«Туман нашей памяти»

Утреннее солнце, настойчивое и уже по-весеннему тёплое, заливало мою комнату светом, но я всё ещё не могла заставить себя выбраться из-под одеяла. Прошлая ночь вымотала меня до предела – и физически, и эмоционально. Образы вчерашнего вечера калейдоскопом проносились перед глазами: липкий ужас в глазах Иды, ярость Эйдана, такая пугающая и одновременно завораживающая, его неожиданная нежность на смотровой площадке, и, конечно же, тот поцелуй... Воспоминание о нём вызвало новую волну мурашек, пробежавших по коже, и заставило сердце забиться чуть быстрее, неровно. Я коснулась своих губ, словно пытаясь удержать это мимолётное, но такое яркое ощущение.

Нужно было с кем-то поговорить, выплеснуть всё то, что накопилось внутри, иначе я рисковала просто взорваться. И единственным человеком, которому я могла доверить свои сумбурные мысли и противоречивые чувства, была, конечно же, Сара.

Через час я уже нажимала на кнопку звонка её стильной квартиры в центре города. Дверь распахнулась почти мгновенно, словно она ждала меня. На пороге стояла Сара, как всегда, безупречно выглядящая даже в домашней обстановке: на ней был короткий шёлковый халат нежно берегового цвета, а на голове такого же цвета широкий ободок, из под которого выбивались её непослушные золотистые локоны.

— Нисса! Наконец-то! Я уж думала, ты решила проспать всю свою новую свободную жизнь! – её глаза озорно блеснули. – Заходи скорее, кофе почти готов, и у меня для тебя грандиозные планы!

Её квартира была точным, почти карикатурным отражением её неуёмной, артистичной натуры: настоящий взрыв цвета, творческий беспорядок, который она с гордостью и некоторым вызовом именовала «вдохновляющим хаосом». Рулоны ярких, переливающихся тканей – шёлка, атласа, органзы, – словно экзотические, ленивые змеи, расползались по плюшевым диванам и винтажным креслам, эскизы будущих невероятных нарядов были щедро приколоты к огромной пробковой доске, занимавшей почти всю стену, и просто разбросаны по массивному дубовому столу, на котором царил живописный кавардак из бесчисленных баночек с косметикой, профессиональных кистей всех размеров, рассыпанных по неосторожности блёсток, похожих на звёздную пыль, и высоких стопок глянцевых модных журналов со всего мира. Воздух был пропитан сложным, многослойным коктейлем из запахов крепкого кофе, дорогих французских духов, едва уловимой, но настойчивой ноткой лака для волос и чего-то ещё, неуловимо-богемного, артистического. Этот мир, такой яркий, такой живой, такой свободный, так разительно контрастировал с моим привычным минимализмом и педантичной, выверенной до миллиметра упорядоченностью, где каждая вещь знала своё строго отведённое место, и любое отклонение от этого порядка вызывало у меня почти физический дискомфорт.

— Грандиозные планы? Сара, умоляю, после вчерашнего мне нужен покой и литры кофе, – пробормотала я, опускаясь на мягкий пуф.

— Покой – это для слабаков! А ты у нас теперь свободная птица, готовая к новым свершениям! – заявила она, вручая мне дымящуюся фарфоровую кружку с забавной надписью «Королевы рождаются в апреле» – месяц моего рождения. Кофе был обжигающе горячим и невероятно ароматным.

— И первое свершение – ты станешь лицом моей новой капсульной коллекции! Представляешь заголовки в модных блогах: «Нисса Шелдон: со льда на подиум! Новая икона стиля!» Это будет абсолютная бомба! Мои подписчики сойдут с ума! — Её глаза горели таким заразительным энтузиазмом, что сопротивляться было практически невозможно.

