ДИКИЙ

- Мам, я всё поняла! - мой голос эхом разнёсся по всему дому, заполняя каждую комнату.

Этот день был особенным - я собиралась на свою первую выставку картин. Событие, которое значило для меня гораздо больше, чем просто возможность показать свои работы. Выставка была шансом вырваться из замкнутого мира, где мои картины были лишь сокровищем для домашней гостиной, и заявить о себе как об истинном художнике. Это ощущение смешивало волнение с лёгкой дрожью в руках, как будто каждая эмоция питала мелодию, которая вот-вот заиграет свои первые аккорды.

Я судорожно перебирала вещи, укладывая их в чемодан, и каждое движение казалось частью ритуала. Вдруг голос бабушки Тинео прорезал это напряжённое молчание:

- Лилек, может, останешься?

Её слова звучали тихо, едва заметно, но как всегда несли в себе особую сущность. Они напоминали мне о деревьях на закате, которые лишь взмахом ветвей дают понять, что день подходит к концу.

Я застыла на месте и повернула голову к бабушке. Она лежала на своей старой, чуть продавленной кровати, которая видела уже не одно поколение нашей семьи. Укрытая теплыми шерстяными пледами, на которых часто играла моя детская рука, она выглядела словно часть этого дома - уюта, времени и корней. Её крепкие, но утомлённые годы сделали зелёные глаза ещё ярче, и сейчас они смотрели на меня с мягкой, но глубокой грустью.

Я поняла: она не хочет, чтобы я уезжала. Она никогда не верила, что мир может быть милостивым к мечтающим людям. Такое чувство возникало, когда она говорила знакомую её любимую фразу: "Это дело дрянь, Лилек". Она всегда боялась, что мечты слишком хрупки для этого сурового мира.

- Бабуль, это моя мечта, - произнесла я, стараясь подчеркнуть в голосе решимость и уверенность. - Я шла к этому всю свою жизнь.

Но на самом деле я мечтала об этом с того момента, как впервые взяла в руки карандаш. Мои картины - это я, моя душа, которая манифестирует через цвет и текстуры, через линии и пятна. Это мои бессонные ночи, проведённые за холстом. Это мои страхи и радости, моя тишина и крик.

Но я не стала вдаваться в эти длинные объяснения. Бабушка и без того знала, как для меня это важно.

- Знаю, внучечка, но...

Её голос оборвался неожиданно, и позади нас раздался стук в дверь.

- Мисс Лия, машина готова, - проговорил Тим, наш старый добрый водитель. Его тон всегда был ровным, профессиональным, но в то же время дружелюбным. Он словно знал, когда его слова должны внести чуть больше уверенности, чем это требует ежедневная формальность.

- Спасибо, Тими, через минуту буду, - ответила я, быстро глянув в сторону двери. Затем снова повернулась к бабушке.

Я медленно приблизилась к кровати и мягко коснулась её руки, как будто через это прикосновение старалась передать ей свои чувства.

- Я ненадолго, всего на четыре дня, ба. Всё будет хорошо, ладно?

- Да-да, веснушечка моя, всё будет хорошо, - качая головой, согласилась она. Но её голос не содержал ни лёгкости, ни уверенности. Лишь тихая, едва уловимая грусть, будто этого короткого времени было слишком мало, чтобы она могла быть спокойна.

Она называла меня "веснушечкой", когда я была маленькой. Я помнила, как она сидела у окна, замечая мои редкие веснушки, которые лишь усиливались под солнцем. Тогда это было смешным прозвищем, но за долгие годы оно стало для нас двоих символом той любви, которая не иссякала.

Я быстро собрала остатки своих вещей, застегнула чемодан, потянула за ручку, но тут меня остановило странное чувство внутри. Это был тот самый момент, словно нечто невидимое позвало меня назад.

Я обернулась. Затем, оставив чемодан, на мгновение подбежала к бабушке, склонилась над ней и нежно поцеловала в макушку. Её седые, чуть курчавые волосы пахли чем-то знакомым - тёплым молоком с мёдом, что она варила долгими зимними вечерами. Эти мгновения казались уходящей частью чего-то важного, и я хотела сохранить её так - тёплой, домашней, чувствующей.

- До встречи, бабуль, - шепнула я ей совсем тихо, но от сердца.

- До встречи, внучечка, - ответила она, покачав головой с уже знакомой мне слабой улыбкой.

Эти слова обволакивали меня самым мягким, что можно было представить. Любовь, гордость, грусть - всё смешалось в её голосе.

Я вышла из спальни, оставляя позади уютный ясный свет её старенькой лампы. В груди тоже что-то осталось позади, но впереди ждала должна была быть новая страница.

На улице прогулялся лёгкий ветер, пробегая по влажной брусчатке двора. Тим уже поджидал меня у машины, стоя ровно, как всегда, опираясь на закрытую дверь.

- Сейчас, Тими! - коротко сказала я и ещё раз посмотрела на окна бабушкиной комнаты. Её силуэт в тени плетеных занавесок всё ещё был виден, словно она следила, чтобы я не передумала.

Внутри меня сражались две силы. Одна - это привычка оставаться дома, привязанной к тем, кто любит меня здесь, кто был со мной с самого начала. Другая - это зов чего-то большего. Того неизвестного, о чём я всегда мечтала.

Я открыла дверцу машины и села, провожаемая взглядом Тима. Он закрыл за мной дверь, затем сел за руль, и мы тронулись.

Ехать пришлось недолго. Город, словно замершая узелковая карта, мелькал перед глазами. Мостовые, люди, застывшие в своих жизненных ритуалах, фонари, что горели, несмотря на ясный день. Всё это казалось далеким, плоским фоном - моё сердце уже находилось в месте, где мне наконец будет предоставлен шанс.

Каждая минута приближала меня к выставке. Мои картины - уже ждали своего часа на выставке . Я знала: именно там развернётся событие, ради которого я жила последние годы.

И где-то в этом воодушевлении всегда оставалась небольшая искра сомнений. Правильно ли я всё делаю? Смогу ли справиться с миром, с его сложной, жёсткой правдой? Эти вопросы были со мной всегда, но я решила - это мой шанс. И я не могу его упустить.