Дикая кошка

📍США, Лас-Вегас

АЛЕССАНДРО КОНТЕ, 18

За окном была глубокая ночь, а я снова не спал, сидя на заброшенном чердаке дома лишь в одних спортивных трико, и выкуривая очередную сигарету. Черт, это уже начинало входить в привычку. Я мог не спать трое суток подряд, пока мои тело и разум сами не отключались от переутомления, что-то по типу обморока. Я буквально доводил себя до изнеможения, чтобы хоть немного отдохнуть. Это было ненормально, собственно говоря, я и сам не был нормальным.

Многие до сих пор считают, что я сошел с ума будучи в том плену у Ломбарди, что этот гребаный кусок дерьма сломал меня окончательно, и мое сознание помутилось. Я знал, что некоторые люди моего брата предлагали убрать меня, но я также знал, что за это Армандо убил их. Теперь все просто молчали, смотря на меня с пренебрежением и страхом в глазах, люди обходили меня стороной, шептались за моей спиной, когда думали, что я их не слышу, хотя я слышал, они были чертовски глупы, сделав тупые предположения в своей пустой головке.

К моему же сожалению, я не сошел с ума, и я все еще был жив, несмотря на то, что я порой творил. Жизнь больше не была для меня ценна, иногда я сам нарывался на смерть, но какая-то невиданная сила, которую я просто прозвал, как «долбанная удача», не давала мне умереть. Я дрался грязно, жестоко с самыми сильными бойцами Вегаса, получая ужасные травмы, но все равно каким-то образом выживал. Наш Док Фелис говорил, что мои раны, которые буквально затягивались, «как у кошки», были настоящим чудом, которого не могла объяснить даже сама медицина. Другой человек на моем месте уже бы скончался от полученных травм, но я лишь получал шрамы, напоминания о том, что я вытворял, и никаких других последствий. Абсолютно все заживало на мне, однако мой старший братец считал, что те «девять жизней», что были так благополучно предоставлены мне, скоро закончатся, а он совершенно не хотел хоронить меня.

Кроме того, что я дрался, я также гонял, как сумасшедший, не раз попадая в чертовски опасные аварии, из которых я выбирался лишь с несколькими ссадинами, и максимум — переломами конечностей. Я также несколько раз получал сотрясения мозга разной степени, и Док говорил, что это просто невозможно... что я был худшим его пациентом, но при этом... я был феноменом.

Я не мог даже умереть.
Я был плох даже в этом, черт возьми.

Последний раз взглянув на звезды, и сделав еще одну затяжку, я потушил сигарету об пепельницу, и решил пойти на кухню, так как меня мучала жажда. Самое забавное, что я ненавидел сигареты, но при этом все равно иногда курил, чтобы напомнить себе о том, кем я являлся, и что сделал.

Я также ненавидел этот огромный особняк, в котором мы жили, да я вырос здесь, но здесь произошло столько всякого дерьма, что порой становилось тошно лишь от одной мысли об этом, я не понимал, почему Армандо решил остаться здесь, даже после пожара, в котором погибли наши родители. Конечно, он чуть ли не заново перестроил весь этот дом, однако, он все еще стоял на той же самой земле, где и жили наши эгоистичные отец и мать.

Однако, несмотря на все это, я бы не уехал никуда без своих братьев, которые были, пожалуй, единственными людьми, к которым я был по-настоящему привязан. Особенно Армандо, который вырастил меня и уделял мне намного больше внимания, чем наш отец. Мой старший брат не раз спасал мою задницу, он продолжал заботиться обо мне, несмотря на то, как я отвратительно себя вел, и сколько проблем я для него создавал. Я помню, как Армандо спал сначала в кресле возле моей кровати, в котором он совершенно не помещался из-за своих внушительных размеров, и огромного роста, он отложил работу, чтобы быть со мной рядом после плена, хотя я всячески его отталкивал от себя, он спал на протяжении нескольких месяцев в соседней комнате с открытой дверью, чтобы в случае моего очередного кошмара оказаться рядом, и предотвратить то, что я мог сделать во сне, совершенно не контролируя себя. И вот, почему я мало спал, сон был единственным, что я действительно не мог контролировать. Будучи сумасшедшим ублюдком, я ничего не боялся, но это пугало меня. Я пугал самого себя.

