Survive at any cost

Чуя никогда не был так растерян. Даже когда он устраивался на работу, он был более собран.

Горячие слёзы не перестают литься из глаз, скатываясь по острым скулам, падая на грязный пол. Такими темпами Накахара затопит всю лечебницу, ну и пусть. Лучше пусть потонет это поганое место, отнявшее у него Дазая.

Накахара медленно сползает по холодной стене, садясь на грязный пол лечебницы. Одежде всё равно уже ничего не будет, её только выкинуть, а ноги держать уже не могут. И это совсем не от усталости.

В памяти всплывают все моменты жизни, проведённые вместе с Дазаем, и от этого Чуе становится ещё больнее. Его всегда бесили эти подколы, несмешные шуточки, а теперь, когда Осаму растерзал здоровяк, никто уже не пошутит, никто не заставить Накахару улыбнуться или обидчиво вздохнуть. Никто его больше не обнимет, никто не утешит в трудную минуту.

Чуя теперь один.

Чуя и вправду был согласен встречаться с Дазаем после того, как они выберутся из лечебницы. Только вот проблема в том, что не с кем больше встречаться. Нет больше всё время бесящего Осаму.

Нет.

Больше.

Осаму.

Больно.

Чуя всё потерял в один миг.

Ничего уже не вернуть.

Накахара всегда думал, пробираясь через тёмные места больницы и врагов, что хуже быть не может. Оказывается, может.

Чуе хочется залезть в вентиляцию, найти этого здоровяка и самовольно прыгнуть в его смертельные объятия, да так, чтобы шея свернулась наверняка, и не было шанса на спасение. Но его останавливает то, что если он так сделает, смерть Осаму будет напрасна.

Накахара сидит на полу около десяти минут, пытаясь прийти в себя. Тело не слушается, дрожит, словно осиновый лист, а щёки все омыты солёными слезами до такой степени, что кожа их стала чистая, без следа от грязи.

Нужно идти дальше, ведь осталось совсем немного. Вот он уже вернулся на то место, где его когда-то выкинули на первый этаж, остаётся только найти лестницу и спуститься, дойти до комнаты охраны и отключить блокирование дверей.

Чуя через силу встаёт, опираясь о стену, и медленно идёт к двери, вытирая при этом слёзы. Он совсем потерян. Он полностью разбит, и его никак не склеить.

Даже если Накахара и выберется из лечебницы, то его жизнь не будет прежней, ведь в ней не будет Дазая.

Хотя в последние полгода Осаму и так в ней не было, но суицидник жил.

Он был живой.

Был…

Чуя подходит к двери и уже собирается её открыть. Вдруг его плеча кто-то или что-то касается. Первая мысль, которая приходит к нему на ум, что это здоровяк. Громила сломал преграду и пришёл за ним, а не слышал этого Накахара из-за того, что был полностью погружён в свои мысли и переживания.

Чуя оборачивается и видит перед собой Осаму, целого и невредимого. Неужели у него уже глюки? Но хватка на плече становится сильнее, значит, Дазай настоящий. Как он выжил? Накахара же сам видел, что суицидник остался в одной комнате наедине с громилой.

— Т-ты живой? — дрожащим голос спрашивает Чуя. — Но как ты выжил? Здоровяк же ворвался в комнату.

Накахара до сих пор думает, что Осаму мираж.

— Я и не собирался умирать, ведь как я мог оставить тебя? — Осаму кладёт свою ладонь на щеку Накахары и гладит её большим пальцам. Чуя всё так же смотрит на него, недоумевая. — Мне удалось выбежать из комнаты, а затем в коридоре я пошёл на рискованный манёвр, когда здоровяк бежал за мной, я умудрился быстро развернуться и проползти под его ногами. Ты знал, что когда он бежит, то расставляет ноги чуть ли не на весь коридор? — Дазай смеётся.

Чуя не выдерживает, замахивается свободной рукой и отвешивает Осаму звонкую пощёчину.

Значит, точно настоящий. Не погиб.