И прежде чем я успела придумать хоть сколько-нибудь убедительное возражение, меня закружил вихрь модных экспериментов, такой же стремительный и непредсказуемый, как сама Сара. Она с горящими глазами, словно одержимая, вытаскивала из недр своего необъятного, похожего на пещеру Аладдина, гардероба одно своё творение за другим. Асимметричное платье из переливающегося, как чешуя русалки, изумрудного бархата, которое казалось мне слишком откровенным, слишком смелым, слишком... не моим. Широкие, почти безразмерные брюки-палаццо лазурного цвета, которые она предлагала сочетать с крошечным, едва прикрывающим что-либо топом, расшитым тысячами мерцающих пайеток. Даже строгий, на первый взгляд, брючный костюм идеального кроя, цвета слоновой кости, оказался с неожиданным, провокационным вырезом на спине, открывающим её почти до поясницы. Я чувствовала себя неуклюжей, деревянной куклой в руках восторженного, немного безумного ребёнка, но заразительный смех Сары и её искреннее, неподдельное восхищение каждым новым, пусть и самым экстравагантным образом, постепенно растопили мой врождённый скептицизм и заставили улыбнуться. Глядя на своё отражение в огромном, старинном зеркале в резной позолоченной раме, я с удивлением и долей самоиронии думала о том, как непривычно, почти шокирующе видеть себя такой – яркой, смелой, немного дерзкой, совершенно не похожей на ту Ниссу Шелдон, которую знали все. Как будто это не я, а какой-то другой, более раскованный и уверенный в себе человек, мой тайный двойник, которого Сара каким-то чудом выпустила на свободу. Макияж тоже был отдельным полем для её безудержного творчества: от драматичных, угольно-чёрных дымчатых смоки-айс, сделавших мои глаза почти кошачьими, загадочными и немного хищными, до тонких, почти невидимых неоновых стрелок, которые, к моему величайшему удивлению, мне даже понравились, придавая взгляду какую-то игривость. Она без устали фотографировала меня на свой фотоаппарат, щёлкая затвором с профессионализмом папарацци, комментируя каждый кадр и тут же придумывая броские, цепляющие подписи для своего популярного модного блога.

— Ну, всё, красавица, выкладывай! Не томи! – потребовала Сара, когда мы, наконец, сделали небольшой перерыв, и я, облачённая в очередное её невероятное творение – летящее шёлковое платье иссиня-черного цвета – пила уже почти остывший, но всё ещё ароматный кофе. Она уселась напротив меня на пушистый ковёр, поджав под себя ноги, и приготовилась слушать, её лицо выражало крайнюю степень нетерпения. — Я видела, как ты уезжала с Эйданом. Что было дальше? Все подробности, Нисса, не утаивай ничего! Я должна знать всё!

И я рассказала. Голос немного дрожал, когда я описывала тот кошмар, который творился в «Alteri», липкий, парализующий страх за Иду, её пустые, ничего не выражающие глаза, тот ужас, который я испытала, когда поняла, что она под кайфом. Рассказала, как Эйдан, не раздумывая ни секунды, не произнеся ни слова, просто бросился на помощь, как он дрался – яростно, отчаянно. Сара слушала, затаив дыхание, её обычная весёлость и беззаботность сменились несвойственной ей серьёзностью и искренним сочувствием.

— Какой кошмар! – прошептала она, когда я закончила свой рассказ о драке и о том, как охрана вышвырнула Эйдана. – Бедная Ида! Я и представить себе не могла, что «Alteri» мог оказаться таким гадюшники... А Эйдан... Нисса, он просто герой! Я всегда говорила, что в тихом омуте... ну, ты поняла!

Я кивнула, чувствуя, как щёки заливает предательский румянец, когда подошла к самой волнующей, самой сокровенной части моего рассказа.

— А потом он отвёз меня в такое невероятное место. Высоко-высоко над городом. Там было так красиво, Сара, просто дух захватывало. И так тихо, так спокойно. Мы разговаривали. Долго. Обо всём...

— И-и-и? – Сара подалась вперёд так резко, что чуть не опрокинула свою чашку, её глаза блестели от нетерпения и предвкушения.

— И... он меня поцеловал, – выдохнула я, чувствуя, как сердце снова забилось чаще, а по телу пробежала уже знакомая волна тёплых мурашек от одного лишь воспоминания о прикосновении его губ.

