10
За два часа, я кажется мог уже поседеть.
Если не седеть в старости, то сейчас!
Как только мы вернулись, даже не успев понять всю ситуацию, были опрокинуты не самим мягким способом.
Уже битый час обездвиженные торчали вниз лицом, вжатыми прямо носом в пол. Нас всех повязали под страхом того что мы можем нанести вред, хотя такого даже быть не может. Здесь каждый даже подумать не мог, что мы попадём под обвинения в шпионаже, а к Тиллю выдвинут отдельный приговор.
Сущий кошмар. Его обвинили в домогательствах к одной из девушек, что вообще решалась привлекать его внимание к себе, а он лишь просил о маленьких просьбах соответствующих её работе.
Свидетелей — куча, а шанса всё доказать — ни одного.
Затекшие конечности сопровождались болью по всему телу, особая в районе бедра, куда прилетело дубинкой, и в живот. Но даже не смотря на это, моё сердце обливалось кровью, когда мне стоило посмотреть на других. Тут абсолютно каждый получил без какой-либо причины, и знают гады, куда бить чтобы унять.
Всё было рядом разбросанно, с каплями крови на полу. Все бумаги с нашими песнями были разбросаны, вместо того чтобы лежать на столе. Посуда побита и осколками лежала совсем рядом, даже какие-то части попали под нас всех. Благо оборудование не тронуто, все записи будут сохранены.
Из рыб (потому что под страхом дергались и проявляли сопротивление) у нас сразу четверо, Шнайдер разбрасывался словами что они не имеют права, за что прилетало буквально каждый раз. Флаке решил что сможет их переубедить законами, что совсем плохо получалось. Тилль естественно пытался оправдаться что ничего не делал и не имеет никакого отношения к этим домогательствам, если та просто выполняла работу. Олли вдруг тоже засуетился, и вместо привычного молчания доказывал невиновность каждого. Каждый получил.
Но отдельно у меня болело сердце по другой причине.
Мне было страшно.
Страшно от того что я видел Пауля. Он молчал, уткнувшись носом в пол, а под ним расплывалась большая лужа крови около лица, алая крупная струйка плыла вниз по лицу, капая непрерывно на кафельный пол нашей студии, и я видел что он находится в сознании, но за ним не наблюдалось даже малейшего движения. Я только знаю что пострадал его нос, потому что видел то как его избивали и самым сильным ударом пришлось в лицо, только возможно есть нечто похуже этого удара.
Только за что с ним так? За то что он вместо того чтобы доказывать, молчал?
Он ведь будет в порядке? Пауль выглядит так плохо, боязно подумать что это могут быть наши последние часы. Мы не могли предугадать что с нами будет дальше. Может нас и вовсе убьют, но я не намерен сдаваться.
Вот так пройти через кучу грязи чтобы сдохнуть от каких-то зелёных идиотов.
Мне хотелось звереть.
Свернуть голову за каждого, но в особенности за Хайко. По своим габаритам, он и близко не подходил в сравнение с этими иродами из спецназа, которые решили издеваться.
Я даже неосознанно задергался, пока вновь не получил стальным носком ботинка уже под дых. В этот раз я уже не мог лежать спокойно. Мне попросту было нечем дышать. Воздух выбило, а в глазах помутнело. Я как змея извивался, пытаясь перевернуться на бок, заходясь кашлем до самых слëз в глазах, но толку совсем никакого.
Сплошные конвульсии охватили меня. Я будто бы крутился в большом костре, в страшных агониях, под громкий шум совсем рядом, даже через эти отдалённые звуки я слышал смех и крики.
Они были пока вокруг не стало всё тьмой. Сплошным мраком и пустотой, тишина стояла вокруг меня.
Может так всё выглядит после смерти?
Неужели.
Не может такого быть.
Я не могу так!
Мне же нельзя!
Как же Пауль... Что же с Паулем?!
Слишком много Хайко. Кажется если бы меня спросили почему я думаю больше о этом причудливом ритм-гитаристе, я бы никогда не ответил. Я бы не ответил, потому что не успел. Не успел признаться.
Может быть всё бы поменялось, если бы я сказал ему эти семь слов...
«Я хочу подарить тебе букет из звёзд».
Это как сказать: «Я люблю тебя», только так, как поймёт только он и я, но всё же... Где же я был раньше?
Где пропадал когда уже имел эти нарастающие чувства к нему? Когда всё было хорошо, когда я волновался о нём с простудой, когда успокаивал его, пока он отчаянно уткнувшись мне в плечо плакал от страха, непонимания и безысходности, когда он позаботился о моей ноге в тот неудачный день, в парке, да даже когда я помогал ему после похмелья и затрещины. Где я черт побери пропадал, зная что ничего не вечно и в любой момент всё может измениться в худшую сторону?!