Контроль помогал мне жить, но лишаясь его, я становился уязвимым. А мне хотелось оставаться монстром и психопатом в глазах членов Каморры. Мне нравилось быть ужасным, ведь так я внушал людям страх, так я не чувствовал себя слабым, каким я чувствовал себя в плену.

Зайдя на кухню, где было довольно темно, и лишь одно окно, через которое лился свет от луны, освещало большое пространство. Налив себе воды, и сделав большой глоток, я только сейчас осознал, что был здесь не один, услышав легкое шуршание от одежды, я тут же напрягся, уже готовясь к предполагаемой атаке... поставив стакан на островок, я резко развернулся, столкнувшись лицом к лицу с ней...

— Черт, я мог бы тебя убить. — прорычал я, смотря на красивую блондинку перед собой.

— Или я могла убить тебя. — ответила она, и я нахмурился. — Однако, я лишь спасла твою задницу, тогда, в Лос-Анджелесе, на гонке. — напомнила она мне то, что я и так знал, и помнил.

— Я не привык к женщинам в этом доме. — грубо ответил я, быстро окинув её взглядом. Невысокая девушка стояла передо мной лишь в атласной пижаме, состоящей из белых, длинных штанов, и рубашки, которые хорошо скрывали ее идеальное тело. Армандо называл свою невесту «Ангелом», и кажется, он был чертовски прав. Это женщина выглядела слишком невинно для той, кто мог составить мне настоящую конкуренцию на гонках. Я отвернулся от нее, и снова потянулся к стакану с водой, как вдруг, почувствовал легкое касание её пальцев к моей спине, она нажала на ту самую «красную» кнопку, на которую ей не следовало нажимать. Молниеносно развернувшись, и задев стакан с водой, который упал на пол, разбившись вдребезги, я схватил её за запястье руки, грубо, и скорее всего, больно, сжав руку девушки, но она даже не шелохнулась. Она лишь с интересом посмотрела на меня, слегка наклонив голову набок. Луна освещала её лицо, и голубые глаза, которые сейчас напоминали мне совершенно другие глаза, заставили меня напрячься, и осознать, что я сделал... отпустив руку девушки, я сделал шаг назад, прижавшись свой упругой задницей к островку.

Я совершил ошибку, никто никогда не видел меня без одежды, кроме жителей этого дома, но я совершенно забыл про Викторию, невесту моего старшего брата. Я не привык, что здесь жил кто-то еще... поэтому, я часто ходил полуголым, не скрывая своего тела с ужаснейшими шрамами. Но я скрывал его от других людей.

— Больше никогда не прикасайся ко мне. — твердо заявил я, смотря прямо ей в глаза. Я ненавидел прикосновения, все знали, что меня нельзя было трогать, особенно, мою спину.

— Я никогда не видела такого, хотя я видела многое. — сказала вдруг она, и я напрягся. Я ненавидел вспоминать те времена, а эта блондинка заставляла меня делать это сейчас. — Как ты получил эти шрамы, и эти... ожоги?

— Ты спрашиваешь слишком прямо. Никто никогда не делал этого. — это было правда, те, кому случайно удалось заметить хоть один мой ужасный шрам, тут же отворачивались и держали свой рот на замке, боясь того, какие последствия могли их ждать после этого. Но эта маленькая девушка не боялась, она уверенно смотрела в мои глаза, даже не избегая моего недовольного взгляда.

— Ожоги на твоих плечах напоминают мне... ожоги от прижигания сигарет. — я сглотнул, она попала в точку. Мне не нравилось, что она была слишком наблюдательна, и сообразительна.