Накахара думал, что Дазай погиб, уже принял скорбный обет, а этот суицидник и умирать не собирался, наврал, что ради него собирается жертвовать собой. Конечно, Чуя был рад, что Осаму всё-таки выжил, но он мог хотя бы намекнуть о своём плане.

— За что? — в недоумении спрашивает Дазай.

— Ты должен был рассказать о своём плане, а не говорить, что умираешь ради того, чтобы я жил, — нервно тараторит Чуя.

— Я сам точно не знал, что моя затея выгорит, поэтому решил не давать ложные надежды. И я бы вправду умер ради тебя, — искренне произносит Осаму.

Чуя одновременно испытывал злость и радость. Злость из-за того, что Дазай ни во что его не ставит, а радость из-за того, что этот надоедливый суицидник всё-таки жив и невредим.

— Извини, — тихо произносит Накахара, утыкаясь в грудь Осаму.

Руки Дазая ложатся на спину Чуи, а затем аккуратно опускаются ниже на ягодицы рыжего.

— Ты чего, блять, охуел? — недовольно спрашивает Чуя, отталкивая Осаму. — Если ты выжил, то это не даёт тебе право лапать меня.

— Ты сам сказал, что готов со мной встречаться, так что всё законно.

— Ничего подобного, я не… — Чуя не успевает договорить, как его затыкают поцелуем. Осаму собственнически сминает губы Накахары, врываясь в чужой рот своим языком. Рыжий же не отталкивает, наоборот прижимается к Дазаю ещё плотнее.

Суицидник внезапно разрывает, тяжело выдыхая и произнося:

— Извини, но придётся потерпеть, иначе я тебя прям здесь возьму.

Чуя удивляется тому, как после всего пережитого Осаму умудряется думать о сексе. В голове Накахары мысли только о том, чтобы упасть в мягкую тёплую кровать и нормально спокойно поспать, не испытывая страх быть кем-то пойманным. У Дазая же, по-видимому, сил и вправду много, раз уж он настроен овладеть Чуей прямо здесь.

— Похотливый кобель, — шикает Накахара, убирая руки Осаму со своего тела.

— Ладно, всё равно до выхода осталось недолго.

— Нужно идти дальше, а то так с нашими бессмысленными остановками мы ничего не добьёмся, — говорит Накахара, хватаясь за металлическую ручку и поворачивая её, дверь с тихим скрипом открывается.

— Бессмысленными? — недовольно причитает Осаму, но его перебивает чей-то тихий голос:

— Быстрее сюда, отец Мартин вас ждёт, — напарники повернули головы в сторону, откуда доносился голос и увидели изуродованного пациента, стоящего у открытой решётчатой двери. Сквозь железные решётки можно было увидеть, что дверь вела на лестницу наверх.

«Значит, священника зовут Мартин», — мелькает в голове Накахары. За всё время следования за служителем Богу рыжий даже не задумывался над вопросом его имени. Хотя, парню было явно не до этого.

— Воу, Чуя, он ждёт «нас», а не только тебя, — подмечает Осаму, за такие уточнения Накахаре очень хочется врезать этому суициднику по лицу, чтобы и его он замотал бинтами. Это ж надо, даже когда они почти выбрались, он не может утихомирить своё самолюбие.

— Зачем нам к нему идти? — в недоумении спрашивает Чуя, но потом замечает, что другого пути нет. На другой двери висит железный замок, который они без помощи подручных предметов никак не сломают, остаётся только одно — пойти к отцу Мартину.

— А другого пути нет, Чуечка.

— Я заметил, — шикая, отвечает Накахара.

Напарники проходят через дверной проём и поднимаются по лестнице.

Поднявшись, они оказываются на просторной лестничной площадке. Чуя сразу же замечает лифт и в ту же секунду подбегает к нему, но тот не работает. На экране высвечивается, что нужно вставить ключ доступа.

— Дазай, у тебя остался ключ от того лифта, в котором мы придавили того безумного доктора?

Осаму начинает проверять свои карманы, но выражение его лица не предвещает ничего хорошего.

