Тишень

Ехали не так уж и долго, в полном молчании. Хэссий им не тяготился, умиротворённо созерцая проплывающие мимо пейзажи и стараясь не думать о цели своего путешествия.

Когда рядом стали возникать первые дома, не думать не получалось. Ничего почти не изменилось, а оттого каждый клочок земли, каждый забор и лавка заставали плескаться воспоминания, казалось бы, давно стёртые в дорожную пыль. Хэссий натянул ворот плаща повыше и сгорбился, чтобы стать менее заметным. К счастью, прохожих почти не встретилось, только несколько детей после хорового приветствия Келла с любопытством вытягивали шеи, пытаясь разглядеть загадочного незнакомца.

Лошадь остановилась перед высокими, расписными воротами. Хэссий вылез из телеги и вызвался помочь Келлу их отпереть. Во дворе Саверских Хэссий никогда не бывал, а потому лишь сейчас оценил его просторность и ухоженность. Видно, семья по-прежнему не бедствовала. В настоящем тереме живут, посмотрите-ка.

Собака на цепи тут же разразилась лаем. Келл шикнул на неё, отцепил лошадь и, неожиданно, предложил Хэссия остаться на чай.

— Давай, травник, ты же не торопишься никуда? Я редко сам принимаю гостей, позволь проявить радушие.

— Да будет вам, вы уже мне помогли… — осторожно начал Хэссий, но Келл продолжал уговаривать.

— Да это простая порядочность, говорю же. Или вас где-то ждут?

Его тон, деланно-небрежный, но настойчивый, сильно настораживал Хэссия. Неужели узнал? Да нет, не похоже. Скорее, хочет разузнать и про травника, и про все окружные сплетни. А может и правда пытается быть хорошим хозяином, кто его знает.

Можно было бы отказаться и пойти прямиком к Вербе, а потом ещё по одному делу. Но как ни корчи Хэссий спокойное лицо… внутри его, надо признаться, чуть ли не бил мандраж. И чашка чая пришлась бы сейчас кстати.

Получив согласие, Келл отвёл лошадь в задний двор, кинув кому-то пару фраз. Оказалось, его родители чем-то занимались там. Вернулся он быстро, отвлёк Хэссия от переглядок с успокоившейся собакой, закрыл ворота и повёл его в дом.

Келл вымахал выше Хэссия на голову и раздался в плечах, но остался по-здоровому тонок, отчего напоминал принца из сказок. На деревенский манер. Он завёл вежливый, в основном односторонний разговор о ведении дел в городе, пока усаживал Хэссия за стол и заваривал чай.

— Сахар?

— Не нужно, спасибо, — Хэссий не мог перестать смотреть на Келла. И не мог понять, что он сейчас чувствует.

— А я люблю с сахаром, — Келл отвернулся и отошёл к другой столешнице.

Такой беззаботный. Чистый, в выглаженной, с иголочки сшитой одёжке. Все эти годы жил припеваючи, как и все прочие здесь. Интересно, он хоть иногда вспоминает того мальчишку из своего детства?

Баба Дия много раз ругала Хэссия за безрассудность. Ворчала, пусть и не злобно, а по привычке характера, и пеняла на неумение прислушиваться к мыслям, прежде чем бросаться очертя голову в новую глупость.

— Хотя о чём я, наверное и нет у тебя никаких мыслей, — она неожиданно усмехалась и стучала полупрозрачным пальцем по его лбу, навевая прохладу. — Сердцем живёшь, волчонок. Ух и намаешься.

Как и всегда, старая ведьма оказалась права.

Иногда глупостями были лазание на верхушку дерева, когда потом ещё маленький Хэссий не знал, как слезть, и понуро дожидался помощи. Недавняя глупость — благородная, спасение Янты от нечестного торговца, хотя без спасения она бы спокойно прожила.

Но сейчас в нём поднялось, как жаркое, душное пламя, совершенно другое желание. Хотелось, чтобы Келл знал. Хотелось, чтобы хоть кто-то из этой проклятой деревеньки понял, что затея не удалась — что Хэссий выжил, процветает и более не зависим от их подачек. Должно быть, в тот момент им овладело жалкое человеческое тщеславие.

Он лениво улыбнулся.

— И всё-таки ты, Келл, за порывами к гостеприимству забыл у своего гостя хотя бы имя спросить. Или ты это ты так быть вежливым пытаешься? Зря, не помешало бы полюбопытней быть.

Келл застыл с прямой спиной, так и оставив руку висеть на пути к сахарнице.