— Я не собираюсь обсуждать это. — это прозвучало довольно резко.

— Ты должен принять свое прошлое, иначе ты не сможешь жить дальше, Алессандро. — вдруг сказала она.

— Ты ни черта не знаешь! — рявкнул я на нее, хотя она не была виновата в моих проблемах.

— Ты прав, но вместо того, чтобы я стояла здесь и гадала всю ночь, что же с тобой произошло, ты мог бы просто мне рассказать. — и я усмехнулся. Она что совсем страх потеряла?

— Ты для меня — никто, я не собираюсь обсуждать с тобой свою жизнь. — а теперь, ухмыльнулась она, скрестив руки под своей грудью.

— Ты бы не стоял здесь, если бы не я. — это была отсылка к тому, что она спасла мне жизнь когда-то, и что я был ей обязан за это.

— Поверь, это было бы одолжением для всех, если бы я умер тогда, но ты все испортила. — я пожал плечами, как ни в чем не бывало, она больше не могла видеть мою спину, но она уже увидела достаточно, больше, чем следовало. Лицо девушки вдруг стало каменным, будто бы ей не понравилось то, что я сказал.

— Значит я сделала правильно, что спала твою тупую задницу. — ответила она мне, и на моих губах появилась очередная ухмылка. Теперь понятно, почему она нравилась Армандо. Я бы даже сказал, что мой брат был зависим от этой дерзкой девушки.

— Ты не знаешь меня. Нет смысла говорить такое! — этот разговор нужно было заканчивать, я собирался уйти, но она остановила меня. Я услышал щелчок, тусклый свет осветил пространство, она включила небольшую лампу, которая находилась прямо над плитой в вытяжке. Я обернулся, сейчас мы могли хорошо видеть друг друга. Но я не ожидал того, что она сделала дальше...

Виктория резко задрала свою рубашку, показывая мне свой живот, покрытый шрамами, затем развернулась и показала спину, на которой было вырезано какое-то слово, мои глаза округлились, а во рту пересохло, когда я понял, что эта девушка прошла через многое... она точно знала, что я испытал, когда говорила о шрамах, она сама была жертвой пыток, как и я впрочем. Впервые за долгое время, у меня появилось что-то по типу уважения к другому человеку, который не являлся одним из моих братьев. Она опустила рубашку, и взглянула на меня. Мне тут же захотелось узнать о том, что с ней произошло...

— Ты не один прошел через что-то столь ужасное, Алессандро. — сказала она мне. — Перестань себя жалеть. — я не отреагировал на эту фразу, но она явно задела меня.

— Что за слово вырезано на твой спине?

— Ты не ответил на мой вопрос о своих шрамах, я не собираюсь отвечать на твой. — справедливо.

— Ты была права по поводу сигарет, те шрамы, которые чуть ниже плеч, похожие на решетку с кругами, они получены от утюга, еще ниже... мне просто поджигали кожу огнем, про остальные я не хочу говорить. Они ничего не значат для меня, кроме двух небольших царапин на лопатке. — но я не собирался рассказывать ей о том, как именно получил их.

— Syka, это русское слово. На английском оно звучит просто, как «Сука». — сказала вдруг она, возвращаясь к своим шрамам. — Тайны — это нормально, Алессандро, ты не обязан рассказывать мне все, как и я тебя, впрочем, однако, проходить через что-то подобное одному всегда сложно. Я уверена, что в твоей жизни есть тот человек, с которым ты чувствуешь себя гораздо лучше, чем со мной. — я напрягся.

— Этого человека больше нет. — сказал я, подумав об Эмилии. Виктория как-то странно посмотрела на меня, изучая мое каменное выражение лица.

— «Нет» — это когда человек погребен глубоко под землей, и ты больше не можешь вернуть его, чтобы ты не делал. Все остальное — это то, что ты можешь вернуть, но просто не хочешь. — она усмехнулась горькой улыбкой. — Однажды мне сделали очень больно, и я знала, что никогда не смогу простить этого человека, но я все равно продолжала его искать. — я задумался, знал ли мой брат об этом человеке?

