Часть 1
Шер гнал так, словно катастрофически опаздывал на собственные похороны, когда у них там, на кладбище, уже вовсю звенел погребальный колокол, лишь немногие, самые близкие друзья, заговорщицки переглядывались, будучи в курсе, что этот персонаж с критическим чувством собственного необузданного Эго никогда не опаздывает: он либо приходит, либо нет.
Мысли его были стремительны, как сиганувшие с балконов самоубийцы, что влекло за собой почву для ассоциирования себя Мишелем Вальяном и, как следствие, экстремального разгона. У светловолосого парня были на то определенные причины. А именно: нежданное заточение братца-акробатца. Он даже не знал точно, чего хочет: толи спасти его от рук "братанского правосудия", толи... убить. Да и в голове бегущей строкой начала прогоняться брошенная Оливером последняя фраза, сказанная после того, как Шер отдал ему лист с текстом: "Что, ни дня без строчки, ни часа без интрижки? Даже не знаю: радуешь ты меня или огорчаешь, крошка..."
После этих слов хотелось со всей дури зазвездить усмехающемуся Олли, но Артем прекрасно знал, что не прав, и еще знал, что ни за что больше не подойдет к своей (уже не своей) малышке...
Но все же позвонил – сам. И еще больше усугубил положение вещей.
Думать об этом не хотелось совершенно, так что он вновь начинал обмусоливать в своей голове поступок друзей, который не лез ни в какие рамки восприятия. Их глупые догадки смешили (но как-то по-черному), что уголки его губ подрагивали, а в глубине души эхом раздавался мефистотельский смех, и одновременно с этим заставляли набегать на лицо подозрительно-набухшим тучкам, из которых норовили вырваться Капитошки. Идиотская идея с пытками Оливера ему и боком не лежала, казалась абсурдной и вздорной. Но сами фанки-маны, кажется, считали себя великими гениями тысячелетия. И это несмотря на то, что с ними был благоразумный Дэн – единственный, у кого из членов команды была голова на плечах и кто никогда не пускался в подозрительные авантюры; хотя с этих безумных мальчишек станется уложить Ванильного в багажник, предварительно воткнув в рот кляп и связав руки-ноги.
Илья, сидя на заднем сидении, пытался уговорить водителя сбавить скорость, ровно до того момента, пока не узнал, что же произошло. Крамольный захват друга-предателя был ему не по душе, так что он, перебравшись вперед, сменил позиции приоритетов и стал подгонять Артема.
Его бодрый трёп был прерван нетерпеливым звонком Джавы. Артем, промахнувшись по кнопочке, включил громкую связь.
– Эй, скоро еще? – вскричала трубка голосом раздраженного Сергея.
– Скоро, оркестр с цветами можно не подавать, – буркнул Шер.
– Ну, спасибочки, браза, – ехидно поблагодарил Сергей, затем трубку из его рук выдрал Малик и очень недовольно поддел Артема:
– От какой из сестричек едешь, Казанова?
– В смысле?
– В смысле, мы в курсе, что Соня и Королева Весны сестры.
– Правда? – округлил глаза Илюха, воззрившись на чересчур спокойного Шера. Адски спокойного. Показушно спокойного.
– И что? – фыркнул водитель, поддавая газу. – Встречаюсь-то я не с Соней.
Он уже хотел сбросить, но с той стороны трубку перехватил Владимир и стал, в своем обычном репертуаре, нагнетать панику:
– Где вы? Идиоты! Тут кошма-а-ар, что твор...
Затем его крик оборвался, кажется, кто-то сунул ему в рот свой протухший носок – послышалось брезгливое фырканье, звук битого стекла, возня, затем трубка сама собой замолкла. Артем лишь задумчиво вертел ее в руке, другой придерживая руль.
– А Матв в курсе, что вы встречаетесь? – задал провокационный вопрос Илья.
Пребывавший в состоянии задумчивости Артем не сразу понял, о чем его спрашивает друг:
– Кто?
– Кто-кто... Егор – их братик.
– Ты что, он меня прибьет, – усмехнулся Артем.
– Подожди-подожди, выходит, Королева Весны – его двойняшка? – Илью постигло озарение.
– Ага.
В этот момент из ближайших кустов выскочили два запыхавшихся блюстителя дорожного эскадрона, лениво теребя в руках радар и посох правопорядка.
Сей вандальный агрегат вызвал в душе Охренчика бурю негативных эмоций, так что, притормаживая, он принялся мастрески плеваться нецензурностями, словно его скромная персона гордо маячила на вершине хит-парада по плевкам и так же горделиво-скромно придерживала удачно пристроившийся на черепушке, как воронье гнездо, лавровый венок в честь попадания имени сего индивидуума в Книгу рекордов Гиннесса, причем, как минимум, троекратно.
Фотограф, в свою очередь, больше, чем глупым поступком идиотов-друзей и тем, что они не могут к ним быстро попасть, был расстроен фактом, что у него не имелось с собой даже советской «мыльницы», чтобы заснять драгоценные кадры, которые можно было бы загнать в газету, где он подрабатывал на полставки, в рубрику «Полезные советы». Он уже даже заголовок придумал – «Как отболтаться от козла в погонах» (благо, это еженедельное издание цензуру терпело), оставалось только договориться с напарницей-журналисткой, имеющей подвешенный язык, а уж фотки с красавцем-другом он бы подогнал, но... Но за отсутствием приличного средства фотографирования (у него и телефон полностью разрядился) пришлось лишь прикусить губу? Пробормотав обреченно: «Гайцы...», – и просто молча наблюдать, нервно оттарабанивая трясущимися от недовольства руками барабанную дробь.
– Сержант Прохоров! – приставил к козырьку руку, подбежавших «зеленый» ДПСник. – Можно Вас на минутку?
– На минутку? А ты успеешь? – проговорил себе сквозь зубы Артем и опустил окно, широко улыбнувшись пацаненку в погонах, в глазах которого не по-детски плескалась алчность. И, уже вслух: – Да, конечно. Какие-то проблемы, командир?
От невольного «командира» юнец возгордился и почувствовал себя на вершине мира:
– Ну, если Вы не считаете проблемой скорость под двести километров в час... – он многозначительно обвел его тачку взглядом, явно намекая на зелененькие откупные.
Но Шер был слишком зол, чтобы сюсюкаться с сержантиком и зло отчеканил:
– А Вы не желаете проверить мои документы? А вдруг моя малышка угнана?
С Прохорова денежно-возбужденный настрой как ветром сдуло. Он стал подмечать всякие детали, которые, безусловно, говорили о том, что перед ним крупная шишка в криминальном мире. Таким образом, сержант заприметил нервные постукивания Ильи по приборной панели, сопоставил их с маниакальным взглядом водителя и сделал соответствующие выводы: два нарика украли тачку. У него тут же забегали глазки и голову стали посещать фривольные картинки о повышении и переводе в отдел поимки преступников – уж что-что, а быть ДПСником в сорокоградусные морозы или в сорокоградусную жару гораздо хуже, чем сидеть в кондиционируемом офисе, вяло перебирать бумажки и, потягивая кофе, создавать вид бурной работы мозга.
– Предъявите документы! – срывающимся голосом потребовал Прохоров, а его пухлый напарник, зачуяв неладное, трясущимися руками стал доставать из кобуры пистолет.
– Эй, вы чего, парни? – забеспокоился Артем, только сейчас осознавший, что ездит на чужой машинке. У него этот факт вообще из головы вылетел, словно вода сквозь решето.
– Молчать! Документы!
– Может, договоримся?
Илюха забарабанил еще сильнее, Шер паниковал, но виду старался не показывать.
– Документы! И выходим из машины, подняв руки!
– Слушай, командир, – принялся уговаривать служителя дорог Артем, – я же говорил это не в серьез, а в совещательном порядке...
– Из машины! И друг пусть тоже выходит!
Собиравшийся похихикать над неудачником-другом Илья стушевался:
– А я-то за что?
Крик Прохорова сорвался на визг:
– Из машины! ВОН! Руки на капот, наркоманы!
Дальнейшие заверения об ошибке и неверном понимании друг друга сошли на «нет», документы с влиятельной фамилией Охренчик, как и телефоны, ключи, подозрительные пакеты, полетели в вещдоки за фантастической догадкой блюстителей правопорядка о подделке; руки недавно крутых брейк-дансеров оказались в наручниках, а сами они, шипя на мир благим матом, еле теснились в немедля приехавшем «бобике».
До самой глубокой ночи мы просидели у порога двери: Стас, прижав к груди папину фирменную блинную сковороду; я, натужно тараща глаза в глазок, пытаясь разглядеть, что же делает на лестничной площадке Феоклист и какие действия предпринимает по извлечению своих обидчиков из «крепости»; дядя, выскочивший к нам, заслышав надрывное треньканье старинного полуразрушенного мною в прошлый раз старинного телефонного аппарата (который я без зазрения совести вновь шибанула с комода, «удачно» влетев в него своим многострадальным лбом), прижимающий его грохнутый корпус к мерно вздымающейся груди в такт своему испуганно колотящемуся сердцу.
Выглядел Макс, мягко говоря, неважно. Его кудрявые волосы неслыханным образом стягивала неоновая резинка, которая по-дискотечному лучилась в полутемном коридоре, подсвечиваемая теплым вечерним отсветом, когда солнце еще не село и даже в ус не дуло, но небо приобретало местами загадочный рыжеватый отсвет, который еле попадал в прихожку от окна сквозь тонкий узорчатый тюль с кухни. Данный аксессуар для волос был модным хитом сезона среди школьников, в основном, одногодок Сони и Стаса, как нашему любимому графоманчику рассказали в магазине, беспощадно загоняя товар за бешеные деньги. Продавщица, приехавшая из узбекской глубинки и говорящая на малопонятном диалекте девушка, в нем великого писателя упорно не замечала, и благодаря своим заложенным генами торгашеским способностям, приводила аргументы к покупке, наивно предполагала, что Максим при помощи стильного прикида пытается омолодиться. Хотя на самом деле Максим интересовался товаром исключительно из-за того, что взялся за новую книгу, включающую описание различных субкультур. Поэтому он, ведясь на треп не в меру болтливой торгашки, купил кучу нелепого барахла, включающего яркую одежду, на которую случайно пролили «Юпи», заметили сей недопустимый факт и, решив, что терять уже нечего, полностью замочили в нем – настолько она была яркой. К тому же эта одежда была рваной, странного фасона – с отсутствием какого-либо чувства стиля у дизайнера в принципе. Кроме резинки в качестве аксессуаров он накупил и украшения...
