Танец теней | 18+

Утро наступило слишком быстро. Сквозь плотные шторы пробивались лучи солнца, пронизывая комнату полосами тёплого света, но Еве казалось, что она всё ещё во тьме. Ночью она не сомкнула глаз. Перебирала в голове слова Кристиана, снова и снова возвращаясь к одному и тому же вопросу:

Почему её мать? Почему мадам Ванесс?

И если Ванесс действительно знала, кто такая её мама — значит, в прошлом было что-то, о чём ей никогда не рассказывали.

Может ли такое быть, что кто-то из родителей был вампиром?

Она вслух не могла это произнести. Ей казалось, что она предаст свою семью одним только подозрением.

Но ведь всё говорит о другом... письма, предупреждения, пророчества...

Она поднялась, надела чёрную водолазку, высокие брюки и плотный плащ. Её лицо в зеркале было бледным, с синяками под глазами, но взгляд... стал другим. Более острым, собранным, взрослым.

***

Дверь к кабинету мадам Ванесс находилась в одном из старейших крыльев Академии. Потёртая бронзовая табличка, резные филёнки и аромат сухих трав, исходивший из-под двери — всё это вызывало странное ощущение... будто она приближалась не к кабинету преподавателя, а к чему-то древнему и потаённому.

Ева остановилась перед дверью, сжала кулак и постучала.

— Войдите, — послышался мягкий, глухой голос.

Внутри было тепло. Кабинет был больше похож на библиотеку или алхимическую мастерскую. Полки с книгами, стеклянные банки с пыльными этикетками, подвешенные к потолку засушенные пучки лаванды и рябины. У окна стояла высокая женщина в длинной темно-зелёной мантии. Волосы, собранные в низкий пучок, были почти серебристыми, но кожа на её лице была гладкой. Черты — выверены до пугающей симметрии.

Мадам Ванесс медленно повернулась.

— Мисс Уилсон. Я ждала вас.

У Евы пересохло во рту. Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Не сводила глаз с женщины — в ней было что-то... нечеловеческое. Как будто её глаза видели больше, чем должны.

— Вы... знали мою мать? — Ева сказала это тише, чем хотела.

Мадам Ванесс чуть кивнула и указала рукой на кресло у камина.

— Садитесь. Нам с вами действительно есть, о чём поговорить.

И Ева села. Впереди был разговор, способный изменить всё. Разговор, к которому она никогда бы не была готова.

Девушка уселась в кресло, спина прямая, ладони сжаты в замок на коленях. Сердце стучало в ушах так громко, что она с трудом различала звуки горящих дров в небольшом камине. Мадам Ванесс села напротив, неторопливо налила себе чашку густо-зелёного настоя и на мгновение просто молчала, разглядывая Еву. Не с подозрением — с... сожалением. Это смутило.

— Вы сказали, что знали мою мать, — повторила Ева, уже чуть увереннее. — Что Вы имели в виду?

— Знала, — подтвердила Ванесс. — Но не в том виде, в каком ты знала её.

Сердце Евы дрогнуло.

— Она... была не тем, кем казалась?

— Она была собой, — мягко ответила мадам. — Но у неё, как и у тебя, была вторая сторона. Та, которую она прятала. Даже от самых близких.

— От меня? — шепнула Ева.

— Особенно от тебя, — кивнула Ванесс. — Потому что именно ты могла унаследовать её кровь. И стать тем, кем стала.

— Боже... — Ева вжалась в кресло. — Вы хотите сказать, что моя мать... была вампиром?

Ванесс медленно вздохнула и поставила чашку на блюдце.

— Нет. Но она была носителем крови. Не чистокровной, но... носителем древней линии. Проклятой и дарованной одновременно. Один из её родителей – да, принадлежал к нашему народу. Она была... как ты. Наполовину. И так же, как ты, долго не знала об этом.

— Почему никто мне ничего не сказал? Ни мама... ни отец...

— Твоя мать приняла решение, что ты будешь жить как человек. Она хотела тебя защитить.

— И всё равно я оказалась здесь, — Ева горько усмехнулась. — В Академии. Среди тех, кто знает больше меня о мне самой.

Мадам Ванесс встала, подошла к полке и сняла оттуда старую коробку, завёрнутую в бархат. Положила на стол перед Евой.

— Она оставила это. На случай, если... всё откроется. Если ты начнёшь искать правду.

Ева прикоснулась к коробке. Её пальцы дрожали.