— Почему ты продолжала его искать?

— Потому что этот человек дорог для меня, и чтобы между нами не произошло в прошлом, я не смогу жить с мыслью о том, что он мертв, что его больше нет. — я примерно понимал, о чем она говорила. — Представь, что её больше нет. — мои глаза слегка округлились, все мое тело напряглось, а руки сжались в кулаки. Странная боль охватила все мое сердце. — Больно, не так ли? — затем она развернулась, чтобы уйти. — Я не видела тебя здесь сегодня, а ты не видел меня. Этот разговор должен остаться между нами. — заявила она, остановившись перед дверью.

— Хорошо, но ответь на один вопрос. — она обернулась через свое плечо. — Почему ты решила, что это «она»? — она лишь фыркнула.

— Я — девушка, Алессандро, ты можешь похоронить все, что угодно внутри себя, закрыть свое сердце на замок, и очистить свою голову, но твои глаза выдают тебя. И я вижу в них «её». — блондинка натянуто улыбнулась. — Еще не поздно, пока не поздно, Алессандро. Но время идет. — и она ушла, оставив меня одного в недоумении.

Я чувствовал, что эта маленькая невеста моего брата залезла туда, куда не залазил никто уже очень давно, и меня злило, что какая-то девушка могла как-то повлиять на меня, ну по крайне мере, заставить задуматься о ней... о девочке, которую я в детстве называл котенком, и которая больше им не была. Она стала кошкой, и если она думала, что я не знаю о её проделках, и слежках за мной, то она сильно ошибалась.

Мой маленький сталкер не знает, что я являюсь еще большим её сталкером, чем она моим. Тот самый Малыш, который якобы предоставляет ей информацию обо мне, на самом деле, работает на меня. И если она не закончит играть в свои детские игры, то я уничтожу её, пока она не сделала это сама.

Я не помню, как вернулся в свою комнату, и тем более, как, черт возьми, заснул, возвращаясь в то время, когда был в плену.

Мне тогда исполнилось пятнадцать.
Пятнадцать.

« — Ты должен убить меня! — молила меня она, тяжело дыша. Она выглядела ужасно, на ней не было живого места, везде засохшая кровь, огромные синяки, ссадины, кровоподтеки, её нога была сломана, и она все время лежала лишь в одном углу, ходя в туалет прямо под себя. Запах в нашей «клетке» стоял просто отвратительный, смесь рвоты, мочи и крови. — Я больше не могу, Алессандро, я прошу тебя, просто убей меня, сделай это.

— Я не сделаю этого, как бы ты ни просила. — тоже тяжело дыша, ответил я ей. Хотя выглядел я не лучше, чем она, перенеся множество пыток над собой, своим разумом и телом за последние, как оказалось после, три дня. Однако я думал, что был здесь уже месяц... из-за моих постоянных обмороков, я терялся во времени, мой разум сходил с ума...

На мне сейчас были лишь одни грязные боксеры, моя спина горела от новых ожогов, которые появились на ней прошлой ночью, я не чувствовал своих рук, потому что они онемели, казалось, что большой палец на моей левой руке, по которому стукнули молотком, больше не функционировал, я потерял его полную чувствительность.

— Они все равно убьют меня, Алесс. Я больше не могу страдать, я больше не могу. — я слышал это каждый день, но я не мог... я не был убийцей, и тем более, я не собирался убивать невинную девушку, которая стала для меня слишком близка за эти дни. То, что пришлось пережить ей... было просто чудовищным. Она здесь была гораздо дольше, чем я. Я до сих пор недоумевал, как они еще не сломили ее, как она еще оставалась жива. — Они будут издеваться надо мной, пока Гаспаро не получит то, что ему нужно. Они не дадут мне умереть, пока я не отдам им то, что есть только у меня.