В целом, опуская свой взгляд ниже сцепленных волос, можно было увидеть такое: подведенные фиолетовым карандашом глаза, окрашенные блестками бакенбарды, свежий пирсинг под губой; рокерский или, вернее, мазохистско-садистский ошейник с шипами на шее; рваный местами мешок в качестве майки с глубокими (невероятно глубокими) вырезами для рук; под майкой желтая футболка, облегающая тело настолько сильно, что казалась второй кожей; широкие мешкоподобные штаны, обвешанные железными висюльками; над покрытыми татуировками руках – различные браслеты, напульсники с нецензурными выражениями на иностранном языке; на ногах тяжеленные военные ботинки.
Представителем какой конкретно субкультуры является дядя понять мне .было не дано, тогда он, гордо выпятив грудь, к которой прижимал телефон, просветил меня, заставив полностью удостовериться, что все две дядюшкины извилины окончательно заблудились в его голове ища выход и прочно завязались морским узлом:
– Я эмо-бой! – указал он на себя пальцем.
Мы со Стасиком нервно переглянулись, попытавшись не заржать в голос, все же засаду на лестничной клетке никто не отменял.
– Па-а-ап, ты уверен? – еле сдерживаясь, поинтересовался братишка, когда я вновь приникла к глазку, чтобы спрятать улыбку, предательски захватившую расслабленные мышцы лица, и стала прислушиваться к всхлипываниям-завываниям, которыми решили порадовать уши всех соседей, Сера и Грипп, устроив бесплатный концерт по заявкам. Любители халявы должны оценить.
– Есть сомнения, сынок? – с чувством собственного достоинства вопрошал дядя. – По-моему, ты не слишком подвержен современным течениям, Станислав. Знаешь, тебе бы не помешало разбавить жизнь, добавив в нее чуточку реализма.
Стасику улыбаться резко расхотелось, так как в словах отца он услышал намек на то, что Макс, делая ссылку на родительские права, может отобрать у своего живущего в кибер-пространстве чада единственную радость в жизни – мощнейший компьютер с шестиядерным процессором Intel Core i7 Extreme с тремя видеокартами, общим объёмом оперативной памяти двадцать четыре гигабайта, и жесткачом, который может хранить на своих просторах до двух терабайт различной информации.
Откуда я все это знаю? Просто всю среду, четверг и пятницу с утра до ночи слушала восхищенные дифирамбы этому зверю, который, кстати, так просто не упрешь – он весит более тридцати килограмм (и это только системник), в исполнении Стаса, наконец-то накопившего нужную сумму (хотя что-то мне подсказывает, что ему в этом сильно подсобил мой папандр) и собравшего себе друга своими руками. Своего монстрика братишка нежно любил. Так что он, подключив философское мышление и вспомнив умные словечки из курса психологии, которой решили мучать бедняг-десятиклассников попечители родительского совета вкупе с учительским составом и членами представителей РОНО, включив ее в школьную программу, выдал:
– Папа, реализм – это больно. Все жизненные истории имеют неблагоприятные финалы. Жизнь – это, вообще, штука бессюжетная, но идейная – вспомни попытки коммунизма. И ты, рожденный в советском союзе, обрекаешь меня на жалкое существование?
– Сынок, – не ожидавший пламенной речи от своего неразговорчивого дитятки Макс немного растерялся и воззрился на него двумя пытающимися срубить друг друга пешками. – Значит, – его вдруг настигло озарение, – ты считаешь, что влачишь жалкое, – тут его голос сорвался на визг, вторя эху двух неугомонных бабок с первого этажа, – существование?
А чего они, собственно, орут? Вроде как ведь не знают, что Фео торчит тут, или, наоборот, слишком хорошо его знают и заранее за меня переживают? От этих мыслей стало еще страшнее. А потом на сцену вылезли еще два «модных» персонажа – копии нашего гопника. Эх, не зря у меня было предчувствие.
– Да, отец, – Стасик понурил голову, а я, будучи в теме их жесткого разговора, решилась разрядить напряженную обстановочку:
– Кажется, нас сейчас убьют...
– Что?
– Почему?
Вскричали оба представителя сильного пола, все не расставаясь со своими трофеями: со сковородой и телефонным аппаратом. Правильно делаете, молодцы, в случае чего все этим можно огреть гоп-троицу.
– Просто... У нас гости, – прозвучало как в дешевом американском боевике, которые так любит Леся, будто компанию отморозков нарко-дилеров накрыли в их притоне дяденьки с автоматами за лажовый товар.
– Какие еще гости? – бледнея, поинтересовался дядя.
Он отодвинул меня в сторону и жадно припал к глазку. Я бы на его месте побоялась, вернувшись к той же теме дяденек с автоматами... А вдруг они приставили дуло к глазку и выстрелят, лишая любопытствующего и глаза, и мозгов?
От дурных мыслей стало боязно и я вжалась в стенку.
Стасик убежал в комнату и вскоре вернулся, зажимая в руках маленькую черную вещицу, похожую на диктофон.
– Хочешь записать наши предсмертные разговоры? – понимающе взглянула я на средство для записи звука.
– Ты о чем?
– Диктофон – отличная идея, потомки смогут доказать, что это не было самоубийство и вытребовать денег по страховке.
Дядя между тем притих и внимательно оглядывал пространство
– Какая ты меркантильная, – хмыкнул Стас и продемонстрировал мне вещицу: – Это шокер.
– Чтобы шокировать одним своим видом? – иронизировала я напоследок, не веря, что такая маленькая фигнюшка может спасти нас против банды, измордованной опытом уличных драк, да и не только уличных. Хотя в их случае сила не была аргументом – аргументом служил арсенал, запрятанный во всевозможных карманах, подкладках и прочем, который для них являлся жизненно необходимым, ведь будучи гопником со стажем никогда не знаешь, где заночуешь: толи у кого-нибудь на хате на полу среди пустых бутылок, подставив под голову табуретку, толи в родном КПЗ.
– Чтобы шокировать током, – с умным видом пояснил мне Стас, сделав, и, думаю, не в первый раз, вывод, что его сестричка, стоя в очереди за наивностью, свою очередь за ум пропустила.
– А-а-а... – протянула я, решив его не разочаровывать, пусть и дальше пребывает в четкой уверенности уникальности своего интеллекта над другими, как и вся остальная раса с наличествующей хромосомой Y, как и Артем...
Вместе с пришедшим на ум именем мое лицо посетила героиня детской позитивной песенки о временном смещении положения губ, то есть улыбке. Лицо в неподходящей ситуации стало дебильно-идиотским, тут уж братишка полностью уверился в прогрессирующем у меня синдроме, который, судя по названию одной из многочисленных книг дяди, был невероятно утопичен: «Синдром дауна – fenita la comedia, добро пожаловать в трагедию!«
Стас, от всего сердца пожалев меня, или все же для того, чтобы полностью заверить округу в своей гениальности, надгробным внушительным камнем вставил свою следующую фразу:
– Ну, Лен, вот так работает, – и устремил свою чёрную штуковину со страшным названием электрошокер прямо к притягивающей взор синей майке на теле папы. Думаю, он сам не понял, что натворил даже тогда, когда возглас дяди, словно резкий обрубленный глас вопиющего в пустыне, огласил прихожку и стих, заставив заглохнуть двух шушукающихся и причитающих старушек, шушукающихся гопников, выбежавших поглазеть на зрелища соседей и даже прибежавших из соседнего двора любителей сплетен.
– Ой! – синхронно выпалили мы, когда обездвиженное тело его папаши грохнулось на пол к нашим ногам, звякнув выпавшим из рук телефоном.
В дверь настоятельно позвонили. Потом постучали. Затем стали стучать и звонить одновременно, вводя нас в ступор своей какофонией звуков, а мы, как два суслика в засаде, замерли и даже сдвинуться с места не могли. Дядя лежал, не шелохнувшись и не издавая ровно никаких звуков.
В этот момент, за дверью предприняли последнюю попытку к стуку. Не подействовало, тогда входная дверь, сопровождаемая рвущимся из жерла грудной клетки криком «Ки-йа-а!«, грохнулась прямо на бедного дядю. Сверху ее оседлал мой недавний знакомый из «Crazy World» – ВДВшник, пытаясь придавить Макса своей мощью. За его спиной маячил Сеня с камерой (я начинаю подозревать его в том, что он полтергейст), Грипп с Серой, троица в «Адидасе», лузгающая семечки, интеллигентный дедулька, Артур Елизарович, с восьмого, потрясавший до сего момента на них своей антикварной тростью с инкрустированными в нее драгоценными камнями и ругая за сор. Парням было, мягко говоря, не до него, хотя его тросточка привлекла их внимание всерьез и надолго.
Нарушала возникшую тишину только непрошибаемая Сера, громко нашептывая боевой подруге в слуховой аппарат:
– Вот. Именно из-за этого твоего хмырёныша Пирожкович и не хочет с тобой встречаться!
– Ась? – не расслышала ее Грипп, которая случайно выдернула аппарат и пропустила все мимо ушей.
Сам Пирожкович, то есть Артур Елизарович, которого вся местная молодежь, а нахватавшись у них, и все остальные жители района звали за спиной Артуром Пирожковым (но он, судя по всему, о своем прозвище знал, но виду не подавал), был очень удивлен, услышав ее слова, что даже забыл, что ругает молодежь и застыл соляным столбом, глаз не спуская с пребывающего в шоке ВДВшника, который, кажется, только что убил дядю, а локаторы свои настроив на бабулек, но больше ничего интересного ему услышать суждено не было.
– О Господи, купи ты уже этой своей старой карге барабанные перепонки! – возмущенно проорала Сера ее внучку, который мастерски незаметно выхватил трость у Артура Пирожкова и прошествовал мимо смущенно кряхтящего десантника, имеющего некоторую слабость к закрытым дверям в квартиру, пристроившись около Стаса.
Сеня, как самый умный, молчать не стал и важно ответил старушке:
– Серафима Игнатьевна, это, – он кивнул в сторону пихающей в ухо слуховой аппарат Агрипины, – не моя карга.
На что обе пенсионерки возмутились и захлебнулись в нахлынувших возмущениях.
– Вы? – наконец-то ко мне вернулся голос, и я в полной мере удивилась посетившему мои родные пенаты брутальному военному.
