, что ты говоришь, — сказала Кастория, её голос сдавлен от гнева. — Ты обрекаешь нас всех на позор! Ты не только нарушаешь наше семейное соглашение, но и ставишь под угрозу репутацию нашей семьи. Ты не можешь этого делать, Сиссилия!
Сиссилия подняла голову, её взгляд был твёрд и решителен. Она не могла позволить себе сломаться перед матерью, как бы трудно это ни было.
— Я не могу замуж за Барти. Я не хочу этого. Я хочу своей жизни, а не быть чьей-то собственностью, — произнесла она, стараясь не допустить, чтобы голос предательски дрогнул.
Но Кастория не могла этого принять. Её лицо покраснело от ярости, и вдруг, словно в порыве отчаяния, она резко подняла руку и дала дочери пощёчину.
Звук удара эхом отозвался в тишине. Сиссилия отшатнулась, почувствовав, как на щеке пульсирует боль. Шок от удара был настолько сильным, что ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее.
— Ты лучше подумай, что ты говоришь, девочка, — проговорила Кастория, её голос был хриплым и дрожащим от злости. — Ты — Блэк. И ты не имеешь права на выбор. Ты будешь делать то, что тебе велено!
Сиссилия стояла в полном молчании, её глаза метались по комнате, пытаясь найти хоть какой-то выход из этого кошмара. Она не могла поверить, что её собственная мать, единственный человек, который должен был её защищать, могла быть такой жестокой. Но её гнев и разочарование не могли скрыть той боли, что оставался в её сердце.
— Ты не можешь отвернуться от своей судьбы, Сиссилия. Ты не можешь так просто отказаться от всего, что мы для тебя подготовили. — Кастория добавила, её слова были как нож в сердце.
Сиссилия чувствовала, как в груди нарастает невыносимая боль. Это было не только физически тяжело — удар, нанесённый ей, был символом того, как мало ей позволяли. Она не могла понять, почему её мать, которая когда-то должна была заботиться о ней, теперь просто принуждала её к этой жизни.
В её глазах блеснули слёзы, но она не дала им упасть. Она сдержалась, хотя её внутренний мир рушился.
— Я... я не подчинюсь, — сказала она сквозь стиснутые зубы, её голос был сдержанным, но решительным. — Я буду бороться за себя, несмотря на то, что вы все от меня хотите.
Кастория молча взглянула на свою дочь. Она не сказала ничего, но в её взгляде читалась смесь разочарования и презрения. Для неё Сиссилия была уже потеряна.
— Ты пожалеешь, — сказала она, почти шепотом, но в её голосе звучала угроза. — Ты даже не представляешь, как сильно.
Сиссилия стояла перед ней, не отводя взгляд, несмотря на свои внутренние сомнения и слёзы, которые она пыталась скрыть. Она знала, что её ждёт тяжёлая борьба, но эта пощёчина стала для неё сигналом. Теперь, несмотря на всю боль и отчаяние, она была готова бороться за свою свободу.
Беллатриса, наблюдавшая за сценой со стороны, хмыкнула, делая шаг к Сиссилии. В её взгляде не было ни тени сострадания или понимания. Скорее, её лицо выражало лишь холодное презрение.
— И как же ты смеешь так дерзить перед нами? — её голос был как лезвие, острый и полный презрения. — Ты позоришь имя Блэков своим неповиновением, своей слабостью. Ты ставишь личные желания выше долга перед семьей.
Сиссилия хотела ответить, но Беллатриса схватила её за плечо и с силой потянула за собой, так, что Сиссилия была вынуждена зашататься и поймать равновесие. Беллатриса смотрела ей в глаза с вызывающим взглядом, её пальцы вцепились в волосы Сиссилии, заставляя её смотреть вверх, прямо в её лицо.
— Если ты не можешь понять, что твоя жизнь уже не принадлежит тебе, то, может, я смогу объяснить тебе, — с нажимом проговорила она, её пальцы тянули пряди волос, причиняя боль.
— Невыполнение своих обязанностей, непокорность перед семьей — это не что иное, как слабость, — продолжила Беллатриса. — Ты думаешь, что можешь жить так, как тебе хочется? Ты думаешь, что кто-то даст тебе свободу? Нет, девочка, ты — Блэк. И у тебя нет другого пути, кроме как подчиниться традициям, принятым задолго до тебя.
Стиснув зубы, Сиссилия пыталась выдержать боль и унижение, которые Беллатриса приносила ей каждым словом. Она знала, что не может позволить себе сломаться, даже если они считали её слабой. Внутри себя она по-прежнему горела желанием сражаться за свою свободу.
— Вы не заставите меня отдать свою жизнь за чужие интересы, — прошептала она, несмотря на дрожащий голос и резкую боль, пробирающуюся по её телу.
Беллатриса усмехнулась, отпуская её так резко, что Сиссилия чуть не потеряла равновесие.
— Посмотрим, насколько долго ты будешь держаться за свои иллюзии, — хмыкнула она. — Но учти одно: каждый Блэк, не подчинившийся семье, неизбежно заканчивает плохо.