— Внутри – её дневник, старые письма и... нечто, что, как я понимаю, принадлежало твоему деду. Он был последним, кто знал правду в полном объёме. До сегодняшнего дня.

— Почему вы всё это хранили?

— Потому что я была обязана. Я дала клятву. И я любила твою мать, как сестру. Мы вместе учились. Вместе бежали от мира, когда всё начало рушиться.

— Бежали?

Ванесс отвернулась к окну.

— Сумеречный круг. Они уже тогда искали носителей крови. Но тогда... у них ещё не было таких ресурсов. Сейчас – всё изменилось.

Теперь они действуют иначе. Умнее. Подло.

— Почему им нужна я? Почему... моя кровь?

— Потому что ты уникальна, Ева. Ты выжила после заражения. Ты стала... носителем, но не рабом. У тебя сила, которую они не могут воссоздать в лаборатории. А значит – они хотят либо подчинить тебя, либо вскрыть.

Ева прижала руку к груди, ощущая, как бешено бьётся сердце.

— Значит, всё это... всё, что происходило в Академии, весь этот ужас – из-за меня?

— Отчасти. Но ты не одна. Ты не причина. Ты ключ. А ключ – не виноват в том, что открывает двери.

Повисла долгая тишина. Затем Ева, сжав зубы, спросила:

— Вы знали, что мне начнут писать письма? Что за мной следят?

— Я подозревала. Но у меня не было права вмешиваться, пока ты сама не станешь искать ответы. Теперь – время пришло.

— Что мне делать?

Мадам Ванесс подошла ближе, посмотрела прямо в глаза.

— Начать с истины. Узнать всё о своём происхождении. Всё – до конца. А затем – решить, на чьей ты стороне. И во что ты веришь.

Ева кивнула. Она чувствовала, как внутри зарождается решимость. Опора. Гнев — уже не на мать, а на тех, кто отнял у неё право на выбор. На правду.

Коробка открылась со щелчком — тугим, сдержанным, как вздох человека, слишком долго хранившего тайну. Крышка поднялась, и Еве показалось, что время на секунду остановилось. Внутри, на бархатной подкладке пыльного бордового цвета, покоились несколько вещей — каждая из них казалась одновременно обыденной и непостижимо важной, как если бы в неё была вложена сама суть какого-то сокрытого прошлого.

Первое, что бросилось в глаза, — подвеска. Она лежала прямо в центре, как сердце этой немой композиции. Тёмное серебро, приглушённо мерцающее в тусклом свете настольной лампы, обрамляло камень, багровый и живой, будто в нём застыло капли крови. Камень не просто блестел — он пульсировал, еле ощутимо, в такт её собственному сердцу. Когда Ева осторожно коснулась кулона, её ладонь словно окутало тепло — не обжигающее, но тревожное. На обороте, почти незаметно, была выгравирована надпись. Ева вчиталась, с трудом различая латинские буквы: Veritas est in sanguine — «истина в крови».

Рядом с кулоном лежала старая фотография. Ева взяла её двумя пальцами, словно боясь испачкать или повредить. Бумага была шероховатой, чуть выцветшей. На ней — двое. Молодая женщина с её глазами, с той же линией подбородка и резким изгибом бровей. Мужчина — высокий, с тёмными волосами и такой знакомой уверенностью во взгляде, что сердце Евы сжалось. Они стояли на фоне леса, держа друг друга за руки. Она перевернула снимок — с обратной стороны стояла дата: 4 ноября 2002 года. Больше — ни слова. Ни имён, ни намёка, кто они.

Дальше — что-то совсем неожиданное. Маленький детский носочек. Белый, с выцветшим рисунком кролика. Совсем крохотный, словно принадлежал младенцу... Наверное, девочке. Возможно, ей. В горле встал ком. Ева провела пальцем по мягкой ткани — она хранила в себе что-то нежное и уязвимое, как сама память. Какое отношение он имел ко всей этой мрачной загадке?

Ещё один предмет — плотный конверт из серой бумаги. Его печать была цела, темно-алая, с выдавленным символом: полумесяц, пронзённый вертикальной линией. В воздухе повис тонкий запах сургуча и старой магии. На конверте аккуратным каллиграфическим почерком было выведено её имя: Ева Уилсон. Девушка не притронулась к нему сразу — он притягивал и пугал одновременно, как дверь, за которой скрывается нечто важное, необратимое.