– Я! – не менее удивленно возопил ВДВшник, будто я застала его за прелюбодеяниями с гамадрилами.
– А что Вы здесь делаете? Вы что, следите за мной? – обличающе прошептала я, одновременно пугаясь до потери сознания.
– Я? Слежу? – начал зычно, как это принято в рядах вооруженных сил, орать шкафоподобный детина, но, вспомнив, что сейчас он на гражданке, смягчил голос, чтобы я не сдохла от ужаса. – Нет-нет, я всего лишь пришел, чтобы... чтобы... отблагодарить!
– Оу, – только и смогла сказать я. – А зачем тогда Вы убили нашего дядю?
– Убил? – вот же, каждое мое слово вопросительно повторяет. Нет, у него и правда, с интеллектом проблемки. – Кого? – он стал осматриваться, упорно не замечая самого главного.
– Да! Дядю! Смотрите, он не дышит, – я устремила указательный палец на прижатого к паркету здоровенной дверью Максима, который, конечно же, не был мертв – такого медведя так просто на поезд с конечным пунктом «Тот свет» не отправить.
Десантник активизировался, почесал клешней черепушку и быстро убрал дверь с бессознательного Макса. Он чуть не грохнулся в третий на сегодня обморок от увиденного прикида «эмо-боя», но сдержался, лишь губы его предательски прошептали : «Мама». Он окинул нас, меня и Стасика, видавших всякое, взглядом, убедился, что мы в страну несознанки отправляться не желаем, и, взяв себя в руки, подскочил к Максу и проверил пульс. Только тогда его лицо разгладилось и он облегченно вздохнул:
– Живой...
– Все равно неясно, зачем вы к нам прип... то есть пришли, – продолжала я гнуть свою линию.
– Да я здесь, чтобы отблагодарить Вас за вашу доброту и благодетельность.
Как-то оно странно выглядело. Я бы могла понять, что он хотел меня отблагодарить после того, как я отогнала от него жуткую молодящуюся бабулю, но после того, как я бросила его в глубоком обмороке? Тем более дверь вышибать? Он серьезно? А может его тоже электрошокером обработать?
– Хорошо, спасибо, – вымолвила я, придвигаясь к братишке.
– Пожалуйста.
– Вас, наверное, дочка прислала, да?
– Кто? – не сразу понял ВДВшник. Как только его родные терпят, такого тугодума. Он не перестает меня удивлять глубинами природной, то есть натуральной, человеческой глупости. Хотя мой муженек тоже вроде интеллектом не блещет. – А, да. Точно. Дочка моя добра сердцем, как и Вы, Елена Родионовна.
– А откуда Вы знаете, как меня зовут? – мое сердце забилось быстрее, чувство, что творится что-то неладное, заполнило меня. Я, уже не осторожничая, кинулась к Стасу, за его спасительную спину, но на моем пути двумя вражескими крейсерами стояли обморочный Максим и Феоклист: об первого я благополучно споткнулась, а второго снесла с ног, повалившись на него сверху. Он, сориентировавшись за сотую долю секунды, откинул под комод трость, перевернулся, подмяв меня под себя. Муравейник нереализованных гормонов вновь воскрес в его больших янтарных, с шоколадной крошкой в радужках, глазах, которые разглядывали меня сквозь опрокинувшуюся на лицо челку темных волос (я думала их бреют на зоне), а татуированные руки немедля стали лапать меня за ягодицы, шепнув в лицо: «Чика, давай взорвем!«
В тот момент, когда я, вспыхнув как маковое поле, готова была расцарапать ему возбужденно-радостный фэйс, меня одной рукой за шкирку вытащили из-под Фео и, как только я прекратила бултыхать ногами в воздухе, поставили на ноги:
– Елена Родионовна, я знаю, где Вы живете. Неужели Вы считаете, что с подобными знаниями я не могу знать, кто здесь живет? – убедительно сказал десантник, чем заработал мое еще большее недоверие.
– И кто здесь живет? – спросила я, а Феоклист, приободренный взглядами друзей, показывающих ему большие пальцы над головами стоящих в дверной проем Серафимы и Агриппины, поднявшись с пола, стал приближаться ко мне, хитро подмигивая. Он, наверное, думает, что я с ним заигрываю. Вот же олух. Надо будет мейк-апчик смыть и показаться ему на глаза – тогда точно отважу от своей беспечной персоны.
Внучок Гриппа собственническим жестом положил свою тощую длань мне на талию и вытянул губы в трубочку, чтобы чмокнуть. Я скривилась и чуть не отправила наружу утренние блинчики и обеденные бутерброды. ВДВшник заметил действия моего соседа, впрочем, вместе со Стасиком. Так что комплекс «на тебе сковороденью прямо в рыло» – «отхвати кулак-молот прямо в то место, куда ешь» оказал поразительное убойное действие, и теперь у нас было два «бездыханных трупа», скромно пристроивших свои тельца посреди коридора.
Повизгивающие бабки тут же метнулись реанимировать ребенка, приговаривая, что все вокруг бездушные сволочи, чокнутые бабуины, и вообще, у нас не квартира, а палата номер шесть.
Отмер Пирожкович, который стал озираться по сторонам, заметив пропажу своей вековой рухляди:
– Украли! Ироды украли! – стал он потрясать на оставшихся двух гопников теперь кулаками. В общем, кулаки у него были внушительными. Зачем ему нужна была трость, никто не знал, видимо, для порядку – ведь у каждого уважающего себя пенсионера-интеллигента, который еще не достиг радостей маразма, она была.
Но наш Пирожок был мужчиной хоть куда. Поговаривали, что в молодости он занимался шпионажем и состоял на службе у самого верховного вождя, а сохранился так хорошо, словно его искупнули в формалине, потому что с глубокого детства занимается восточными единоборствами. Но это были лишь слухи, хотя его подтянутая форма, озорной мальчишеский взгляд, подбородок взрослого самца орангутанга, практически минимум морщин давали на это повод. Он был похож на американского актера, который, кстати, некогда играл роль Джеймса Бонда. Шарму ему добавлял даже цвет волос – цвет белоснежного снега на вершинах Альп, куда он, по слухам, ездит время от времени, чтобы погонять на лыжах. Особо фантазерские соседи, думали, что он катается на сноуборде, а еще каждый год летает на Окинаву, чтобы присутствовать в качестве жюри на мировых соревнованиях по карате, айкидо или еще чему-нибудь, в общем, название единоборства варьировалось. Эти экстремальные наклонности не вязались с интеллигентным видом Артура Елизаровича, но все как один считали, что он хочет отойти от прошлого, поэтому и прикидывается, так что в его случае фраза «Старость не радость» не имела никакой основы. Ему больше подходило дополнение: «А сплошной восторг».
После выкриков Пирожка, двое дружков Фео, выкрикнув ему: «Не скрипи – не заржавел!« – сорвались и кинулись вниз по лестнице, хотя трости у них не было, но, чувствую, они уже кого-то из набежавших соседей грабанули, лишив выходной пары носков, так что им было чего бояться.
Прыткий дедок рванул за ними следом, напрочь сметая свою маскировку. Сера с Гриппом, оторвавшись на этот момент от «бедного разнесчастного ребенка» многозначительно переглянулись и жуть как хотели сигануть следом, но дитё требовало контроля, иначе «сумасшедшие соседи убьют его ненароком».
Сеня разрывался на части. Прямо буквально разрывался, как та самая макака, которой надо было и к умным, и к красивым.
– Значит так, – проигнорировав творящиеся вокруг беспорядки, будто ничего и не было, ВДВшник стал отвечать на мой вопрос: – Квартира записана на имя Матвеева Родиона Александровича. Прописаны в квартире девять человек. Право обладания собственностью имеют девять человек: сам Матвеев Родион Александрович, его родной брат Матвеев Максим Александрович, дети Матвеева Родиона Александровича: Матвеев Егор Родионович и Ох...
– Стоп!!! – заорала я что есть мочи, дабы он не произнес мою новую фамилию, которой я щеголяла уже неделю, а Сеня окончательно убедился, что сделал правильный выбор, оставшись обозревать наш скромный уклад. – Мы все поняли. Вы из Интерпола, – ну, или какая организация в России занимается безопасностью граждан и имеет базу данных с подробной информацией на каждого, – или ФСБ: пароли, явки.
ВДВшник был круто огорошен. Я поняла, что попала в цель.
– Я не занимаюсь шпионажем. Я просто пришел отблагодарить, – гордо сказал он и полез в карман, – и вот, вернуть, – он протянул мне мой пропуск в общежитие, который я, кажется, вместе с деньгами случайно сунула в карман и потеряла. На нем было и имя, фамилия, отчество, и даже два адреса: проживания и прописки.
Почему на моем пропуске был записан второй адрес? Это я его сама написала, чтобы в случае утери вернули, даже подписала: «Спасибо за находку, очаровашка». Надпись носила чисто психологический характер: некто находит пропуск, вертит его в руках, обнаруживает адрес, читает, что он очаровашка и просто не имеет другого выхода, как вернуть, иначе он автоматически перестает быть очаровашкой.
В общем, теперь я осознала, что круто лоханулась.
– Э-э-э... Спасибо. А дочка ваша почему тогда не с вами? – последняя попытка, а вдруг я все-таки не лох?
– Она... в машине, – натужно проскрипел он сквозь зубы.
Ну, все. Я лох. Какой-то день открытий...
– Понятно. Спасибо Вам, э-э... – его имени я не знала, а он приходить мне на помощь и называться не собирался.
Он еще немного постоял, груженный благодарными речами, словно турист с рюкзаком размерами превышающим его собственный, сконфузился, пожимая мою руку и учапал прочь, оставив за свой стойкий шлейф убойного одеколона.
Меня, застывшую на пороге и разглядывающую сумрачно уходящие вниз ступени, по которым спускался ВДВшник (лифт вновь не работал), окликнул Стас словами, что вызвал скорую. На полу заворочался Макс, усаживаясь на попу с видом жертвы криминальной сводки, которой трепанировали череп особо жестоким способом – ну а что, шишак размером с куриное яйцо – это мощно.