Кем мне себя считать, зная что я не смог ему помочь?
Мои слова пустая болтовня, которая ничего не стоит? Может вся моя жизнь была пустословием и я жил в иллюзии?
Почему так много вопросов, на которые мне никто не ответит?
Даже этот вопрос остаётся неисчерпаемым.
Награду в номинации: «Самый бестолковый лжец во вселенной» получает — Рихард Цвен Круспе!
Аплодисменты этому недотëпе, который на самом деле моральный урод, обнадеживающий людей!
И что же теперь?
Я же могу выкарабкаться или так и останусь с этими ужасными мыслями и чувствами в этой тьме?
Вот так неожиданность
Громкие звуки так внезапно начинают бить по ушам, разрезая тишину моего мрака, что я даже понять ничего не успеваю.
Наверное такие звуки могут быть только в аду.
Ах, точно! Я же и есть в нём!
Рассекаю по этим волнам трудностей и событий, как Титаник до кораблекрушения. Лучшее сравнение которое можно было привести. Ещё бы, более радужнее не скажешь.
Я начинаю чувствовать как мне дурно. Всё тело болит, стало ещё хуже, чем тогда, когда я только получил травмы. Лёгкие грозятся выйти наружу, будто-бы с каждым вдохом отрываются от сосудов и ткани.
Тошнотворно, причём очень сильно, от адской боли. В глазах мутно, очень мутно, но я различаю белый потолок и светло-зелёные стены. Я зациклен больше на фокусировке и улавливании информации вокруг.
Большая тяжесть во всём теле, будто бы меня накрыло огромной бетонной плитой.
Теперь я не знал почему так сильно рвался вернуться, понимая что будет мне не очень хорошо от ощущений.
Где все остальные? Что с ними сейчас?
Очевидно же, что я нахожусь в больнице, но точно ли все остальные тоже тут?
Мне даже тяжёло осознать что я тут забыл, я ведь не сильно пострадал или... Сильно?
Голова раскалывается, видно и по ней мне тоже хорошо настучали.
Картинка восстанавливается полностью когда я начинаю часто моргать, через огромные усилия.
Вместе с физической болью, начинает накрывать моральная.
Чувствую большую вину и тревогу, сам понимая что я не мог ничего сделать.
Да, а когда ты что-то мог, Рихард?!
Ещё немного и произойдёт взрыв эмоций. Тело уже трясётся, предупреждая что ещё немного и произойдёт неизбежное. Дыхание и сердцебиение ускорилось, мне не справится с этим выбросом одному.
Это пугает.
— Рихард, успокойся, я сейчас позову врача. — слышу я рядом, это же голос клавишника.
Он должен ответить на все мои вопросы!
Мой тяжёлый и, наверняка, тревожный взгляд падает на Флаке что сидит на стуле около моей кровати.
Видеть его без очков непривычно, он покалеченный и точно вымученный, сидел с гипсом на руке. Я видел его не полностью, поэтому оценить не мог, так во мне и кипело желание повысить свой уровень виденья.
Предпринимая попытки и так ослабленного и болезненного тела, подняться на локтях, у меня ничего толкового не вышло, я почувствовал болевой ток по всему телу и упал обратно на спину, пережидая эти ощущения.
— Лучше бы тебе вообще не двигаться, у тебя рëбра переломаны, два дня назад только жидкость из лёгких удалили, врачи хоть и говорят что часть из нас легко отделалась, но мы по прежнему мало способны на какие-то нагрузки. — объясняет Лоренц, в его голосе слышиться печаль. Ну конечно, кто сейчас будет радоваться тому что с нами произошло, и это ещё предстоит выяснить, что это было и как мы вообще остались живы, при таких раскладах.
С огромным трудом прочистив горло, через страдания, я всё же смог из себя выдавить вопрос.
— Что с остальными? — голос будто бы совсем не мой, хриплый, искажённый.
Флаке будто бы ещё больше мрачнеет.
— Имеет ли смысл рассказывать сейчас? — этот вопрос даже больше подходит на утверждение.
— Имеет, дружище, ты уже заговорил.
Он мнётся, видно что не имеет желания говорить всё что знает. Будто бы сам не оправился. А всё это может значить то что у нас всё таки есть большие проблемы.