Я знал об этом, она рассказала мне многое о своей жизни, но она не сказала мне, что именно искал Гаспаро, что именно ему нужно было от этой девушки... она лишь твердила, что это было ради моего благо, если я стану её сообщником, то они тоже не дадут мне спокойно умереть, и продолжат пытать меня также, как и её на протяжении многих месяцев. Она была уверена, что за нами следили, что они слышали все...

— Ты знаешь, что будет, если ты не сделаешь этого. Он снова придет сегодня ночью. — она всегда говорила очень тихо, чтобы они не могли подслушать нас. — Прошу, сделай это, Алессандро, я молю тебя, ты спасешь меня этим, понимаешь? Я буду благодарна тебе всегда за это. Всегда. — она тяжело вздохнула, её голова неестественно откинулась на каменную, сырую стену нашей камеры, которая состояла лишь из четырех серых стен, и одной железной двери. — Я больше не могу. Окажи мне милость, пожалей меня, и забери на тот свет. — она говорила это каждый день, произнося как мантру, при этом, она всегда дотрагивалась до деревянного, совсем не примечательного креста на своей шее. — Молю тебя, Господь. — я подполз к ней ближе, и она с трудом открыла свои зеленые глаза, чтобы посмотреть на меня. — Убей меня. Либо сейчас, либо никогда. — она резко впилась своими грязными ногтями, покрытыми кровью в мою спину. — Сделай это, Алессандро, сделай это прямо сейчас. — шептала она мне в лицо. — У нас есть три минуты, не больше, прежде чем кто-то придет, наклонись ближе, будто обнимаешь меня, утешаешь. — и я сделал так, как она просила, больше не желая смотреть на её боль, однажды, эти ублюдки пытали её прямо при мне, и меня чертовски сильно вырвало, я не мог смотреть на это, крича, как одержимый, чтобы они взяли лучше меня, чем её. Я готов был пожертвовать собой ради незнакомой мне девушки. — Ты должен кое-что знать... — она прошептала мне это на ухо, продолжая царапать мою лопатку своими ногтями. — Спасибо, Алессандро. — всхлипнула она в последний раз, прежде чем её глаза закатались, и я лишил её воздуха, задушив собственными руками невинную девушку, которая стала мне другом. Я впервые убил человека, и это была женщина. Я ненавидел себя за это. Я не мог простить себя за это. Я стал монстром после этого.»

Я знал, что должен был умереть в тот день, после того, как лишил Гаспаро его «драгоценной» пленницы, после того, как лишил его важной информации, за которой он гонялся долгое время. Он также не подозревал, что я теперь знал, где достать то, что ему было нужно до сих пор.

Армандо появился вовремя, я не помнил этого, так как находился без сознания после очередной пытки за то, что убил ту девушку, я был рад умереть, но мой брат буквально чудом вернул меня с того света. Я лишь помнил, как сжимал её крест в своей руке, пока меня пытали. Он до сих пор был у меня. Я не был верующим человеком, далеко нет, однако, я все равно носил этот уже совсем страшный, деревянный крестик на шее. Имя, которое было написано на его задней стороне, уже стерлось, но я помнил его.

Я был слаб, я был безумен, но теперь я окреп. И черт, я действительно собирался найти то, о чем рассказала мне она перед своей смертью, то ради чего она лишилась всего, то ради чего она умерла.

Я был почти у цели. И я хотел отомстить.

Пока на следующий день не узнал, что Эмилия Карузо была в Вегасе. Она не должна была быть тут, она не должна на меня влиять, она, мать твою, больше не должна быть для меня помехой.

Я оттолкнул ее, чтобы спасти нас обоих. Но она кидалась в этот смертельный омут вместе со мной, крепко держа меня за шею.

Пора избавиться от этой глупой кошки раз и навсегда.

Пусть лучше она возненавидит меня, чем умрет вместе со мной.