Он еще с полчаса возбухал, истерично бегал вокруг зеркала, укорял всех и вся, что он из него вышибло гениальность и он теперь посредственен, как крышка унитаза, что он деградировал в одночасье и сам себе напоминает бактерию в эндо-среде. На наши заверения, что он, как и был, так и остается гордостью нации, он внимания не обращал, а потом и вовсе скрылся в своей графоманской мастерской, вывесив на двери записку: «Кто потревожит: пробудит во мне зверя. Учтите, уживаются во мне две личности: дятел и кролик. Пробудите первого – задолбаю, второго – ...». Через пару секунд одумался и, с видом затравленного суровой Белоснежкой гнома высунул руку, сорвав позорное предупреждение, которое висело в дни его добродушных настроений, вместо него вывесив другое: «А не погреться ли вам в крематории?».
Греться мы не желали, так что к нему в комнату не совались и тихо-мирно дождались скорой помощи, врачи которой, завидев Гриппа, похватали тапки в зубы и готовы были убежать, пока мы их не уверили, что вызваны они не к ней, а к ее внуку.
Вскоре, и они шумной толпой цыган покинули нашу квартиру, Сера же напоследок потрясла перед моим носом костлявым кулаком и назвала нецензурным словом, а как только она отвернулась, я, преисполнившись странных настроений, показала ей язык в спину. Как раз в это время на меня повернулась Агриппина и назвала еще более заковыристым нецензурным словом.
К тому моменту, как наша квартира опустела, прискакал Артур Пирожков и, даже не знаю: расстроившись или обрадовавшись, что Серы и Гриппа нет, стал интересоваться, не нужна ли нам помощь. Она была ой-как нужна. Так что сосед, будучи жутким добряком, вызвал нам службу профессионалов, услугой которых сам на неделе пользовался, чтобы заменить двери в квартире. Служба эта была ценна тем, что они могли приехать в любое время, даже в два часа ночи.
Заодно, пока мы ждали профи по дверям, Пирожкович, как бы «между прочим», начал интересоваться про нашу бабулю, приезжавшую весной и, кажется, оставившую в его душе некий романтичный след, нокаутирующий логику и здравый смысл.
Перед сном я извлекла из утроб своих джинс, к которым, кстати сказать, уже привыкла, мобильник и подивилась количеству пропущенных вызовов и сообщениям. Я же выключала звук, точно. Поэтому и не слышала ни одного звонка.
Писали все, кому не лень.
Неизвестный номер, принадлежащий моей подруге Лесе: «привези мне еды», «много еды», «съедобной, а не бич-пакеты», «или тебя ждет смерть»
«Брачо», как вероятно, именовался в телефоне Сонечки, с которым я щеголяла, контакт Егора: «ты где, сестричка? как прочтешь, отзвонись»
Я позвонила, послушала малообещающие короткие гудки и стала читать дальше.
«Брутальный анкл», так именовался мой папуля: «Доча, на неделе идем в дельфинарий. я взял билеты. бери с собой своего бойчика»
С этим все ясно – решил поближе познакомиться с моим парнем. Хорошо, я не против, тем более я обожаю всякую морскую живность.
«Дрыщ», ах, это же Оливер. За что же она его так не любит? Вот его братца понятно – он ей чуть позвоночник не сломал, а вот что ей сделал добрая душа Олли? Смс: «Пересечемся завтра на нашем месте?»
Ему я тоже позвонила, ленясь печатать смс, хотя у меня была весомая причина: кнопки навороченного мобильника страшно пугали. Гудки пошли, но затем резко оборвались, видимо, я звонила не вовремя.
Я прочла остальные сообщения, расстелила кровать, раскидала вещи по местам, в общем, так и прошел вечер моего самого насыщенного в жизни дня.
Стоило мне лечь в кровать и закрыть глаза, как перед глазами вставало красивое лицо Артема, а губы начинали пылать, словно я с дуру полезла целоваться с банным чаном с горячей водой. В результате лицо начинало пунцоветь, но в темноте все равно это оценить было некому.
Меня преследовало стойкое ощущение, что у меня не голова, а свинья-копилка – столько мыслей в ней смешалось, наскакивая друг на друга, – прямо не голова, а зона диффузии, где в моих желеобразных мозгах распространяются твердые частички размышлений, обретающих постепенно формы печенек-рыбок, плавающих по просторам моей головушки и дрейфуя на крутых виражах волн особенно откровенных фантазий.
Но, главным образом, я знала, что завтра и каждый день теперь будут необыкновенными, полными таинственного сакрального смысла. И я не знала пока, пугает ли это все меня или, наоборот, радует до щенячьего визга, но, определенно, оно заставляло чувствовать некий благоденствующий младенческий трепет.
Не знаю, как скоро я уснула, помню лишь, что возмущенно сопела от того, что страховки от идиотов не существует, а судья в лице соседа Пирожковича воротил нос и требовал компромат на бабулю, иначе договариваться не желая и твердую валюту не принимая...
Пришедшего сообщения я уже не слышала, ровно как и того, как вернулась Соня – я спала и сопела в обе дырочки, видя во сне что-то с чем-то, а если и не это, то, определенно, что-то похожее.
Первым, что я схватила в свои загребущие клешни, как только вырвалась из эфемерного состояния между утренней дремой и праздностью бытия, был мобильный телефон, доселе спавший сном праведника под моей подушкой. Остатки сна, прыгавшие по поверхности моего сознания, словно «вертолетики» по зеркальной «гладильной доске» озера, держали меня своими щупальцами уже не так крепко. Сознание пыталось прорваться сквозь тонкую полупрозрачную пленку: рвалось, делая наскоки, видимо, воображая себя татаро-монгольским игом во главе со своим целеустремленным чернооким воеводой Чингисханом, натыкалось на преграду, содрогалось в конвульсиях от осознания собственной ничтожности, вновь наполнялось решимостью духа, повторяло попытки раз за разом и, в конце концов, пробило брешь в обороне, доказывая своим рвением общеизвестную мудрость, что под лежачий камень вода не бежит. Конечно, при определенных обстоятельствах, под правильным углом паркования камня в сочетании с верной точкой соприкосновения с поверхностью лежания валунчика вполне возможно допустить, что вода туда и набежит, но если этот же «недвижимый» объект засунуть под банку и выкачать оттуда весь воздух, то попадание иных объектов, в том числе влаги, в зону вакуума становится невероятно затруднительным, практически невозможным. Так что активность прозы жизни своими недюжими стараниями вернула мое сознание, что окончательно выветрило из моей пустой блондинистой головы всякие намеки на недавнее бурление мечтательной сонной фантазии: миг – я помнила сон, миг – я его забыла.
Впрочем, вырвавшись из стальных оков сна, я сразу же вспомнила о своем муженьке, о котором, скорее всего, и были сны, это логично, и кинулась проверять, какую милую сопливую муру он мне написал. То, что вечером от моего благоверного никаких смсок не приходило, меня не расстроило, так как я наивно предполагала, что он, стилизуясь под серьезного взрослого мужчинку, так скоро свои чувства проявлять не станет. Но с утра я ожидала получить самого простенького «доброе утро, принцесска», причем я даже не настаиваю на «принцесске», пусть будет просто «малышка», «детка» или что он там еще любит говорить? В общем, меня устроила бы даже простецкая «доброе утро», но... но получила нечто иное. А именно: «НЕ ЗВОНИ МНЕ БОЛЬШЕ НИКОГДА!« от... Оливера.
Сообщение повергло меня в некое состояние анабиоза и, моему беспечному ворочанию в кровати пришел конец: мозг стал просчитывать всевозможные варианты, чем же я могла ему досадить. Как назло, ничего путного на ум не приходило, да и мои звонки, в ходе которых я желала разъяснить ситуацию, отсылались к механическому голосу вежливой тетеньки, с достоинством сообщающей, что «абонент находится вне зоны действия сети или выключен, попробуйте позвонить позднее».
Я еще минут пять попереживала на эту тему, повздыхала, поприжимала к волнующе вздымающейся груди (ха-ха, да нет, конечно, моя грудь осталась недвижима, все же всколыхнуть то, чего особо-то и нет, оно не всякому Копперфильду дано, а уж мне так тем более) заломленные скорбно руки, потом вспомнила о Шере и теперь мои мысли стали откровенно странными.
Олли тут же покинул территорию моего мысленного аэродрома, где дореволюционными кукурузниками мысли, выстроившись в «кубанскую этажерку"1, с жизнеутверждающими надписями, типа «не ссы, подруга, Тёма просто еще спит», «Артемка телефон посеял – он тот еще балбес, ему можно», «Артем боится», летая по небу моего сознания, сбивали вражеских летчиков с не менее жизнеутверждающими надписями: «да ну нужна ты своему Охренчику, как корове седло», «нефиг ушами хлопать, слоняра, еще взлетишь», «вот тебе кляп – заткни фонтан неуемной фантазии» еще на подлете.
Воздушные бои шли быстро, экспрессивно, катастрофично, захватывающе и несколько грустно. Я бы могла так весь день проваляться в ожидании его звонка, но даже не знала, что я ему скажу.
Все же решив, что солнце не зря так нещадно слепит глаза, я, повернув голову, наконец-то, заметила ее – Соню, перепугалась и, ойкнув, низверглась с кровати прямо на пятую точку, заработав на мягком месте бонусом дополнительный фингал.
Даже руку не подаст, исчадие глубин подземных... Но моей систер было явно не до моего феерического полета и на мое скомканное приветствие она не повелась.
Сестренка сидела на своей кровати, не шелохнувшись, и как зомби таранила меня затуманенным взглядом глаз, не спавших всю ночь, красных и маниакальных. На ее лбу пролегали недетские морщины, спутанные волосы трансформировались в самое настоящее воронье гнездо, а под глазами темнели неизменные спутники сорокалетней заводчанки – круги – таким образом ее организм выставил табличку о своем закрытии на срочный ремонт.
Если бы я обладала способностью к чтению мыслей (эх, что-то частенько я стала задумываться на эту тему), то смогла узнать, о чем же думает сие неугомонное создание и почему сейчас оно мрачно и тогда меня собакой Баскервилей загрызло бы чувство вины на радость Сонечке. И на радость Шеру, наверное, ведь тогда ему не пришлось бы объясняться со мной, решать судьбу наших дальнейших отношений, строить нашу ячейку в социуме... Да, это пугает меня, а уж его и подавно.
Так, я вновь вернулась к размышлениям о Шере, когда сестричка вылезать из транса не торопилась.
В ее мозгу дикими скакунами с погоняющими их отвязными ездоками из западных вестернов проскакивали события прошедшей недели.