— Я скажу, ты только не нервничай. Пятеро из нас уже пришли в себя, и ты являешься этим пятым. Я и Шнайдер по меркам врачей ещё легко отделались. У нас на двоих куча синяков, ссадин, растяжений и небольшое сотрясение мозга, из тяжёлых только перелом руки у меня и перелом ноги у Шная. Олли с рассечением лба и травмированным плечом, сказали что руки у него перебиты, но с ними всё будет в порядке, тоже наградили кучей иссиня-черными синяками, которые явно будут долго сходить. У тебя с Тиллем одни из тяжёлых случаев, пришлось возвращать вас к жизни. — он прерывается, кажется у нас двоих разрывается сердце, становится так тяжело, будто бы эта бетонная плита с каждой минутой становится тяжелее, грузнее. Трясёт от всего что с нами произошло, я был готов поймать всё что угодно, но явно не это. — Я видел как ты изворачивался, лица на тебе не было, начинал синеть, крутился на осколках, от чего ещё травм набрался, у тебя четыре раны зашиты, как я сказал у тебя сломаны рёбра и пришлось срочно разбираться с отëком легких, не знаю что с твоими ногами, но им точно досталось... Мне было так страшно смотреть на всех остальных, Тиллю с одной стороны по крупному повезло, а с другой не очень, но возможно его же габариты спасли. Крепкий оказался орешек, не смотря на удары в спину, он отделался гематомами и синяками, за то голову расшибли подонки, сильное сотрясение мозга, была небольшая потеря крови, сломали нос в двух местах, вот только какие у него ещё травмы, мне не удалось узнать. — до рассказывает он поправляя на руке марлевую повязку, немного шипя, явно от боли.
— А как же... — вдруг громко начинаю я, как Лоренц немного подпрыгивает на стуле и затыкает меня.
— Тише ты, Шнайдер спит! Ты хочешь знать причину по которой мы ещё не мертвы? — уже более серьëзно уточняет он, хмуря брови.
— И это тоже, но ты не сказал про Пауля... — куда тише произношу я, бегая глазами по палате, сдерживая всю боль и отчаяние внутри себя, даже если моё тело трещит по швам.
— Я честно скажу, мне известно не много и передам то что считаю нужным, потому что вижу как ты к нему относишься, поэтому пожалуйста попробуй уловить всю информацию которую я скажу правильно и осторожно. Нам не нужно чтобы тебе стало хуже. — предупреждает Флаке, с грустью глядя прямо на меня. Это жалость. — За два дня никаких изменений не было, он находится без сознания, в отличие от нас у него было и до этого обезвоживание, что усугубило всю ситуацию. Пауль пострадал больше всех, хотя честно я не видел сопротивлений от него. Мне сказали что у него была сильная кровопотеря, повредили сосуды в носовой части, до такой степени что не могли остановить кровь, но не только этот фактор дал такую потерю. — замолкает он для того чтобы убедиться в моём состоянии, я желая услышать всё что надо, веду себя сдержанно и спокойно.
— Понимаешь, ему пришлось ещё тяжелее, потому что был... Разрыв органов, об этом умолчали, неизвестно где произошёл разрыв, но это яркий фактор, который объясняет причину по которой он ещё не пришёл в себя. Его в срочном порядке оперировали, было переливание крови, но врачи обещают что он придёт в норму. Пауль хоть и запустил себя, вот только он силён. Как сказал главврач: «Мал, но крепок!». Мы тут все держим за него кулачки, даже не смотря на то как сами пострадали, и кулачки не у каждого сжимаются. — он так обнадеживающие сжал здоровую руку в кулак, показывая что верит. Я и сам накрытый одеялом, держал под ним кулаки, так крепко, как никогда до этого.
Я верил в силы Пауля, и в то что мы все вместе соберёмся составом, празднуя наш второй день рождения.
Я правда готов терпеть Шнайдера, пить чай с Оливером, обсуждать электронику с Флаке, думать об популярных журналах и ярких идеях для песен с Тиллем, быть рядом с Паулем, оберегать его и ценить, лишь бы он был в порядке, жив, здоров. Если моё желание исполниться, я прощу себя, пойду на всё чтобы сделать этот шаг навстречу светлому будущему.
Не иначе зачем мне дан второй шанс на жизнь?
— Риха, остальные объяснения потом, хотел сказать помалу, а получилось как всегда. Тебя нужно осмотреть, я и так ослушался и не доложил врачу о твоём пробуждении. Будь терпелив. — просит он меня и выходит.
Дальше мне остаётся ждать, смотря в потолок, покрытый маленькими почти незаметными трещинками.
Таких быстрых и ужасных событий в моей жизни никогда не было.
Наверстываю на свою дурную голову, и без того понимая что это глупейший опыт, который я получаю.
Сейчас мне больше хочется верить, молить Бога о спасении и верить в то, что с нами всё будет хорошо. С Паулем всё будет хорошо...
В этой палате, в этот момент, позволяю себе пустить скупую слезу, зная что имею на это полное право.
Мне нужно было бороться с избытком плохих эмоций и боли, скопившихся внутри...
______________________
Господь простит меня за эту тяжёлую главу. Хочется увидеть оценку и комментарий к этой главе! Большое спасибо за прочтение!