— Его нет, — подавленно отвечает Дазай. Впервые за всё время знакомства Чуи с суицидником, он и вправду подавлен.

— Ты что, потерял его?! — кричит Накахара, разводя руками. — Блять, надо было забрать его у тебя. Я бы точно не потерял.

— Извини, но я не знал, что он снова нам понадобится, поэтому потерял бдительность… Видимо, он выпал во время погони от здоровяка или ещё когда-то.

— Нужно быть предусмотрительным.

— Прости, но у нас есть шанс выбраться. Найдём священника, может быть, у него есть ключ от лифта, тем более есть куда идти, — Осаму показывает рукой на открытую дверь.

Чуя понимает, что нападать на Дазая сейчас как-то не честно, ведь тот и вправду не мог предположить, что ключ от лифта может снова понадобиться, ведь даром предвидения Осаму не обладал. Но Накахаре было снова обидно за то, что судьба надувает его уже в который раз. Они могли бы уже спуститься вниз, но нет же, им нужно искать священника, и надеяться на то, что тот поможет им выбраться из лечебницы. Замечательно!

— Ладно, пойдём, — голос Чуи немного смягчается, что помогает фигуре Осаму немного расслабиться.

Пройдя через дверной проём, они попадают в комнату, которая когда-то была кухней, но только она отличалась от той, в которой Накахара и Дазай бывали раньше. Значит, в лечебнице несколько кухонь. И зачем? Наверное, когда психиатрическая больница работала в нормальном режиме, в ней проходили лечение много пациентов, поэтому их и потребовалось много. Но было у этих двух комнат одно сходство — вся посуда валялась на полу, а деревянные шкафчики были поломаны.

Дазай и Чуя выходят из кухни и попадают в обширную тёмную столовую, в которой было несколько десятков обеденных столов. У большого окна напарники замечают человеческую фигуру, смотрящую куда-то вдаль. Наверняка это пациент, ведь кем-то из персонала он просто не может быть, их не осталось, и если бы они были, то Чуя встретил бы кого-то на своём долгом пути.

Подойдя ближе к стоящему человеку, Накахара и Дазай убеждаются в том, что это пациент, на этот раз лицо его практически не обезображено, лишь маленький шрам на щеке. Ненормальный поворачивается в сторону парней, смотрит на них каким-то печальным взглядом, а затем снова отворачивается к окну.

Гремит гром.

Затем небо рассекает молния, разделяя его на две части и освещая столовую на несколько секунд.

Напарники по несчастью выходят из столовой через открытую дверь и попадают в светлый коридор. Чуя уже совсем отвык от света, ему бы лучше по темноте побродить, да не напрягать глаза.

В коридоре только лишь одна дверь открыта, остальные же почему-то заколочены досками. Парни заходят в открытую дверь и попадают в помещение, которое было когда-то залом отдыха. В центре стоит большой бильярдный стол, что странно, все шары были на месте, так же в комнате стоял плазменный телевизор, на экране которого были помехи, и пациент молящийся на него.

«Зачем он молится телевизору?», — промелькивает в голове Накахары. Не молится же этот бедняга прибору, чтобы тот начал работать. Бред какой-то. Хотя, что говорить о людях с психическими расстройствами.

Дазай уже хотел что-то сказать, наверняка пошутить не в тему, но Накахара показал знак, что нужно быть тише. Не надо мешать молящемуся пациенту. Не надо привлекать к себе лишнего внимания.

В стене, возле шкафчика с книгами, Чуя замечает разлом, сквозь который можно пролезть. Накахара показывает на него рукой, а Дазай в ответ кивает.

Напарники тихо проходят через всю комнату, чтобы не отвлекать пациента, и пролезают сквозь щель в стене, оказываясь в комнате-палате, в которой ещё один ненормальный молится. Время молитвы? Или что происходит?

Накахара тянет за руку Осаму, и они быстро удаляются из комнаты, оказываясь в очередном коридоре. Сразу бросается в глаза, что все комнаты, находящиеся в нём открыты.