«Три слова: я тебя люблю. Луну дарю.
У меня в руках цветы – приди к фонарю"2
Такими словами в шутливой форме, но с какой-то обреченной преданностью ее ежедневно преследовал Оливер Басс, изрядно капая на нервы. Нет, он превосходный человек, добрый, милый, пушистый (прямо как ее полоумная сестричка), что-то типа Матери Терезы в мужском обличии, при этом всем западающий в душу и заставляющий чувствовать себя рядом с ним не такой уж и дурой.
Хотя дурой она никогда не была, а Оливер это прекрасно видел. Он, вообще, будучи человеком проницательным, многое подмечал, ничему не удивлялся и вел себя с ней всегда достойно и уважительно.
А еще он кучами закидывал ее сообщениями, иногда глупыми, детскими, которыми впору обмениваться восьмиклашкам, впервые помутнившимся разумом, такими, как это:
«наипрекраснейших»
«удивительных»
«завораживающих»
«замечательных»
«незабываемых»
«таинственных»
«необычайных»
«шоколадных»
«сказочных»
«красивых»
«сладких»
«нежных»
«милых»
«СНОВ!«
Еще чаще он закидывал ее муками своей музы – потугами гениального рифмованного бреда собственного сочинения, а порою, его сообщения носили более глубокий характер и он присылал строчки из классических произведений, невольно угадывая те, которые были нежно любимы Соней:
«Я твой король Любви – единственный король,
Который, может быть, заслуживает власти!«3
Конкретно в этих строках Соня, кроме его вездесущей любви, которую Олли пытался пропихнуть во все отверстия, попадаемые в поле его видимости, ничего и не замечала, но Артем Охренчик, знающий брата как свои двадцать пальцев, не задумываясь, отметил бы хорошую мину при великолепной игре и поднял бы его имя в турнирной таблице на самый топ, а сам в который раз усмехнулся бы себе под нос и подивился поразительной схожести Оливера на самого Сирано, страдальца и паяца. Но кроме Шера, находившего в произведении себе аналогию – Ле Бре, друга Сирано, такое мог предположить лишь дикий любитель фантастики, так как о натуре братца кроме него не знал никто.
Так что Соня о струнах его души была не осведомлена, а если бы и была, то ей это не понравилось бы абсолютно. Но она уже не так сильно презирала его за проявленные чувства, ей даже льстило его внимание – ну и что с того, что у них еще не было даже самого захудалого мультяшного поцелуя, ну и что с того, что она не подпускает его к себе и на метр! Все это так неважно, когда она желает мести его брату и пока не замечает, что на горизонте, спионеренными с Вегаса мигающими вывесками маячат нехилые возможности благоустроить свою судьбу, забыв о дурных мыслях.
Но дурные мысли они на то и дурные мысли, что не желают оказаться похороненными заживо в теле юной мисс Матвеевой, будучи пресеченными в корне. Или это мисс Матвеева не желает становиться кладбищем для дохлых bad-мыслишек? Не суть. Факт остается фактом, что они продолжают плодиться и не оставляют тельце бедной девушки, совершенно запутавшейся и видящей смысл лишь в мщении, хотя она уже и не так яро отстаивала свои некогда пылкие чувства. «Из всего, что вечно, самый краткий срок у любви,» – гласит народная мудрость, с которой Сонечка пока не ознакомлена, но уже находится на пути к осмыслению сего факта самолично.
А пока на ее шее висит забавный кулон в виде скрипичного ключа на змеящейся серебряной цепочке, в голове же зиждется касарь тёмных темных идей и перед глазами картинки веселенького похода на вечеринку мэра, где ее принц веселился тем, что в режиме рыцаря чинил вышедшую из строя сантехнику, сменились на картинки бурного на эмоции воскресного вечера.
После досконального обшаривания «Crazy World», когда они с Егором окончательно убедились в том, что сестричка территорию покинула, а созвонившись с другой парой искателей, Лизой и Лешей, и узнав, что ее нет ни дома, ни в школе, ни вообще нигде, где она предположительно могла бы быть, они предприняли контрольную попытку к дозвону до нее, но и она потерпела крах. Предельно огорченные родственнички дружно, не сговариваясь, решили проведать также и студию звукозаписи Оливера, так как Егор искал в компании сестренки Басса, а Соня же, в свою очередь, искала Шера, считая, что раз они с братом такие великие друзья, то он вполне мог воспользоваться его студией для занятий непристойностями с «хитрой бестией» Леной.
Они, конечно, еще долго себя корили, что не додумались прийти сюда раньше, застав весьма прозаичную для криминального канала картину: несколько парней в яркой свободной одежде урбан-стайла в черных масках с прорезями для глаз затащили в гигантский джип безвольно болтавшегося на их руках человека пропорций Оливера, как решил Егор; пропорций Хренчика, как решила Соня. Машина тут же сорвалась с места, а пребывающие в ступоре брат с сестрой хаотично оглядывались в поисках тачки, чтобы организовать погоню.
В поле их зрения попала лишь одна – черный бумер шестой модели:
– Не знаю, как ты, но я угоняю тачку Охренчика, – выкрикнула Соня, на всех парах мчась к машине.
– Ты водить-то умеешь? – поддел ее брат, обгоняя и дергая дверцу, оказавшуюся закрытой (благо, сигнализация чудесным образом была в отключке). Ловя удивленный взгляд сестренки, он достал из кармана отмычку, но в подробности ее приобретения вдаваться не стал, лишь, прищурив глаза, от чего от уголков его окуляров стали расползаться добрые морщинки, стал примеряться к замку.
На самом деле его заинтересованность предметами взлома носила банальный характер, делавший ставки на егоровскую юность и беззаботность. Всего-то лишь: увлечение угоном тачек. Хотя, если оставить это утверждение без разъяснения, то его можно будет причислить к типичным ворам, каковым он не являлся. У этой истории была предыстория. Еще на первом курсе своего обучения в «Оксфорде» Егор сдружился с ребятами, в чьих жилах адреналин кипел не по-детски. Они являлись заядлыми трэйсерами, прыгали с парашютом, спускались на бурных потоках на байдарках и прочем, но главным их увлечением был ночной стритрейсинг. Сначала Егор приходил на гонки зрителем, а через некоторое время и сам стал участвовать. Обычно гоняли на деньги, потом стали гонять на машины, на желания, на «рабство», впрочем, все это стало скучным и в один день был предложен новый квест: угнать машину и добраться на ней первым до пункта назначения. После игры тачки возвращали на место, но навыки вскрытия закрепились в его голове накрепко.
Соня, покрутив пальцем у виска, обогнула машину и, ловко просунув руку под капот, извлекла запасные ключи:
– Держи!
– Откуда ты знала, что они там?
– Считай, я твоя добрая фея Динь-Динь, – благодушно присела перед ним в реверансе Саннетт.
– Габаритами не прокатываешь, мелкая, – ухмыльнулся брательник в спешном порядке занимая водительское кресло.
Он сноровисто вырулил с места парковки и поехал в ту же сторону, куда уехало японское чудо о четырех колесах.
– Ой, – Соня заерзала на сидении, что-то мешало ей сидеть, на поверку оказавшееся мобильным телефоном.
В то время, как Егор выжимал педаль газа и высматривал впереди нужную машину, сестренка достала из-под попы средство связи, проверила все контакты владельца, его фотки, сообщения, парочка из которых оказалась адресована Ленке, а еще последняя: «Пересечемся завтра на нашем месте?». Это покоробило нежную душу девушки и она, в лучших традициях ревнивой жены, горела праведным гневом.
– Кажется они! – радостно возопил Егор, заставив Соню поморщиться.
– Поздравляю. Так, нужно гневное смс для этого боя-хребоя накатать...
– Ты о ком? – не понял Егор.
– Вот, – она сунула ему под нос стильный модный КПК, – у меня есть его телефон.
– Откуда? – пораженно уставился на нее брат, не забывая поглядывать на дорогу и на хвост улепетывающего джипика.
– От верблюда. Да сперла я его, сперла, – хохотнула она, не желая говорить, что нашла у себя под пятой точкой, и тем самым прибавляя себе очков, как она считала.
– Это низко. Но когда ты успела?
– Слушай, Егорыч, у тебя куча тучная вопросов. Напрягает маленько. Вот есть он и есть. Давай текст придумаем и отправим.
– Из тебя когда-нибудь вырастет первоклассная стерва, – задумчиво поделился мыслью водитель.
– Припишу к комплиментам. А теперь к делу!
– «Не звони мне больше никогда!«
– Ты идиот? Какой нормальный парень так напишет? – огрызнулась Соня. От тактичного Оливера она подобной подростковости не представляла.
– Твоя грубость неуместна.
– Она всегда уместна.
– Неудивительно, что у тебя до сих пор нет парня!
– У меня есть! – возразила девушка.
– Да ладно? – его бровь скривилась в вызывающем изгибе.
– Представь себе.
– Мм... Представил. Неубедительно.
– Значит, представь убедительно.
– Что-то из области фантастики. Или твой «парень», – он изобразил левой рукой кавычки и продолжил, подозрительно сощурив глаза: – вампир? Тогда это уже к категории «фэнтези».
– С каких пор красивые и знаменитые мальчики относятся к данной категории?
– Красивые и знаменитые? А может еще и богатые? Ну, те, которые тоже плачут, – Егор над ней откровенно угорал, а Соня весь разговор свела к отражению его «нелепых» атак своим хамством.
Она гордо кивнула:
– В точку, бро! Можешь ведь, когда хочешь.
Но Егор продолжал глумиться:
– И кому упало это «счастье» – быть твоим лавли боем?
– А ты еще немного постарайся, поднапряги свою думательную мышцу.
– Напряг.
– Тогда рожай уже ответ.
– Ну... значит, богатый и знаменитый... Что ж... Таких, сестричка, хренова туча парней.
– Ты забыл «красивого», – скромно поправила брата мелкая.
– Ах, точно. Тогда вычитаем из хреновой тучи богатого знаменитого урода Гарри Поттера...
– Эй, то, что ты его терпеть не можешь с тех самых пор, как дядя Род задарил тебе коллекцию книг о нем, еще не значит, что он урод, – возопила Соня, встав на защиту волшебника.
На деле, ей было глубоко параллельно до очкарика-кудесника, но противоречивая натура давала о себе знать.
– Прости, фанат, что обижаю твоего кумира.
Далее острая на язык девушка заковыристо сослала брата в дремучую Сибирь, рубить лес.