— А-а-а-а! – Сара взвизгнула так громко и пронзительно, что я чуть не выронила свою чашку, и в следующий миг она уже бросилась меня обнимать с такой силой, что у меня перехватило дыхание. — Я знала! Я знала, я чувствовала, что между вами что-то есть! Эта химия, это напряжение! Ну, рассказывай немедленно, как это было? Романтично до дрожи в коленках? Страстно до умопомрачения? Он хорошо целуется? Только не говори, что нет, а то я в нём разочаруюсь! О боже, Нисса, я так, так за тебя рада! Наконец-то! После стольких лет...

Её бурный, безудержный восторг немного смутил меня, но в то же время было невероятно приятно поделиться с ней этим хрупким, только что зародившимся, почти нереальным счастьем. Я пыталась описать ей свои смешанные, противоречивые чувства: и то головокружительное волнение, и ту нежность, которая затопила меня, и какую-то необъяснимую, почти мистическую, глубинную связь, которую я почувствовала с Эйданом в тот самый момент, под звёздным небом. Я снова и снова прокручивала в голове наш разговор, его глаза, полные такой глубокой боли и такой неожиданной, почти детской, затаённой нежности. Мне казалось, что в тот момент, там, на краю земли, я увидела настоящего Эйдана, того, которого он так тщательно, так отчаянно скрывал от всего мира. И это знание одновременно и пугало своей ответственностью, и неудержимо притягивало своей тайной.

В самый разгар наших девичьих откровений и бурных обсуждений в дверях просторной гостиной, словно сошедшая с Олимпа богиня, появилась Кассандра Лакер. Она всегда появлялась эффектно, без предупреждения, словно материализуясь из воздуха, и её появление неизменно производило фурор, будто она была не просто матерью Сары, а какой-то мировой знаменитостью, сошедшей с обложки «Forbes» или «Vogue». Сегодня на ней был безупречно скроенный брючный костюм из тончайшей шерсти цвета топлёного молока, идеально сидящий на её точёной фигуре, белоснежная шёлковая блузка с высоким воротником и неброская, но невероятно дорогая нитка крупного, идеально ровного жемчуга на шее. Дорогая, но не кричащая, сдержанная элегантность, уверенная, почти королевская осанка, проницательный взгляд тёмных, почти чёрных глаз, в котором удивительным, непостижимым образом сочетались железная деловая хватка, глубокая женская мудрость и лёгкая, едва заметная ирония.

— Ну вы и расшумелись, девочки, – её улыбка была тёплой, но внимательной, она скользнула по нам обеим цепким взглядом. – Судя по вашему оживлению и блеску в глазах, особенно у тебя, Нисса, утро выдалось... весьма насыщенным и продуктивным?

Она окинула меня таким проницательным взглядом, что мне на мгновение показалось, будто она видит меня насквозь, со всеми моими переживаниями, сомнениями и только что рассказанными Саре сердечными секретами. От Кассандры Лакер невозможно было что-либо утаить.

Сара тут же, как ни в чём не бывало, начала щебетать о своей новой капсульной коллекции, вдохновлённой, по её словам, «трагической красотой Марии-Антуанетты и бунтарским духом Вивьен Вествуд», показывая матери наброски и фотографии на своём телефоне. Кассандра слушала внимательно, не перебивая, лишь изредка кивая и задавая точные, профессиональные, деловые вопросы по поводу тканей, сроков и маркетинговой стратегии. Чувствовалось, что она даёт несколько ценных, но довольно строгих советов по продвижению и позиционированию бренда. Было видно, как она гордится своей талантливой, ветреной дочерью, но и требует от неё многого, не делая скидок на молодость или неопытность.

— Нисса, дорогая, – обратилась она ко мне, когда Сара, схватив телефон, убежала на кухню, чтобы якобы заварить новую порцию кофе, а на самом деле, я была уверена, чтобы немедленно позвонить Уиллу и поделиться последними новостями, – Я очень рада тебя видеть. Слышала, ты приняла важное, судьбоносное решение. Это требует немалой смелости, знаешь ли. Гораздо большей, чем выходить на лёд под взгляды тысячей зрителей.

— Да, Кассандра, – кивнула я, чувствуя, как её прямой, испытующий взгляд заставляет меня немного нервничать. – Это было... непросто. Даже очень.