Осаму и Чуя проходят по коридору, заглядывая в палаты, в каждой они видят молящихся пациентов.

— Почему они молятся? — спрашивает Накахара.

— Наверное, время молитвы Вальридеру. Я уже встречал такое. Молятся ради того, чтобы он их не убил, но бесполезно, — слова, сказанные Осаму, звучат слишком печально.

В палате, находящейся в конце коридора, Накахара и Дазай замечают открытое окно. Осаму смотрит на него каким-то странным и немного пугающим взглядом.

— И не говори, что хочешь полезть в это окно.

— Всё равно другого выхода нет.

— Но там дождь, если мы соскользнём с карнизов? — напугано спрашивает Чуя.

— Я буду держать тебя за руку.

— Не слишком внушающая поддержка.

— А ты что, собираешься ждать пока дождь пройдёт, да? Чуя, не забывай, что мы находимся в самом дождливом районе, и ждать нам придётся очень долго.

Осаму был прав, и Чуя это понимал. Обычно в Йокогаме дожди могут идти по несколько часов. В любой бы другой ситуации Накахара бы подождал, когда дождь закончится, но когда ты чувствуешь голод (куска хлеба было явно недостаточно), усталость (в больнице явно спокойно не поспишь) и сильное желание выбраться, то наплюёшь на все предосторожности.

— Ладно, полезли, — решительно произносит Чуя, но он понимает, что может пожалеть о своём решении. — Первым полезу я, не хочу, чтобы ты случайно поскользнулся, — на «случайно» Накахара заостряет особое внимание.

— Ты плохо меня знаешь, — отнекивается Осаму.

— Знаю я тебя хорошо.

— Поверь, сейчас в моей голове нет ни одной мысли о суициде, ведь ты теперь со мной встречаешься.

Чуя никогда так не краснел, хорошо, что в палате темно и только лишь свет, излучаемый из коридора, просачивается в неё. Накахара до сих не мог поверить в то, что они теперь с Дазаем снова пара. Хотя, прошло не так уж и много времени, всего лишь несколько минут.

— Я полез, — коротко произносит Чуя, пролезая в окно и осторожно ступая на карниз, идущий от подоконника к другому открытому окну, находящемся на перпендикулярной стене здания.

Накахара делает первый неуверенный шаг, цепляясь пальцами за выступающие кирпичи. Карниз скользкий, а сильный дождь и ветер, дующий прямо в лицо, ещё больше усложняют ситуацию. Волосы быстро намокают, липнут к лицу, и ограничивают зрение. Но их не уберёшь, ведь если Чуя отпустит одну руку, то другой не удержится, и непременно упадёт вниз. Падать на удачу не так уж и высоко, всего лишь три этажа, но, зная свою везучесть, Накахара точно убьётся.

Шаг за шагом, он приближается к открытому окну.

Но снова испытание — поворот.

Чуя делает аккуратный шаг, но нога предательски соскальзывает, и ему кажется, что всё — конец. Но Накахару хватает рука Дазая. Рыжий так увлёкся хождением по карнизу, что совсем не заметил, как суицидник тоже вылез из окна.

Чуя опять говорил, что подскользнётся Дазай, но сам попадал в такую ситуацию.

— Будь осторожнее, — произносит Осаму как-то тихо. То ли из-за грома, то ли из-за шума дождя.

Накахара ничего не отвечает, ведь если ответит, то непременно упадёт.

Наконец, когда они оказываются в палате Накахара произносит:

— Спасибо.

— Чуя, Чуя, говоришь, чтобы я был осторожным, а затем сам чуть ли не падаешь, — в голосе Осаму на удивление нет никакой насмешки, и Чуя даже не закатывает глаза, лишь смотрит усталым замученным взглядом.

Дверь в палате выбита, поэтому в коридоре можно было увидеть надпись, написанную на стене кровью: «Бог ненавидит болезнь».

Странная надпись. Хотя чему тут удивляться? Безумные пациенты могут написать что угодно под действием зомбирования этого священника. Чуя ловит себя на мысли, что он и сам определённо находится под влиянием этого отца Мартина.

