Часть 2. Тень и якорь
Он так и не взял платок.
Он отпрянул от моей руки, будто от огня, его глаза, секунду назад такие уязвимые, снова застыли ледяными осколками. В них плескалась паника, стыд и та самая знакомая надменность, которую он спешно надевал как доспехи.
«Убирайся, т/и,» — прошипел он, но в его голосе не было прежней силы, лишь хриплая, сломленная злоба. — «Проваливай, пока я не сделал чего-то, о чем мы оба пожалеем.»
Он повернулся к окну, отрезав себя от меня стеной из собственного высокомерия. Разговор был окончен. Я медленно опустила руку с платком, чувствуя странную смесь обиды, досады и... жалости. Да, именно жалости к этому жалкому, напуганному мальчишке, который так отчаянно пытался казаться грозным.
Я развернулась и ушла, не оглядываясь. Стук собственного сердца заглушал звук моих шагов.
На следующее утро все вернулось на круги своя. Вернее, должно было вернуться.
В Большом зале за завтраком Малфой, как обычно, восседал за столом Слизеринов, отпуская ядовитые замечания в сторону Поттера и бросая на меня холодные, ничего не выражающие взгляды. Краббе и Гойл тупо хихикали рядом. Казалось, прошлой ночи и не было.
Но что-то изменилось. Для меня.
Я не могла забыть его глаза. Полные страха. Теперь, глядя на него, я видела не только злого соперника. Я видела актера, играющего опасную роль, игру которого я случайно увидела из-за кулис. Это было мучительно. Это сводило с ума.
Он же, казалось, удвоил свои усилия. Его колкости в мой адрес стали еще злее, еще точнее. Он будто пытался заставить и себя, и меня поверить, что того момента слабости не существовало. Он выстраивал стену еще выше, и каждый его колкий комментарий был новым камнем в этой стене.
Но я уже видела, что за ней скрывается.
Переломный момент наступил на Зельеварении. Нам, как назло, выпало работать за одним столом. Мы час молча варили зелье, и воздух между нами трещал от напряжения. Я нечаянно задела склянку с толчеными рогами единорога, и она полетела на пол.
Я зажмурилась, ожидая едкой насмешки, но вместо этого услышала резкое движение и короткое ругательство. Я открыла глаза и увидела, что Малфой молча поймал склянку за мгновение до того, как она разбилась. Его пальцы сжали стекло так сильно, что костяшки побелели.
Он швырнул склянку мне на стол. — Гриффиндорская неуклюжесть, — буркнул он, не глядя на меня. — Если бы Снейп увидел, что ты чуть не угробила ингредиент за сто галлеонов, он бы содрал с тебя кожу.
Это не было добротой. Это была... снисходительность. Или что-то иное. Но в его тоне не было привычной злобы. Была лишь усталость.
В тот вечер, возвращаясь из библиотеки, я наткнулась на него в том самом коридоре. Он стоял там же, у окна, и просто смотрел в темноту. Он не плакал. Он просто был пуст.
Наши глаза встретились. В его взгляде промелькнула та самая паника, что и в прошлый раз, но на сей раз он не стал делать вид. Он не отвел взгляд. Мы молча смотрели друг на друга несколько бесконечных секунд — гриффиндорка и слизеринец, заложники тишины, которую сами же и создали.
Потом его губы дрогнули. Не в ухмылке. Скорее, в горькой усмешке над абсурдом всего этого.
И он тихо, так тихо, что я скорее угадала, чем услышала, произнес: — И чего ты добиваешься?
Я не знала, что ответить. Чего я действительно хотела? Заставить его признать свою слабость? Утешить? Спасти?
Я не успела найти ответ. Раздались шаги Филча, и Малфой резко оттолкнулся от стены, его лицо снова стало маской безразличия. — Проваливай, — бросил он уже привычным тоном, но на сей раз в его словах не было злобы. Было предупреждение. — Тебя не должно быть здесь, когда он придет.
И он растворился в тени бокового прохода, оставив меня одну в холодном коридоре с бешено колотящимся сердцем и миллионом вопросов, на которые не было ответов.
Он не сказал «спасибо». Он не стал другом. Но в ту ночь мы заключили новое, еще более опасное соглашение. Мы стали сообщниками. Хранителями самой опасной тайны Хогвартса — тайны о том, что у Драко Малфоя есть слабость. А у меня — доказательство.