— Жизнь вообще непростая штука, милая, – усмехнулась она, и в уголках её глаз собрались тонкие морщинки-лучики. – Тот, кто говорит обратное, либо глупец, либо лжец. Но знаешь, что я тебе скажу по своему немалому опыту? Иногда закрыть одну дверь, даже если она вела к самой заветной мечте, даже если за ней остался весь твой привычный мир – это единственный способ увидеть, что совсем рядом, прямо под носом, давно уже распахнулась другая. И эта другая дверь, возможно, ведёт в гораздо более интересный, неожиданный и настоящий мир. Главное – не бояться в неё войти. Не стоять на пороге, оплакивая прошлое.

Её слова, такие простые, но сказанные с такой непоколебимой уверенностью, почему-то придали мне неожиданных сил и оптимизма. Я всегда восхищалась Кассандрой Лакер. Сильная, независимая, невероятно успешная, она построила свою модную империю с нуля, и при этом сумела сохранить какую-то внутреннюю теплоту, женственность и удивительное понимание человеческой души.

Именно в этот момент, когда я размышляла над её словами, мой телефон, сиротливо лежавший на кофейном столике среди разбросанных Сарой журналов, издал короткий, но настойчивый сигнал уведомления. Я взяла его, ожидая увидеть сообщение от Уилла с его обычными поддразниваниями или, может быть, от мамы с напоминанием о сегодняшнем семейном ужине. Но на экране высветилось имя, от которого у меня на мгновение перехватило дыхание, а сердце пропустило удар: «Тэйн Холден». Тэйн? Мой лучший друг детства? Тот самый Тэйн, с которым мы делили все самые сокровенные секреты, строили невероятные шалаши на заднем дворе нашего дома и мечтали о головокружительных приключениях в далёких странах? Мальчишка, который так неловко, но так искренне пытался защитить меня от всех обидчиков?

Я открыла сообщение, пальцы слегка дрожали, не слушаясь.

«Нисса, привет. Это Тэйн. Если ты, конечно, ещё помнишь такого. Ник рассказал мне про вчерашнее в «Alteri». Спасибо тебе огромное, что не оставила Иду. Я очень за неё переживаю. Надеюсь, у тебя всё хорошо. И может, как-нибудь... не знаю... поговорим? Слишком глупо всё закончилось, ты так не думаешь, Нисс?»

Шок. Оглушительный, почти физически ощутимый. Словно кто-то внезапно включил яркий свет в тёмной комнате, полной забытых вещей. Удивление. И какая-то тёплая, щемящая, почти болезненная волна воспоминаний, нахлынувшая так внезапно, так мощно, что я на мгновение потеряла дар речи, забыв, как дышать. Тэйн... Мы не общались уже года три, а может, и больше, с тех самых пор, как он так неожиданно, почти поспешно, переехал в Канаду. Сначала мы пытались переписываться по электронной почте, потом неуклюже созваниваться по скайпу, борясь с разницей во времени. Но постепенно новые школы, новые увлечения, новые друзья – всё это, как безжалостный прилив, смыло хрупкие мостики нашей детской дружбы. Я часто вспоминала его, наши бесконечные летние дни, проведённые вместе, наши общие моменты, и каждый раз чувствовала неприятный укол вины за то, что не прилагала больше усилий, чтобы сохранить эту такую важную для меня связь. А теперь, спустя столько долгих лет, он написал. Сам. Из-за Иды.

— Что там такое, Нисс? Ты вся побледнела, словно привидение увидела, – Сара вернулась с подносом, на котором дымились две чашки свежезаваренного кофе и тарелка с аппетитными булочками, и с беспокойством посмотрела на меня.

Я молча, всё ещё не в силах прийти в себя, протянула ей телефон. Она быстро пробежала глазами по сообщению, и её аккуратно уложенные брови удивлённо поползли вверх.

— Тэйн Холден? Ничего себе! Вот это действительно поворот! Я уж и забыла про его существование, честно говоря. Он же был такой... такой дерзкий, такой серьёзный, и так безнадёжно влюблён в тебя в детстве, помнишь? – хихикнула она, но тут же серьезно добавила. – Но это очень мило с его стороны. И правильно. Ида всё-таки его сестра.

