Часть 30: Старший сын.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял Петя.
Он шатался. В руке — почти пустая бутылка коньяка, лицо бледное, губы крепко сжаты, под глазами — тени. Алина даже не сразу узнала его. Он был другим. Совсем другим.
— Можно?.. — тихо спросил он, голосом, будто сорванным с глубины груди.
Алина молча отошла в сторону, пропуская его в квартиру. Он прошёл, будто призрак, будто не знал, где находится. Сел на табурет у кухонного стола, поставил бутылку перед собой и молча отпил.
— Что случилось?.. — спросила она почти шёпотом, хотя уже чувствовала — не просто случилось. Сломалось. Внутри.
Он молчал. Только взгляд в одну точку, глоток за глотком. Никакой бравады, никакой угрозы. Только пустота.
Алина молча открыла холодильник, достала бутылку вина, села напротив. Поставила пепельницу на стол и приоткрыла окно, чтобы не надо было выходить на балкон. Оба закурили.
Минуту — две — три — тишина. Только табачный дым и хруст стекла, когда Петя снова приложился к бутылке.
И вдруг он заговорил. Голос будто хрипел от боли.
— Знаешь... мне кажется, я вообще родился не в той семье...— он усмехнулся, но в той усмешке было всё, кроме смеха. — Мать... она всю жизнь делала вид. Словно я — не я, а просто кто-то, кто живёт рядом. Рядом с её жизнью.
Алина напряглась. Слушала молча.
— С девяти лет я был сам. Отец тогда сел. А она уже была с другим. Вышла за какого-то там Валеру или Славика, неважно. Растила Юру и младшего. А я просто был. Сам. Деньги? Себе сам найду. Еда? Сам сварю. Побит? Сам залечу. Только... знаешь что странно? Я всё равно надеялся, что она меня любит.
Он выдохнул и посмотрел на Алину.
— Я всегда приносил продукты. Передавал деньги через Юру. Она даже не знала, что это от меня. А потом узнала. Сказала, мол, не будет брать грязные деньги от убийцы. От чудовища. Иди, молись за свою душу, Петенька.
Он будто выговаривался впервые за долгое время. Не слезливо. Не жалобно. Просто по-настоящему.
— Когда батя умер, у меня внутри что-то рухнуло. Я его любил. Он, как мог, меня растил. Жёстко, но честно. Я думал: вот, теперь мама поймёт. Может, вернёт что-то. А в день, когда ему сорок дней было... знаешь, что она сделала?
Он посмотрел в потолок, будто пытаясь сдержать всё, что уже не сдерживалось.
— Она вышла замуж. Весело. В белом платье. Со смехом и шампанским. Я тогда даже не злился. Просто понял — меня, ровно так же как и отца, нет. Для неё нет.
Алина положила руку на стол. Не дотронулась. Просто положила, чтобы он видел — она рядом. Он увидел. Усмехнулся.
— А сегодня, знаешь, что сказала?
Он поставил бутылку на стол, взгляд стал стеклянным.
— Сказала, что её сын Петя умер давно. Что того Петеньки уже нет. А этот... этот чудовище. Только разрушает всё, к чему прикасается.
Он провёл рукой по лицу.
— А я ведь старался. Всё, что я делал — было ради них. Ради братьев. Ради семьи. Даже если грязно, даже если страшно. Чтобы у них было что-то. Чтобы у неё было что-то. А она...
Он не договорил. Просто допил остатки коньяка и закурил новую сигарету. Пальцы дрожали.
Алина сидела в тишине. Она не знала, что сказать. И не надо было. Потому что есть вещи, перед которыми слова — ничто. Только присутствие. Только взгляд, в котором — «я тебя слышу».
— Ты же ненавидишь, когда я такой, да? — вдруг спросил он.
— Какой? — тихо спросила она.
— Настоящий.
Алина посмотрела ему в глаза. Долго. Внимательно.
— Я не знаю, кто ты. Но я точно знаю — ты не чудовище, Петя.
Он не ответил. Только закурил ещё одну. И сидел. Долго. Пока не рассвело.
И впервые за долгое время в его взгляде не было злости. Только усталость.
Продолжение следует...