тайны библиотеки
⸻
Слова матери, холодные и точные, больше не тревожили Элизу. Она не ждала от неё ласки — только приказаний. И получила их.
Та же Антуанет, служанка, без единого слова увела девочку прочь, через коридоры, пропахшие воском и влажным камнем. Всё происходило словно по отработанному сценарию — таз с водой, мягкая ткань, запах травяной настойки. Руки работали аккуратно, привычно, почти машинально. Кровь со лба и губ смывали так, будто это была лишь пыль с фарфора.
Никто ничего не спрашивал. Никто не предлагал утешения.
Платье сменили на чистое, спину обвязали шелковыми лентами, чтобы скрыть следы удара, волосы расчёсывали, пока те не легли волной на плечи. В глазах Антуанет мелькнуло что-то — не жалость и не усталость, а что-то близкое к этому.
Спустя час Элиза стояла перед высокой дверью библиотеки. Её ладони были сложены перед собой, как учили, спина — ровная, взгляд направлен вперёд.
Она не дрожала. Не хмурилась. Была — как надо. Как хотели.
Взявшись за ледяную ручку, девочка медленно отворила массивную дверь — ту самую библиотеку, где поколения детей рода Бладмур с трепетом и страхом склоняли головы над древними оккультными манускриптами.
Эти книги — не просто страницы с чернилами. Это врата. Врата в ад, где тонут юные души графства, изучая тексты, посвящённые существу, чей возраст превосходит не только историю замка, но и самого мира.
Его имя — Асмодей. Старший герцог ада. Тот, кто даровал роду Бладмур красоту, власть, роскошь и силу — в обмен на цену, куда выше, чем может дать смертный.
Не десятки, не сотни — а тысячи душ были принесены в жертву гневному демону. Их крики и проклятия до сих пор, словно шёпот сквозняка, витали между пыльных полок, зовя тех, кто посмел стать наследником завета.
Теперь следующая душа, предназначенная для обречения, стояла на пороге.
Элиза Бладмур — ещё не ведая, что с рождения её путь уже проложен в капкан вечного служения.
Библиотека встретила её гробовой тишиной.
Только скрип старых половиц под шагами отзывался эхом, будто стены замка узнавали свою наследницу.
Сквозь витраж пробивался тёплый солнечный свет, но и он, словно боясь тревожить мрак, рассыпался в пыли, не достигая книжных полок.
В центре зала стоял массивный круглый стол из тёмного, почти чёрного дуба. За ним, в полутени, восседала мать — графиня Мариэль.
Изящная и безупречная, как всегда. Её лицо было непроницаемым, словно выточено из фарфора, а взгляд — холодным, как сама зима.
Только графы и графини рода Бладмур имели право передавать детям знания тьмы. Никому другому не позволялось прикасаться к наследию, в котором хранилось истинное значение древних манускриптов.
Мариэль перевела взгляд на дочь и, не поднимая голоса, произнесла:
— Садись. У меня мало времени сегодня.
Элиза послушно склонилась в лёгком реверансе и села напротив, стараясь не издать ни звука. Она знала: графиня не терпела шума — ни в доме, ни тем более в зале знаний.
— Открой Liber Umbrarum, страница шестьдесят шестая, — сказала мать, перелистывая собственный экземпляр.
— Сегодня начнёшь читать язык, на котором произносят бесовскую молитву. Если справишься — перейдём к Чёрному Псалтырю.
Книга, лежащая перед Элизой, была обтянута плотной, грубой кожей. На корешке — символы, от которых болели глаза, если задержать на них взгляд. Казалось, они шевелились, перестраивались, будто дышали.
Дрожащими от предвкушения руками Элиза раскрыла страницу. Бурые чернила — густые, почти как кровь — впитывались в жёлтую бумагу, будто продолжая жить в ней.
Она любила занятия. Ей нравился оккультизм, ритуалы, писания. Изучать нечто сокровенное, скрытое от людей — то, что навеки останется в её памяти и в стенах родного замка.
— Прочти вслух первое предложение, — прозвучал холодный голос матери.
Элиза глубоко вдохнула, словно перед прыжком в чёрную воду.
И начала читать.
Слова царапали язык изнутри, режа слух — чужие, тяжёлые, вязкие. Они шептались сами, изгибались в воздухе, перекликались в её голове.
В этот миг библиотека стихла окончательно.
Звук исчез. Остался только её голос... и что-то ещё.
Что-то притаилось между буквами и тенями.
Её голос дрожал — не от страха, а от усилия. Он становился чужим. Не детским.
Шёпот заполнил её сознание.
Где-то в глубине — будто далеко, но всё ближе — раздался смех. Сухой, безумный.
А затем — глухой, размеренный стук копыт.