— Сара! – возмутилась я, но не могла сдержать слабой, немного растерянной улыбки. Да, я помнила. И его неуклюжие попытки носить мой тяжёлый школьный портфель, и те трогательные букетики полевых цветов, которые он тайком оставлял у моей двери, и то, как он однажды подрался с главным школьным задирой, который посмел дёрнуть меня за косичку. — Почему он написал именно сейчас? И откуда у него мой номер телефона?

— Ну, насчёт номера, я думаю, это не проблема – сохранился на сим-карте, – пожала плечами Сара, откусывая кусочек булочки. – А написал... ну, Ида же его младшая сестра, как ты говоришь. Вполне логично, что он беспокоится и благодарен тому, кто ей помог. Тем более, если это ты, его первая детская любовь, – снова поддразнила она. – Ты ответишь ему?

Я задумалась, глядя на экран телефона, на его имя. Стоит ли? Ворошить прошлое, которое, казалось, давно уже кануло в Лету? Возвращаться к тому, что было так болезненно потеряно? Но что-то внутри, какой-то тихий, но настойчивый голос, подсказывал, что это не просто так. Это какая-то ниточка, протянутая из прошлого в это такое запутанное, такое непредсказуемое настоящее.

— Думаю, да, – кивнула я, скорее самой себе, чем Саре. – Позже. Сейчас у меня слишком много всего в голове.

Не успела я договорить, как в дверь квартиры Сары позвонили. Звонок был коротким, но настойчивым – фирменный стиль моего брата.

— О, а вот и твой личный шофёр пожаловал! – хихикнула Сара, направляясь к двери. – Пунктуален, как всегда. Хотя, может, он просто спешит увидеть свою ненаглядную блондинку? — Она игриво подмигнула мне через плечо.

Я закатила глаза, но не могла сдержать улыбки. Их с Уиллом отношения, такие неожиданные и поначалу казавшиеся мне совершенно немыслимыми, развивались стремительно и, на удивление, гармонично. Сара, со своей любовью к драмам, и Уилл, такой спокойный, немногословный, – они были как инь и ян, дополняя друг друга.

Сара распахнула дверь, и на пороге действительно стоял Уильям. В глазах, так похожих на мамины, читалась лёгкая усталость, но при виде Сары они тут же потеплели.

— Привет, девушка-катастрофа, – с усмешкой поприветствовал он Сару, привычно уворачиваясь от её бурных объятий и показательного надувания губ.

— Сам ты катастрофа, Шелдон-старший! – парировала она, но тут же обвила его шею руками и быстро чмокнула в щёку. — Опаздываешь, между прочим. Мы тут с Нисс уже вселенские заговоры успели обсудить и три модные революции устроить.

— Очень сомневаюсь насчёт революций, судя по тому, что Нисса всё ещё не в перьях и стразах, – Уилл окинул меня насмешливым взглядом, и я невольно поёжилась, вспоминая некоторые особо экстравагантные наряды, которые Сара пыталась на меня натянуть. – Ну что, Белка, готова к семейному десантированию? Мама уже, наверное, испекла свой коронный яблочный пирог и приготовила трёхчасовую лекцию о пользе позитивного мышления.

— Очень смешно, Уилл, – вздохнула я, поднимаясь с пуфа. – Но да, готова. Спасибо, Сар, – я обняла подругу.

— Обращайся, дорогая! – она подмигнула мне. – И не забудь потом рассказать все-все подробности! Особенно про... ну, ты поняла! — Её глаза многозначительно блеснули в сторону моего телефона.

Я почувствовала, как щёки снова начинают гореть, и поспешила к выходу, Уилл следовал за мной, бросив на прощание Саре:

— Не скучай, принцесса. И постарайся не устроить тут ещё пару революций до моего возвращения.

— Постараюсь, но ничего не обещаю! – донеслось нам вслед.

Машина Уилла, его любимый тёмно-серый внедорожник, стояла у обочины. Он молча открыл для меня пассажирскую дверь, и я устроилась на переднем сиденье, положив сумку на колени. Уилл сел за руль, привычным движением пристегнул ремень и завёл мотор.