Осаму и Чуя стоят ничего не говоря около минуты, но наконец Накахара произносит:

— Ты что, заснул?

— Нет, я думал, что тебе нужно прийти в себя, ведь ты чуть было не сорвался с карниза.

Чуя усмехается. И эта усмешка похожа на какую-то сумасшедшую. Дазай издевается? Чуе, чтобы прийти в себя, явно недостаточно постоять в палате, Чуе даже будет недостаточно выпить успокоительного. Ему нужен психолог, самый лучший психолог, который только есть на этой земле, и плевать, сколько он, блять, будет стоить. Ибо Накахара даже если и сможет выбраться, то все приключения, пройденные в больнице, явно не пройдут бесследно.

— Блять, Дазай… — говорит Чуя, вздыхая. — Пошли.

Стены коридора исписаны всеразличными надписями о Боге. Чуе некогда их читать, он только их снимает, чтобы, возможно, посмотреть их в спокойной обстановке, уже вне стен ужасающей лечебницы.

Двери во все палаты открыты, и в них тоже молятся пациенты, бубня свои странные молитвы.

— У них что, правда время молитвы? — внезапно нарушает тишину Дазай.

Накахара шикает, показывая пальцем, чтобы Осаму не шумел, и тихо произносит:

— Какая нам разница?

Действительно.

Какая разница?

Сейчас уже разницы никакой нет, главное идти снова чёрт знает куда и не нарваться на агрессивных пациентов.

Парни останавливаются, замечая в одном из открытых помещений распятого на кресте священника.

— Чуя, мы, кажется, его нашли, — говорит Осаму. — Только что-то с ним не то.

Накахара не отвечает, лишь заходит в достаточно просторное помещение, по бокам которого расставлены лавочки, видимо, это часовня. В центре, возле креста, стоят около десятка пациентов, бубнящих что-то себе под нос, похожее на молитву.

— Ещё миг. И я соединюсь с Вальридером, — раздаётся голос священника, Чуя ускоряет шаг, чтобы дойти до него. — Лишь ты должен выжить, чтобы рассказать им. Это будет твоим последним деянием в роли свидетеля.

Деяние?

Свидетеля?

Чуя уже совсем запутался.

И ответов он уже точно не получит.

— Пророки из покон веков обещали свободу от смерти. И вот она настала. Ты узришь и опишешь мою смерть, моё возрождение. Мы оба тогда освободимся.

Описать смерть?

Священник собрался умирать, но зачем?

Множество вопросов крутятся в голове Накахары.

— Тебе больше ничего не угрожает. Я исправил лифт. Он отвезёт тебя к свободе. Все мы будем свободны.

Слово «свобода» Чуя воспринимает как-то странно. Он ловит себя на мысли, что не хочет никуда идти из этого места. Неужели и его зомбировали речи священника? Нет, быть такого не может.

— Итак, сын мой.

После этих слов один из стоящих рядом пациентов поджигает факелом деревянный крест.

— Зачем? Не надо! — начинает лихорадочно кричать Чуя, сам не понимая почему он это делает.

Дальше слышатся душераздирающие крики священника; огонь разгорается ещё больше.

Чуя хочет бросится туда и помочь отцу Мартину, но его останавливает широкий стол, на котором лежит чертов ключ от лифта и рука Дазая, крепко держащая его запястье. В ушах начинает звенеть, а в память напрочь въедаются крики, которые Чуя никогда уже не забудет.

— Чуя! Чуя, блять! Очнись! — слышится голос Дазая. Уши заложило.

Перед глазами Накахары начинает мутнеть, он лишь видит то, как Осаму хватает спасительный ключ и чувствует, как тот тянет его за собой.

Дазай тянет Накахару к выходу, но в дверях их уже поджидает толстяк.

Они в ловушке.

Чуя не знает, что делать.

Он чувствует сильную хватку руки здоровяка на своей шее, и слышит противный звук ломания костей.

А дальше темнота.

Накахара не хотел такого конца для себя и Дазая.

2842слов
Продолжение следует..