– Устал от тебя. Хорош мне по ушам на бронетанке гонять – я буду лопоух. Говори давай, кто объект твоего вожделения?
– Скорее, наоборот, – фыркнула огненноволосая девица.
– Да по фигу, – нетерпеливо махнул он рукой. – Я требую правды!
– Фи, как патетично звучит...
– Сонь, ты его стесняешься что ли?
– Нет, конечно. Парней-красавчиков не стесняются.
– Тогда что тебе мешает назвать его имя? Будто я тебя за эту порочную связь с таинственным адским приспешником вздерну на дыбе или, еще хуже, призову к твоей совести и отправлю знакомиться с нашей семейкой, – Егор мерзко хохотнул, словно это он был стражником Мрака, а не сонин «дьявольски красивый» таинственный щегол, представив как оно все произойдет и на какой скорости сестренкин Бред Питт, уведенный из-под крыла самой красивой женщины мира, будет улепетывать обратно под родное крылышко.
Соню посетили идентичные мысли и она сдалась:
– Это Оливер Басс.
– Кто? – взревел Егор, чудом сдержав эмоции и не опрокинув автомобильчик в кювет.
– Ой, да ничего особенного. Бегает за мной, в любви до гроба признается... За дорогой следи, смертник! – вальяжный тон сменился на грубый окрик, как только Соня заметила, что Егор отвлекся от слежки и вперил немигающий взор в разглагольствующую сестренку.
Брат тут же перевел взгляд обратно, но пыла не растерял:
– Ты шутишь, да?
– Зачем? Ты что, не веришь, что я могу быть желанна для Оллика? – Соня продолжала вертеть в руках телефон, размышляя какую бы гадость послать от его имени сестричке, не замечая того, что брат излишне напряжен.
– Верю... – колесики в мозгу парня закрутились-завертелись, он вспылил, с силой треснув по рулю обеими руками: – Чёрт!
– Оставь свои эмоции для уроков актерского мастерства в театральном училище, – лениво посоветовала сестричка и, спрятав телефон в карман, принялась самозабвенно по-хозяйски рыться в бардачке, перебирая диски.
– Да как он... вообще? Я, видимо, чего-то недопонимаю... раз...
– Чего ты бубнишь там? Не порть мне настроение и так все далеко от the best. А тут еще ты не даешь мне булькать в сахарном сиропе мечты, – она нарыла «Satchmo Serenades» и принялась ожесточенно пепелить его глазами, не сменяя спокойного тона.
– Да хоть в сгущенке булькай себе на здоровье, но каков подлец! – никак не мог успокоиться брат, удивляясь проворности презираемого им человека.
– Подлец? Неправильно трактуешь, братик, он просто нравственно приспособленный человек.
Она открыла окно и, к удивлению Егора, швырнула диск прочь.
– Откуда лютая ненависть к орлеанскому «сэтчмо"4? – не удержался он от вопроса.
– Неважно, – отрезала Соня, запихивая диски на место.
Соня как-то слишком спокойно, по мнению Егора, относилась к ситуации. Это же ее парень играет двумя мячами сразу и при этом один из его мячей прекрасно осведомлен о существовании другого, но даже виду не подает, хотя всеми фибрами души пытается отомстить. Ему теперь стала ясна причина, почему Соня желает развести Лену и Оливера, и даже то, что она благородно молчит, не раскрывая его жалкой сущности, расценивалось им как защита хрупкого душевного равновесия сестры.
А в его душе клокотал ураган, разрастаясь буйным стихийным бедствием. Глаза, сузившись до двух почти черных щелочек, нервно следили за спешащим на всех парах куда-то за город автомобилем, концентрируя свое внимание лишь на этом, иначе Егор рисковал сорваться и наделать глупостей. Он всегда славился спокойным нравом, рассудительностью, наличием «головы на плечах»: драки он благоразумно сводил на «нет», излучая на километры вперед неприкрытый пацифизм; случайно попадая с друзьями в ситуации, когда, казалось, кроме танца с кулаками иного выхода не существует, мастерски отбалтывался от воинствующих группировок, а потом пил с ними на брудершафт, поднимая тосты за «пис во всем писе». Но это ни в коем случае не означало, что он не умел давать отпор и ни разу не получал в нос сам – он изучал боевые искусства, но лишь с целью самообороны, из-за чего они, впрочем, и были созданы мудрыми азиатами, взирающими на мир с умным видом сквозь узкие щелки-прорези для гляделок и знающими о сущности бытия гораздо больше любого армрестлера, которому не успел откусить ухо Майк Тайсон.
Но сейчас заядлый пацифист больше напоминал извергающийся вулкан, которому просто необходимо было спустить пар, а пожарники, наперевес с гидрантами, бежать не спешили.
– То есть, ты его не ненавидишь? – решил он спросить на всякий случай, чтобы убедиться, что сестричка не делает жалких попыток защитить бесстыдного парня.
– Оллика? Знаешь, ненавидела, хотела ему морду расцарапать, – начала она говорить, а Егор почувствовал, будто рядом с ним сидит не милое дитя двадцать первого столетия, а средневековая ведьма, которую привязали к столбу и сейчас, перед своей физической смертью путем сожжения, когда факел уже брошен в небрежно сваленный, но тщательно отобранный хворост, она швыряет в толпу проклятия, рифмуя их на ходу в своей устрашающей тональности и ударяя по болевым точкам, – и кишки наружу выпустить, а потом оторвать руки и нокаутировать ему расцарапанный фэйс его же кулаками. – Потом сделать вид, что жалею, подобраться ближе, вызвать доверие и ударить в спину приготовленным заранее кинжалом – вырезать спинной мозг, сделать петлю под потолком и повесить его на ней, наслаждаясь видом подрагивающих в предсмертных конвульсиях «Эир Форсах», а, в довершение банкета, пока он еще не добрался до конечного пункта хода своей электрички – станции «Содом и Гоморра» и не прервал увлекательного путешествия, выдрать еще бьющееся сердце, подключить его к источнику питания и загнать его на фанатском сайте за кругленькую сумму, – она хищно терла ладошки, предвкушая денежки, когда поймала заинтересованный взгляд братца, но растолковала его не совсем верно: – А что? Ему-то уже все равно, а мне новенькие сникеры не повредят.
– Что же так мелко плаваешь, систер?
– То есть? – свою идею с обновлением коллекции любимой обуви она считала если не идеальной, то близкой к таковой.
Но Егор говорил о другом – его не устраивала возможность, хоть и словесная, Оливера отсидеться в этих библейских городах и пропустить самый «кайф»:
– Небесный огненный дождь? Как-то это – мелковато?.. Его надо прямо к Люциферу, чтобы тот жрал его своими тремя пастями...
– И это меня считают маньяковатой личностью? – тихо откомментировала Соня, отрезвив слегка озверевшего братца.
– Прости, увлекся, – отвел он глаза.
– Но все равно мне приятна твоя лесть, – расплылась в широкой улыбке Соня, а он посмотрел на нее хитро, с прищуром, они оба прекрасно друг друга поняли: не нужно было пояснять, что ее по-детски радует причисление собственной персоны к величеству всей Галактики, которое так безбожно предал ее парень.
– Выключай уже «умную» и прекращай так безбожно палиться, – наконец, высказался Егор, в душе хохоча и не желая прекращения трансформации сестренки.
Девушка стушевалась, осознав, что она забыла о своей якобы тупости, заговорилась, и ее игра, вернее, попытка косить под дурочку, Егором разгадана, хотя уже давно разгадана, и ее дальнейший фарс, по меньшей мере, бессмысленен. Если уж говорить честно, то для Егора натура Сони никогда не была секретом, но сегодня, сейчас, впервые, отодвинув на задний план свою злость на Оливера Басса, он испытывал истинное блаженство от разговора с сестренкой, какими бы грубыми не были ее слова.
– Да и эта классовая ненависть мне порядком поднадоела... – приняла она решение не обращать внимания на егоровы суждения.
– То есть... я был прав – ты его не ненавидишь? – его настроение вновь стало мрачным.
– Это еще ничего не значит... – потом она задумалась над тем, что Оливер ее, в принципе, не очень сильно предавал (отправил Ленке пару смсок, пару раз встретился, скотина), даже цепочку клевую подарил, которую она тут же принялась щупать, чтобы проверить, не потеряла ли ее; но вот кое-кто другой был рожден как раз для того, чтобы жарить свою попку в Аду, перескакивая с одной раскаленной сковорды на другую, и так бесконечно. – Знаешь, его кретина-братца я бы с удовольствием отправила к поясу Тол...
Но ее слова оборвались и остались вовсе неуслышанными из-за того, что преследуемый ими джип заехал на частную территорию охраняемого коттеджного поселка, что мигом отвлекло брата и сестру от их архиважного разговора.
– Вот же черт! И что мы теперь будем делать? – в сердцах воскликнула Соня, с силой стукнув по панели и чуть не угрохав телефон, который секунду назад достала из кармана, чтобы вновь перечитать сообщения, отосланные Оливером сестричке.
– Прорываться, – подмигнул ей брат, в котором неожиданно проснулся дух охоты и который в чувствах сестры к парню, играющему на два фронта, решил разобраться по ходу дела.
– Я думала, белые жители туманного Альбиона обратят тебя в свою веру, и ты станешь после возвращения чопорным себялюбивым эгоистичным «альбиносом», – она заржала на манер профессиональной театральной клаки, – но ничё, такой же остался, прививку, наверное, сделал.
– Твой каламбур меня умиляет, Саннетт.
– Спасибо, брат, – она шуточно ему поклонилась. – Какой план?
Плана у них не было, зато здоровый энтузиазм, припасенный в пятых точках, не давал о себе забыть. Да и судьба своевольническим жестом решила их наградить нематериальной кроличьей лапкой, которую сунула Соне в карман джинс. Так что, у них просто не оставалось другого выбора, как сигануть через забор в более-менее неприметном месте, оставшись незамеченными охраной.
Оказавшись внутри, они обнаружили типичный коттеджный поселок с центральной дорогой и домами по бокам, а также огромным количеством флоры. Передвигаясь дворами и кустами, обмениваясь колкостями и умностями, они искали нужный дом, у которого, по всем законам жанра, и должен был быть припаркован джипарь.
Егор шепотом продолжил свой допрос:
– Как ты можешь с ним встречаться? Тебе не противно?