— Ну что, сестрёнка, – он бросил на меня внимательный, изучающий взгляд, прежде чем тронуться с места. – Вижу, ночь прошла не зря? Глаза блестят, на щеках румянец... Уж не влюбилась ли ты часом в того таинственного гитариста, о котором Сара мне все уши прожужжала по телефону сегодня утром? — Он усмехнулся своей обычной добродушной усмешкой, но в глазах плясали любопытные искорки.

— Уилл, прекрати! А Сара – предательница! – я шлёпнула его по плечу. От брата ничего невозможно было скрыть, он всегда читал меня как открытую книгу.

— Ладно-ладно, молчу, – он поднял руки в примирительном жесте.

Мы ехали по знакомым, залитым вечерним закатом улицам. Подъезжая к нашему родительскому дому – солидному кирпичному особняку с ухоженным, идеально подстриженным садом, который всегда казался мне незыблемым оплотом стабильности, покоя и семейного благополучия, – я заметила припаркованную у самых ворот незнакомую чёрную, блестящую, в лучах заходящего солнца, машину. Стекла были наглухо затонированы. Из дома вышел и направился к машине высокий, статный мужчина лет пятидесяти, в безупречно скроенном, дорогом тёмно-сером костюме. Лицо незнакомца показалось мне смутно, очень смутно знакомым, словно я видела его когда-то давно, возможно, на какой-то старой фотографии, но я никак не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Он выглядел напряжённым, даже немного встревоженным.

— Уилл, кто это? – спросила я шёпотом, когда мы вышли из машины и направились к дому, провожая взглядом уезжающую машину. Сердце почему-то забилось немного тревожно.

Брат пожал плечами, его лицо тоже выражало сдержанное любопытство.

— Понятия не имею, Нисс. Впервые вижу. Наверное, какой-то старый деловой партнёр отца. Помнишь, он несколько лет назад, когда только начинал свой ресторанный бизнес, резко порвал со многими из своего прошлого, говорил что-то туманное про «мутные дела» и «нечистоплотных людей», с которыми ему больше не по пути. С тех пор он старается вообще не вспоминать о том периоде своей карьеры, и при любых вопросах сразу мрачнеет и уходит от ответа.

Это неожиданное откровение Уилла добавило нотку непонятной интриги и какой-то необъяснимой тревоги. Когда мы вошли в просторный, залитый светом холл, нас встретили отголоски только что закончившегося, явно очень напряжённого разговора. Отец стоял у массивного камина из тёмного камня, спиной к нам, его плечи были напряжены, а руки сжаты в кулаки. Мама стояла рядом, положив ему руку на плечо, и что-то тихо говорила, пытаясь его успокоить.

— ...зачем, скажи мне, Натали. Зачем он снова появился в нашей жизни? После стольких проклятых лет! – услышала я обрывок гневной, приглушённой фразы отца. Голос его дрожал от сдерживаемой ярости. – Я думал, мы с этим покончили раз и навсегда! Я всё сделал, чтобы это забыть! Он ничего не получит, Натали, клянусь, он больше ничего от меня не получит!

Заметив нас, застывших на пороге, родители резко замолчали. Отец быстро обернулся, пытаясь натянуть на лицо привычную маску невозмутимости и деловой сдержанности, но его глаза всё ещё метали гневные молнии, а желваки на скулах ходили ходуном. Напряжение в воздухе можно было буквально резать ножом.

— Дети, вы уже здесь! А мы как раз собирались накрывать на стол, ваш любимый пирог уже почти готов, – мама, как всегда, взяла на себя роль миротворца, стараясь изо всех сил сгладить неловкость и перевести разговор в более безопасное русло. Её улыбка была немного вымученной, а в глазах застыла тревога.

Тема таинственного гостя и того, что так расстроило отца, больше не поднималась, словно её и не было. Вместо этого, за семейным столом, заставленным любимыми блюдами, разговор, конечно же, перешёл на меня и мой неожиданный уход из большого спорта. Мама, как я и ожидала, полностью и безоговорочно меня поддержала, говоря, что моё физическое и душевное здоровье гораздо важнее любых, даже самых престижных, медалей и титулов, и что она абсолютно уверена – я найду себя в чём-то новом, не менее интересном и значимом.

Отец, немного оттаяв после утреннего напряжения, и Уилл, всегда готовый разрядить обстановку, начали в шутку, но с какой-то долей серьёзности, предлагать мне различные варианты трудоустройства в их быстрорастущем семейном ресторанном бизнесе.

