Глава 8. Имя, которого здесь не знают
Прошла неделя с того дня, как Рома впервые встал между мной и теми, кто называл меня выродком. С тех пор он стал для меня спасением. Он часто находил меня – приносил россыпь небесных лепестков, похожих на опавшие звёзды, делился историями о сияющих световых реках, в которых плескался в детстве, чувствуя их прохладное течение на коже, и смеялся так звонко, что этот звук будто разгонял мрак, вечно сгущающийся внутри меня. Его присутствие стало напоминать тихий, негасимый свет, который не ослепляет, но нежно согревает сердце.
В тот вечер мы сидели на краю облака, пушистого, словно сотканного из самого сияния, его мягкая поверхность приятно пружинила под нами. Внизу переливались радужными бликами реки света, а вдали звенели хрустальные колокольчики, их мелодичный звон разносился по небесной пустоте. Я, наконец, решился нарушить тишину, в которой нам было так уютно:
— Рома… — мой голос дрогнул, выдавая глубокое волнение. — Ты когда‑нибудь слышал о Давиде Роменском?
Он вскинул голову, моргнув в искреннем недоумении, словно имя было совершенно чужим.
— Роменский? Здесь фамилии почти ни у кого нет… Только у Гавриил а такая, сына архангела, чей род ведёт начало от самого основания Небес. Но Давида с такой фамилией точно нет, — нахмурился он, изучающе глядя на меня, пытаясь прочесть что-то в моих глазах. — Странно… Может, это кто-то из другого мира?
— Но он… он должен быть здесь, — прошептал я, ощущая, как сердце сжимается в холодной, острой тоске, словно его пронзили ледяной иглой.
Рома наклонился ближе, его глаза потеплели, в них зажглась искра сочувствия.
— Знаешь что, Никит? — в голосе появилась решимость, сильная и непоколебимая. — Давай завтра сходим в Небесный архив. Это огромное хранилище знаний, где записаны судьбы всех, кто когда-либо ступал по этим небесным просторам. Если кто‑то с такой фамилией существовал, там будет запись.
Я хотел ответить, но позади раздался ядовитый смешок, от которого по спине пробежал холодок.
— Смотрите-ка, выродок выдумал себе дружка! — прошипел Гавриил, сын архангела. Он расправил свои безупречные, белоснежные крылья, блестевшие в лучах света, словно отполированный жемчуг, демонстрируя своё превосходство. — Запомни: такая фамилия есть только у меня. Моя кровь чиста, а твоя – нет.
Он толкнул меня так, что я потерял равновесие и упал в золотистую пыль, она поднялась облаком вокруг меня, слепя глаза, а его дружки с хохотом принялись швырять в меня световые шары и лепестки — символ чистоты и непорочности, которые в их руках стали жестоким оружием, обжигающим кожу.
— Слишком странный, чтобы быть ангелом! — выкрикнул один, его голос был полон отвращения.
— Тьма всегда тянется к тьме! — добавил другой, целясь прямо в мои крылья, которые я пытался спрятать.
Слёзы жгли глаза, но я лишь закрывал лицо руками, дрожа от унижения и бессилия, не в силах даже вскрикнуть от боли.
— Хватит! — вдруг рявкнул Рома, его голос прозвучал, как раскат грома. Он встал между мной и ними, раскинув руки, словно крылья, готовые защитить птенца от хищников. — Вы ещё смеете называть себя ангелами? Ваши сердца чернее самой глубокой бездны!
— Что, женишься на нём, раз защищаешь? — презрительно усмехнулся Гавриил, шагнув ближе, его взгляд был полон насмешки.
— Лучше быть с ним, чем с вами, — выпалил Рома, и в его голосе впервые проскользнула дрожь, но он не отступил ни на шаг, его решимость была непоколебима.
Задиры переглянулись, кто‑то тихо фыркнул, а затем, словно по негласному сигналу, они разошлись, оставив за собой тяжелый, липкий смех, который ещё долго звенел в воздухе, словно отравленные стрелы.
Рома присел рядом, осторожно помогая мне подняться, его движения были нежными и бережными. Его ладонь задержалась на моём плече чуть дольше, чем нужно, и я почувствовал тепло его прикосновений, которое пронзило меня насквозь.
— Не слушай их. Завтра… мы всё узнаем, хорошо?
Он улыбнулся — чуть смущённо, но тепло, и его улыбка осветила моё поникшее лицо. Я заметил, как его взгляд на секунду скользнул по моим глазам, задержавшись там, и щеки Ромы порозовели, словно он испугался собственной откровенности, которую мог выдать этот мимолётный взгляд.