– А ты у нас, значит, спец по отношениям? Можно вопросик, спец? Можно? Ку-у-ул... Ты сам хоть с кем-нибудь встречался? Мм?.. Не слышу твоего отрицательного ответа, – она приставила ладонь к уху, свернув ее в форме воронки, чтобы лучше слышать, но Егор делал вид, что сосредоточенно следит за кустами, в которые собирался прыгнуть. – Молчание – знак согласия, дорогой. Да-да, вот так в твоей жизни все печально... А знаешь в чем проблема? Конечно, знаешь. Это все комплексы. Или, может, ты думал, что дело в родовом проклятии? – под брошенным Егором скользким взглядом она, разрезая тишину, скрипуче рассмеялась. – Смешно! Ха-ха! Ты умело маскируешься под Джакомо Казанову, в реале являясь Наполеончиком, верным своей Жозефине (ничего не напоминает?), но меня не проведешь, – она покачала указательным пальчиком, словно в назидание.
– Я твой брат – имей уважение.
– Я его имею, поверь, и спере... – она осеклась, чуть не сказав обложенную цензурой фразу. – В общем, имею я твое уважение, будь спок!
– Да, я заметил, как изощренно ты его... имеешь.
– Важен сам факт, – отмахнулась от него сестренка. – У меня есть определенные планы на Олличку, так что лучше не вмешивайся.
– Будешь мстить?
– Буду мстить, но... – она хотела добавить, что мстить она будет, но для этого у нее есть более достойный кандидат в лице танчика Шеридана, но Егорка ее перебил:
– А ты не думаешь, что месть – не лучшее блюдо, которым ты можешь его накормить?
– Зато ты, кажется, считаешь себя шеф-поваром, только не учел, что в «Маке» нужно готовить не душой, а руками и быстрее.
– Я хотел спасти Лену...
– Благими намерениями сам знаешь, куда и что вымощено...
– Я хотел спасти ее, – не стал он обращать внимание на язвительность сестренки, – а тут, оказывается, еще и тебя надо спасать.
– Ага, мы с ней в скидочном комплекте – приклеенные друг к другу скотчем шампунь и гель для душа по супер-выгодной цене... – мрачно возвестила Соня. – Меня, кстати, спасать не надо.
– Ты дышишь местью.
– Мы дышим одним воздухом.
– Дурочкой ты мне нравилась больше...
– Это безмерно скуш-шно... – отозвалась она голосом Каа. Сейчас Саннетт на самом деле испытывала кайф, будто лучшие наркотики мира сгруппировались и синтезировали из себя один – самый замечательный, безвредный для организма, но дарящий возможность говорить то, что хочешь сказать, такими словами, которыми хочешь сказать, и тому, кому хочешь сказать, не гримируя фразы под стеб подростка, не загоняя себя в рамки, самой же и придуманные. – Быть тупой... Ой, смотри!
Проследив во тьме за ее еле различимым пальцем, Егор невольно стал главным героем весьма занятной картины «Не ждали, а мы припёрлись!«
Из окна дома, около забора которого имели честь прятаться, то есть, как называла это Соня «сидеть в стратегической засаде с целью выявления местонахождения предполагаемого противника», выползали и крались по стенке два подозрительных субъекта.
– Мы поймаем воров! – загорелись глаза реактивной сестренки, а Егору осталось лишь обреченно вздохнуть, спорить с Соней не было резона, так как она все равно сделает все по-своему, так не лучше ли объединить усилия и справиться с этим поскорее?
– Давай.
– Тсс! Общаемся жестами, – предупредила его сестренка, воодушевившись азартом бывалого спецназовца. Она принялась объяснять ему основные условные знаки: – Так, значит, основные жесты. Вот так когда делаю, – она подняла руку над собой и изобразила нечто наподобие похлопывания себя по голове, – значит «прикрывай, что хочешь делай, хоть кидайся на амбразуру, но прикрывай», – далее ее руки стали «танцевать», быстро сменяя позиции, – это значит «стоять на месте», это – «заткнуться», это – «вперед, к победе», это значит «цигель, цигель, ай лю-лю», если что не понял, то делаешь так. Ясно?
– Сонь...
– Что не запомнил? Это же для детей жестикуляция. И вообще – это самое основное, остальное уж учить не будем. М?
– Систер, наши воры уже убежали, пока ты разглагольствовала.
– Что? И ты только сейчас говоришь? – ей захотелось стукнуть братца, но она сдержалась. – Куда они побежали?
– Кажется, направо, – неохотно признался он, указав пальцем в сторону копошащихся недалеко от них кустов.
– В погоню!
– Эй, сумасшедшая! Совесть имей, у нас есть миссия важнее, – попытался образумить ее братик, коря себя за языкастость.
– Бедных людишек обокрали, можно сказать, уперли последний половичок. А если это бабуля-пенсионерка, которая целый год от пенсии откладывала, чтобы обновить интерьер и эти гады сперли его – моднявую тряпочку? Это же скандально!
– Ага. Дебоширно! Базарно! Хулиганно! А то, что твоего милочка сейчас, возможно пытают и возможно даже убьют, пока мы тут восстанавливаем справедливость, тебя уже не волнует? – это Егор уже громко шептал Соньке в спину, которая напором бронированного ледокола прорывалась сквозь заморози застывшего океана, в качестве которых выступали кусты.
– Эй, стоять! Гады! Воры! – вопила она вслед улепетывающей парочке неудачных грабителей и через спину бросила пыхтящему за спиной брату: – Так радуйся – ты же об этом мечтаешь, а я переживу – не жена же, похороны не за мой счет. Гады, стойте!
Гады останавливаться не желали и, выбежав на дорогу, поскакали во весь опор.
– Сонь, смотри, джипарь! – окрикнул сестру Егор.
Она оглянулась, зацепила взглядом знакомый номер стоящей во дворе черной машины и тут же скомандовала:
– Так, я к тачке, ты – за ними!
– Да нафиг они нам нужны? Пусть валят!
– Бабулька и Господь тебе не простят, – припечатала Соня. – А там, между прочим, тот, кого я лично хочу прибить, так что это не обсуждается! – Егор, щепетильно относящийся ко всем бабулькам планеты просто не смог оставить это без внимания и побежал ловить шантрапу.
– Значит, ребята, решили устроить тусовку? – прошептала она в сторону затаившегося дома, свет из окон которого мерно заливал лужайки.
Он показался ей подозрительно знакомым. Еще минута воспоминаний и в голове кусочками пазла стали складываться картинки, а вместе с ними и воспоминания – не особо приятные, немного болезненные, но реалистичные.
Еще в самом начале, когда они только начали встречаться с Шером, он привез ее на выходные в коттедж к другу, в этот самый коттедж, и наивно предполагал, что девочка-цветочек с удовольствием кинется в его объятия и распрощается с невинностью, но не тут-то было – Соня, которую он стал беспринципно склонять к половому акту, отметелила его, вспомнив уроки самообороны, и с тех пор они даже ни разу не поцеловались по-настоящему. Почему они продолжали встречаться – осталось для нее загадкой века, ведь, как оказалось на поверку, он ее и не любил вовсе. Зато прется по ее сестричке.
Последние воспоминания охладили пыл по операции спасения Шеридана, но полностью его не изгнали, так что девушка не ушла, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Она лишь покрепче сжала в руке мобильник Оливера, который собиралась использовать в качестве оружия. Затем собрала остатки боевого духа, прошептала про себя: «Вся твоя жизнь – это бой. Весь твой бой – это жизнь!« и в сопровождении фонограммы из собственного крика «банзай!« ринулась внутрь дома.
Прихожая, плавно переходящая в зал, встретила ее уютом и теплом собравшейся здесь компании парней, которые, мирно расслаблялись под освежающим кондиционером. При виде влетевшего торнадо в виде вломившейся к ним на огонек встрепанной девушки, они встревоженно переглянулись, а сидящий ближе всех к входу Владимир, владелец коттеджа, отхватил от нее презент – в его лоб полетел многострадальный мобильник, чей хозяин, завернутый в персидский ковер ручной выделки, лежал посреди комнаты и пытался собрать глаза в кучку.
Владимир, получивший предательский удар, низвергся со стула и, стукнувшись о белые «Форсы» пленника, отправился в бессознательное состояние.
– Вы чё, придурки совсем? – не обращая внимания на укокошенного Степлера, взревела Соня, оглядывая вместо Шера своего парня Оливера, который, мягко говоря, был не в форме. Она не почувствовала ни удивления, ни облегчения, ни радости от рокировки парней, лишь дикое желание раскидать всех придурков из «FJB» по стенкам и сказать над их хладными трупами что-нибудь монументальное.
– Ээ... Сумасшедшая девочка... – прошептал Джава, переводя взгляд с распластавшегося на полу друга на нее, и обратно.
– Сонечка, – прошептал умирающим голосом Оливер, который попытался вложить в свой голос максимальную долю позитива. «Хреново получилось,» – констатировала безжалостная девушка и начала его разматывать, перевернув лицом вниз.
– Ты что делаешь? – кинулся ее оттаскивать Малик, а она, не будь дурой, поставила ему больнющий щелбан на лбу. Малыш взвыл и отскочил подальше.
Потягивающий в уголке кофе Дэн посчитал момент благоприятным, чтобы напомнить о себе:
– Кхм...
Ноль эмоций на него.
– Оливер, что здесь творится? – девушка попыталась разузнать лейтмотив ситуации у виновника «торжества».
– Кхм! – он повторил попытку, прочистив горло.
– Чего? – огрызнулась воинственная девушка.
– Сонь...
– Да, Дэн?
– Ты как сюда пробралась?
– Меня примчали крылья любви, – она сказала это таким мрачным тоном, что в мыслях всех присутствующих «крылья любви» трансформировались в сухие жилистые махалки грифа с минимум перьев.
– Что это значит? – задал вертевшийся у каждого на губах вопрос Джава.
– Вы украли моего парня, закатали его в палас, джентльмены удачи, @uncensored@! Мне в каком моменте радоваться надо? А? Подскажите.
– Твоего парня? – это они произнесли хором абсолютно не верящим тоном.
– Да-да, моего парня. И почему это ввергает всех в шок? О, вы, наверное, тайно лелеяли надежду со мной встречаться, да? Обломчик, мальчики, у мну уже есть любовь-морковь и все дела, тру-ля-ля. Раскатывайте обойки, что тщательно накатали! – она воздвигла свою ногу на «рулон», заставив Оливера неопределенно хмыкнуть от дискомфортного состояния.