— Ну что, Нисса, – начал Уилл, с аппетитом накладывая себе ещё один кусок маминого фирменного мясного рулета, – раз уж ты теперь у нас свободный художник, не желаешь ли применить свои организаторские таланты на благо семейного дела? Нам как раз не хватает толкового администратора. Представляешь, будешь там всех строить своей железной дисциплиной! Повара начнут вовремя отдавать заказы, официанты перестанут путать столики... Мечта, а не работа! — Он подмигнул мне, и я невольно улыбнулась. Его способность превращать любую ситуацию в шутку всегда меня немного обезоруживала.

— Очень смешно, Уилл, – парировала я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица, хотя уголки губ так и норовили поползти вверх. – Боюсь, мои методы управления могут оказаться слишком радикальными для твоего персонала.

Мама тихо рассмеялась, наливая всем ароматный клюквенный морс.

— Не слушай его, милая. Но, если честно, я бы не отказалась, если бы ты иногда помогала мне с выбором вин для нового меню. У тебя всегда был такой утончённый вкус.

— А я вот что подумал, – вмешался отец, его голос звучал уже спокойнее, почти как обычно, хотя тень напряжения всё ещё угадывалась в его глазах. Он отложил вилку и посмотрел на меня более внимательно. – Ты же всегда так любила печь, Нисса. Помнишь, какие у тебя получались невероятные торты на наши дни рождения? Настоящие произведения искусства! А что, если бы ты попробовала себя в роли нашего кондитера? Могли бы даже отдельную десертную карту под тебя разработать. — В его голосе проскользнула непривычная для него нотка гордости.

— Сладкие шедевры от «Ниссы Шелдон». Звучит, а? — подхватил Уильям.

— Пап, я... я даже не знаю. Я, конечно, люблю готовить, но одно дело печь для семьи, и совсем другое – для ресторана...

— Ну, почему бы и нет? – подхватил Уилл, явно воодушевлённый этой идеей. – У тебя талант, это факт. Вспомни тот шоколадный фондан, который ты сделала на юбилей бабушки! Он был просто божественен! Мы бы могли выделить тебе небольшую кондитерскую, дать полную свободу творчества...

— Подождите-подождите, – вмешалась мама, её голос звучал мягко, но настойчиво. – Дайте девочке хотя бы немного прийти в себя после всего. Она только-только приняла такое важное решение, ей нужно время, чтобы осмотреться, подумать, чего она сама хочет. Не давите на неё, мальчики. — Она с укором посмотрела на отца и Уилла, и те немного смутились.

— Да мы же просто предлагаем варианты, Натали, – пробормотал отец, снова принимаясь за еду. – Хочется, чтобы она знала, что у неё всегда есть поддержка. И место, куда можно прийти.

— Я знаю, пап, спасибо, – искренне сказала я, чувствуя, как тепло разливается по груди от их заботы, пусть и такой немного неуклюжей. – Мне действительно нужно немного времени. — Я посмотрела на маму, и она ободряюще мне улыбнулась.

— Конечно, милая, – сказала она. – Столько времени, сколько потребуется. Главное, чтобы ты была счастлива. А чем ты будешь заниматься – фигурным катанием, кондитерским искусством или, может, вообще решишь уехать волонтёром в Африку спасать слонов, – это уже второстепенно. Мы тебя всегда поддержим.

— Ну, насчёт слонов я бы поспорил, – хмыкнул Уилл. – У нас и своих проблем хватает. Например, кто будет выгуливать Кейка, если ты уедешь? — Он игриво ткнул меня локтем.

— Кейк останется с тобой, не волнуйся, – рассмеялась я. – Ты же его так любишь.