Она уже хотела спросить Ванесс, что всё это значит, когда её пальцы задели ещё одну вещь — кусок старой бумаги, неровно обрезанный. Газетная вырезка. Пожелтевшая, хрупкая. Заголовок резанул по глазам, как нож: «Трагедия в доме на Сойер-Хилл: найдены тела, ребёнок пропал». Ева с трудом читала, слова расплывались. Супруги Уилсон погибли... Ребёнок исчез... Головокружение накрыло, как волна.

Последнее, что она достала, было перо. Крупное, угольно-чёрное с едва уловимым фиолетовым отливом. Оно лежало почти незаметно, у края коробки, будто случайная деталь — но стоило взять его в руки, как по коже пробежал холод. Слишком тяжёлое для обычного птичьего пера. Оно казалось не пером, а фрагментом крыльев какой-то тени, ускользающей из сна. Что-то в нём напоминало ей о мимолётных кошмарах из детства, о тех снах, в которых за ней кто-то следил из-за штор, не касаясь, но дыша рядом.

Ева положила все предметы обратно — аккуратно, как святыни. Руки дрожали. Она чувствовала, как внутри неё поднимается что-то, похожее на панику, но глубже — как будто рушится прежний мир, сотканный из привычных представлений о себе и родителях.

Кем они были? Кем была она?

Стук собственного сердца заглушал всё остальное. Ванесс молчала, позволив ей переварить увиденное. А Ева сидела, склонившись над коробкой, будто над алтарём, на котором лежала правда. Или — предательство.

— Ева, — мягкий голос Ванесс звучал необычно тихо, почти ласково. — Та вырезка... ты поняла, о каком ребёнке речь?

Девушка медленно подняла глаза. Горло пересохло, губы едва разомкнулись:

— Пропал ребёнок... из семьи Уилсон... но ведь... — она осеклась. — Моя семья... у меня была мама. Папа. Я не пропадала.

Ванесс выдержала паузу, прежде чем говорить дальше. Она подошла ближе, присела на край кресла, сложив ладони, и посмотрела прямо в глаза Еве:

— Ты не пропадала. Но тебя спрятали так, что никто не подумал бы искать.

— Что?

— Пропавшая девочка... — Ванесс произнесла медленно, как заклинание. — Это твоя мама.

Ева замерла. В голове щёлкнуло, как ломкий лёд под ногами. Не сразу, но трещина начала ползти.

— Что... Вы сказали?

— Мать, которую ты знала... была той самой девочкой из газетной вырезки. Маленькой Эмили Уилсон. Её родители были связаны с Орденом. Они пытались скрыться, но были убиты. Осталась только она. Её спасли – и спрятали. А потом, когда выросла... её жизнь старались сделать как можно более обычной. Настолько, насколько это возможно.

— Но фамилия? Имя? Почему никто не изменил ничего?

Ванесс вздохнула:

— Потому что иногда лучшее место для тайны – на самом видном месте. Её не прятали, Ева. Её просто поставили туда, где её никто не стал бы искать. Имя, фамилия – оставили прежние. Всё выглядело как банальное совпадение. Люди верят в совпадения, особенно если им не дают повода сомневаться.

У Евы задрожали пальцы. Она медленно опустилась обратно в кресло, чувствуя, как под ногами всё зыблется. Фамилия... всегда казалась просто частью её. А теперь она была якорем, тянущим в бездну.

— И Вы... знали это всё время? — прошептала она.

— Я знала не всё. Но я знала достаточно, чтобы следить за тобой с первого дня. Ты пришла в Академию не случайно, Ева. Это место... Это не просто школа. Здесь всё началось. И здесь же всё должно закончиться.

— Что закончится? — голос Евы сорвался, полный сдерживаемого страха.

— Война. Разговор, который длится веками. И твоя история – лишь новая глава. Но ты должна знать, кто ты и откуда.

Она снова бросила взгляд в коробку. Кулон, фотография, перо... Всё теперь казалось другим. Это были не просто вещи — это были крошки на пути, ведущие к истине. К ней самой.

Ева чувствовала, как подступает паника, но загнала её обратно, стиснув кулаки.

— Вы знали, что я сюда приду, — сказала она с трудом.

— Мы не просто знали, — кивнула Ванесс. — Мы сделали всё, чтобы ты оказалась здесь. Это было единственное место, где ты могла быть в безопасности. Пока... пока всё не начнёт меняться.

Ева медленно подняла глаза.

— А теперь всё начинает меняться?

— Да, — просто ответила Ванесс. — И тебе придётся выбирать. Скоро.