– Погоди, а как же Лена, разве он не клеится к ней? – промямлил Малик.
– Мой парень клеится только ко мне. То есть уже приклеен, посажен на клей-момент – хрен отдерешь, ясно?
– Да-да, – пробубнил в палас и Олли.
– Слышали?
– Мы же видели, как они сегодня встречались в парке развлечений, – не мог угомониться Джава.
– Мы как одна семья. Он с ней гулял как с сестренкой. Ясно? – она своим словам практически не верила, но и сказать по-другому просто не могла.
– Ой-ё-ёй! – начал повизгивать, приходящий в себя Владимир.
– Компрессик другу обеспечьте, пока я со своим сокровищем буду разбираться, – наставительным тоном приказала Соня и продолжила разматывать Оливера.
Больше к ней никто не цеплялся. Даже больше: они все попросили прощения у парня и поклялись больше не совершать опрометчивых поступков.
Задерживаться с кающимися друзьями ни у одного из парочки Соня-Олли желания не было, так что они без проблем покинули место недавнего заключения и двинули в сторону джипа, где, как ожидала Соня, ее должен был ждать брат. Но брата не было, преследуемых им грабителей тоже, так что девушка, решив, что ее братец «сбежал, гад», посадила за руль немного покалеченного Оливера.
Дорога домой была безмолвной. Но, как только машина тормознула во дворе, Оливер потянулся к Сонечке через сидение, чтобы чмокнуть в щеку – к более сильным проявлениям чувств парня она внутренне была не готова, но вуалировала все под доходящую до неприличия порядочность, так что ее оборона сработала незамедлительно:
– Куда потянул свои слюняво-бацильные хавалки? – она решила, что он хочет поцеловать ее в «сахарные уста», и со всей дури стукнула его по вытянувшимся губам, отбивая всякое желание к киссам на сегодня.
– Нежнее, Сонечка, – попросил ничуть не взбешенный поступком своей любимой девушки Олли, лишь огорчился немного и, быстро придя в форму после яркого посыла, решил разрядить атмосферу: – А знаешь, если собрать всю энергию, вкладываемую женщинами в пощёчины, то ее хватит на запуск большого андронного коллайдера.
– Вместо башки у тебя андронный коллайдер, – огрызнулась, хохотнув Соня. – И били тебя, по всему, по ходу, не раз. Но что-то я не вижу, чтобы агрегат был запущен.
– Это я просто свои астральные батарейки вынул, чтобы не загружать тебя интеллектом, – подмигнул он.
– Ты так очарователен в этой милой заботе, – поддержала Соня его благостный настрой и расщедрилась: – Ладно, будет тебе маленький бонус... – она вперила в встрепенувшегося парня полный игривой загадочности взгляд и томно произнесла: – Разрешаю тебе смотреть на меня и плавиться от счастья, – похлопав его по голове королевским благодушным жестом, она открыла дверь и, звонко рассмеявшись, выпорхнула в темный двор, освещаемый лишь одним фонарем – остальные уже давно были битыми самой же Соней и компанией парочки ее гоповатых друзей, с которыми она иногда весело проводила время, правда, весьма разрушительно для района.
После ее ухода в салоне сразу воцарилась гулкая тишина, лишь напряжение витало в воздухе, вобрав в себя остатки брошенного девушкой напоследок юморка и истребив его подчистую.
Проводив взглядом ее удаляющуюся фигуру, Оливер тяжело вздохнул и устало привалился к рулю – сегодня он был измотан и морально, и физически, а значит, ему требовался отдых, желательно в женской компании, которую ему могла бы составить Соня, не имей она характер, в шутку называемый им «гремучая ртуть». Наплевав на это, он укорил себя, что позволил ей уйти, возжелал позвонить ей, но не нашел телефона (а значит он его где-то посеял), подниматься в квартиру Матвеевых посчитал самоубийственным поступком – там мог быть ее брат, с которым у Олли было не все гладко; ехать в студию, откуда его только что похитили тоже не улыбалось, так что, решив в духе Скарлетт О'Хара, что о своих проблемах он подумает завтра, Оливер, даже не рассматривая варианта «друзья», от которых вообще непонятно, чего ожидать, поехал домой.
А вот Соня героине Вивьен Ли не уподоблялась и о своих проблемах думала сразу и мучительно долго – пока что-нибудь или кто-нибудь ее не отвлечет. Таким образом она провела всю ночь, созерцая спящую сестру и пытаясь понять, чем она зацепила парней. Соня уже почти смирилась с потерей Шера, ей не хватало лишь смелости признаться самой себе, что этот харизматичный ублюдок больше не властелин ее сердца, но смелости не хватало, и она продолжала цепляться за него, как утопающий за того, кто пытается его спасти, но своими паническими движениями, сам того не понимая, топит и его, и себя. Единственным светлым пятном, в своем беспросветном бытии она считала Оливера – яркого открытого парня, не унывающего и заряженного энергией, хотя и в нем скрывалась некая тайна, которой он, увы, делиться не желал, тем самым, сам того не зная, он выстроил между ними преграду, так отчетливо ощущаемую Соней.
С такими мыслями она просидела до утра, пока неуклюжая сестра не грохнулась с кровати и не вырвала этим девушку из лап захватившей ее меланхолии.
Видимо, ее взбесило щелканье моих пальцев прямо перед глазами. Иначе зачем было набрасываться и стучать подушкой по моей многострадальной черепной коробке, которая и так с трудом поддается мыслительным процессам, тем более с утра, маниакально приговаривая что-то непонятное сквозь зубы? Кажется, у Соньки шарики за ролики закатились, о чем я ей и сообщила, как только чудом проходивший мимо нашей комнаты Стасик (проспав под утро около трех часов и испытывая при пробуждении естественные позывы, еще не проснувшись до конца, братишка немного заблудился в квартире и завернул в обратную от санузла сторону, попав к нам, а может, все это божье провидение?) «примерил» на себя костюм «Супермена» и оттащил взбешенную сестричку. Та еще для приличия побилась немного в истерике в его руках, потом обмякла и утопала в ванную комнату охладиться, а я, честно говоря, так и не поняла причины ее странного поведения. Все же зря я так некультурно пыталась вывести ее из транса. Да и красные глаза служили сигнализатором, мол, опасность!
Стасик тоже выглядел недоуменно:
– Ни хэ себе БГ!
– А?
– Battleground, говорю, у вас тут нехилый... – задумчиво протянул братик, осматривая комнату, потом его взгляд остановился на мне.
– Ясно, – кивнула я головой, даже на сотую долю не зная, что есть такое таинственное «battleground».
– В смысле, поле боя, – пояснил Стас довольно тихо, его заинтересованный тон сменился на несколько испуганный, а глаза стали с два чайных блюдца, из которых так любит хлебать чай пенсионерская дружина. – Так что это было?
– Понятия не имею, – пожала я плечами, разминая рукой свой покореженный попец. Вот и новый синяк нарисовался. Любят они мое тело.
Братишка же, в свою очередь, уносить свои нижние конечности не собирался. Он пялился на меня, задумчиво хмуря брови, отчего на лбу образовывалась V-образная морщинка, такая же появлялась и на лице Сони, и на бабулином фэйсе, когда их что-то не устраивало или когда ответ, полученный собственным скудным умишком в результате решения на несколько страниц, не сходился с тем, что прописан в решебнике, а у бабули: когда вместо отвара от кашля получался отвар для повышения эрекции. Да-да, было и такое однажды.
Мужичонка (именно что мужичонка: косая сажень в плечах, рост под два метра, рыжая рванина волос на голове, специфический говорок) из соседней деревни приболел и притащил свое тельце для, цитирую: «изгнания беса треклятущего из тела могучего» (так этот «юморист» прозвал ангину) – почему-то многие, кто бабушку Раду знал лишь заочно, считали ее матерой ведьмой, способной навести порчу, приворожить молодого человек и все в подобном духе, адРа все ее отварчики называли не иначе, как зельями. Она никого разубеждать не торопилась, лишь усмехалась людской вере во все сверхъестественное, а для особо верующих специально нашептывала выдумываемые на ходу стишки-заклятия, «колдуя» над котлом. Да, кстати, свои отвары она варила исключительно в котле над открытым пламенем, так как это способствовало лучшему насыщению жидкости целебными свойствами, выделяемыми из трав и кореньев, но Егор меня всегда убеждал, что наша бабуля ведьма. А я в это наивно верила лет так до пятнадцати... Вру, до десятого класса я верила, пока не влюбилась в Алексея и не захотела избавить его от пагубной неестественной любви к «игрокам из своей команды». Тогда-то бабушка и поведала мне о своей настоящей сущности, без конца веселясь и умиляясь тому, какая же я наивная, как чукотский потомок первого оленевода.
Вот и этого рыжего самца орангутанга она разубеждать в своей экзотерической сфере воздействия разубеждать не спешила, но настолько увлеклась процессов наведения антуража: крикливый хриплый старческий голос, скрюченные пальцы, небывалые готические названия, пугающие слух и наводящие божественный трепет, для самых обычных ромашек и одуванчиков, что не заметила, как Матроскин, ее угольно-черный кот, подобранный в младенчестве на помойке, прыгая по комнате, навернулся и случайно перевернул страничку из книги рецептов, загримированного под старинный фолиант со страшными магическими заклинаниями. Таким образом, вместо средства от осипшего покрасневшего горла, бабуля ссинтезировала жидкую «Виагру», а потом, после того, как еле упаслась от ошалевшего мужчины, который решил залпом осушить лекарство, думая, что так надежнее, а в результате ощутил действие препарата по полной, наконец-то заперевшись в доме, хмуро обдумывала, что же она сделала не так. На суетящегося у ее ног Матроскина она внимания не обращала, искренне полагая, что сама что-то упустила, поэтому на ее лбу ярко проступала V-образная морщинка, как и сейчас у моего братишки, свидетельствуя о работе мозга.
Но то, как он меня оглядывал, мне не сильно нравилось, совсем не нравилось. Да, я может и не модель с обложки его любимой «Игромании», да еще с утра вся опухшая, одета в пижамные штаны и майку, но неужели все так плохо?
Развеивать мои сомнения Стасик не спешил:
– Это сонина работа? – поинтересовался он осторожно, будто заделался в саперы и теперь ступает по минному полю с саперной лопаткой.