Разговор плавно перетёк на более нейтральные темы: планы Уилла по расширению винной карты в одном из ресторанов, мамины успехи в её благотворительном фонде, какие-то забавные случаи из жизни их общих знакомых. Я больше слушала, чем говорила, наслаждаясь этой привычной, уютной атмосферой семейного обеда. Запах маминого яблочного пирога с корицей, который уже доносился из духовки, смешивался с ароматами других блюд, создавая неповторимую симфонию домашнего уюта. Смех Уилла, его бесконечные поддразнивания, на которые я уже давно научилась не обижаться, тихая, любящая улыбка мамы, её внимательные, полные нежности взгляды, и даже сдержанная, немногословная, но всё же ощутимая отцовская забота – всё это принесло такое долгожданное, такое необходимое временное успокоение. Ощущение дома, такого привычного, такого безопасного, немного приглушило тревожные мысли, которые роились в моей голове с самого утра.

Позже вечером, уже лёжа в своей уютной кровати, в своей такой знакомой и родной комнате, где каждая вещь напоминала о беззаботном детстве. Я долго смотрела в окно на тёмное, бархатное, усыпанное мириадами далёких, холодных звёзд небо. Я чувствовала, как мой мир стремительно меняется. Уход из спорта был не концом. Теперь я это понимала совершенно отчётливо. Это было лишь начало. И я ощущала это каждой клеточкой своего тела.

Мысли снова и снова возвращались к Эйдану. К его глазам, таким глубоким и печальным, полным затаённой боли, к его голосу, такому хриплому и волнующему, к его неожиданной нежности, к его поцелую, от которого до сих пор горели губы и замирало сердце.

Я взяла телефон. Пальцы сами собой открыли переписку с ним. Я долго смотрела на пустую строку ввода, не зная, что написать. Хотелось так много сказать. Но молчать было ещё труднее. Эта неопределённость, это напряжение, которое осталось после нашего прощания, давило на меня. Я вспомнила его слова: «Никогда, ничто хорошее не длится слишком долго». И мне отчаянно захотелось ему возразить, опровергнуть это его жестокое правило. Мне захотелось, чтобы он улыбнулся, по-настоящему, не той горькой усмешкой, которую я видела так часто, а искренне, от души. Пальцы быстро забегали по экрану.

«Привет. Ещё раз спасибо за вчера. За всё. Как ты? И... знаешь, ты был неправ. Хорошее тоже может длиться долго. Иногда даже очень долго. Нужно просто позволить этому случиться. И, кстати, я тут подумала, может, покажешь мне как-нибудь ещё пару аккордов на гитаре? Тех, что попроще. :)».

Я нажала «отправить», прежде чем успела передумать. Сообщение ушло. Отложив телефон, я лежала, уставившись в потолок, и каждая минута тянулась, как час. Телефон молчал. Я уже начала мысленно ругать себя за излишнюю смелость. И вдруг – тихий, едва заметный вибросигнал. Телефон на тумбочке коротко звякнул. Дрожащими руками я схватила его, экран ярко вспыхнул в темноте. Сообщение от Эйдана.

«Привет, Нисса. И тебе спасибо. Рука почти не болит, если ты об этом. А насчёт аккордов... почему бы и нет. Только учти, я строгий учитель. И у меня нет скидок для бывших чемпионок ;)»

Я перечитала его ответ несколько раз, и глупая, счастливая улыбка сама собой расплылась по моему лицу. Он ответил. Не оттолкнул. И даже пошутил? Это была лёгкая ирония, но в ней не было холода. Скорее что-то тёплое, почти нежное.

Не задумываясь, я быстро напечатала ответ:

«Боюсь, строгостью бывших чемпионок не напугать. Мы к ней привыкли. Так что, буду ждать урока ;)»

Телефон снова ожил почти мгновенно.

«Хорошо, ученица. Договорились. Завтра вечером. В «FieryPom». Если, конечно, не боишься снова оказаться в компании такого «безбашенного типа»».

И после этого – смайлик. Обычный, простой смайлик-улыбка. Но от Эйдана... это было равносильно признанию.

Я прижала телефон к груди, чувствуя, как сердце готово вырваться наружу от переполнявших меня эмоций. Где-то там, в этом туманном, но таком притягательном настоящем, был Эйдан. И это знание, это предчувствие, теперь подкреплённое его ответами, его маленькими, но такими важными шагами навстречу, заставляло моё сердце биться ещё чаще. И я улыбнулась в темноту. Впервые за долгое время – по-настоящему искренне, без тени сомнения, чувствуя, как внутри расцветает что-то тёплое и светлое.