— Да, как в детстве. Задолжал тебе извинение, кстати! Про липовость испытания ты тогда не врал.

Рука Келла дрогнула. Он медленно, медленно обернулся. На его лице замерло изумление, а в глазах светился самый настоящий ужас.

От этого вида внутри Хэссия вспыхнуло что-то восторженное.

— Т-ты… Ты должен быть мёртв.

— Ага, все здесь так считают. Но я люблю ломать чужие ожидания.

Келл плотнее вжался в стол. Пальцы побелели от силы, с которой они вцеплялись в дерево. Вся его реакция пробудила что-то дикое в душе — радость, как от бессмысленного бега по цветочным полям, предвкушение, как на охоте на прыткую дичь.

— В чём дело? — Хэссий усмехнулся и склонил голову вбок. — Ты боишься меня?

И тут Келл не глядя схватил нож, всё веселье отхлынуло от Хэссия и сменилось секундой мысленной брани. Прежде чем разум догнал хоть кого-то из них, Хэссий пригвоздил руку Келла лозами.

Тот дёрнулся в хватке, в ужасе глянул на своё пленённое запястье и издал писк, грозящий перерасти в крик, но Хэссий оборвал его, сжав свои пальцы, а значит и лозы.

— Тише! Не звука, я сказал!

Келл захрипел и выронил нож. Хватка лоз ослабилась. Саверский проследил взглядом по ним, и увидев, что зелёные стебли прорастают прямо из кожи Хэссия, зажал себе рот свободной рукой.

— Что за хрень. Какого, мать твою…

— Только в обморок не грохнись, дурак, — прошипел Хэссий. Злился он не на шум, а на себя. Два раскрытия магии за две недели, при том на сей раз так глупо. Идиот-идиот-идиот. Всё, завтра же запрётся в лесу и носа не высунет. — Нечего было за нож хвататься.

— Да как тут не схватится?! — возмутился Келл, мужественно давя свои крики. — У тебя такое лицо было, будто ты меня сейчас выпотрошишь!

Там, где на руке прорастали лозы, стали расцветать мелкие душистые цветочки. Келл смотрел на них так, будто они лично поведут его в дом умалишённых, как первопричина.

— Так, успокаивайся. Сейчас я тебя отпущу, а ты завяжешь язык в узел и пообещаешь, что не расскажешь об этом ни единой живой душе. Ты правильно меня боишься. Не советую испытывать судьбу, я, как видишь, ей не поддаюсь.

— …Тогда уж сначала нужно обещать, а потом язык завязывать, — выдохнул Келл. Образцом беспечности он не выглядел, но и до смерти испуганным тоже.

Лозы медленно отступили от его запястья, истончились, вернулись к Хэссию и пропали среди россыпи разноцветных лепестков. Хэссий всё ещё оставался настороже: если Саверский кинется к двери или закричит, в ход пойдёт сон-трава.

— Отлично, а теперь давай вообще о последних минутах забудем. Узнали друг друга, предотвратили поножовщину, всё как бывает при встрече старых друзей.

— При поножовщине именно что на ножах дерутся, — проворчал Келл, потирая руку. — А это что за ересь была?! Ты когда колдовству успел научится? Да разве так вообще колдуют?

— Хочешь жить — всему научишься. Не лезь не в своё дело.

Келл пригвоздил его долгим взглядом. Хэссий нахохлился и, наверное, ничуть на свой прежний зловещий вид не походил.

— Знал же, что что-то с таким «травником» нечисто. Хотел аккуратно всё разузнать, не давя. Разузнал.

— Я правда травник, — Хэссий немного расслабился и отпил чая. Келл за этим следил так внимательно, будто ждал ещё какой-нибудь магии. Желательно, тёмной и кровавой, чтобы подтвердить подозрения.

— Так понимаю, спрашивать, как ты выжил, бесполезно?

— Какой ты умный.

— А ты как был язвой, так и остался, — Келл встряхнул головой и на возмущённое «Кто бы говорил!» лишь отмахнулся. — Хорошо. Скажешь тогда, зачем пришёл? По наши души, отомстить?

— Больно вы мне нужны, — Хэссий, помолчав, плотнее укутался в плащ. — …Вербу хотел повидать.

— Её тоже листьями хватать собрался?

— Келл, — бросил Хэссий таким резким тоном, что Саверский вновь насторожился. — Добром прошу, хватит. Я просто испугался. А Верба — моя единственная подруга детства, и шагу я бы сюда не ступил, если бы не скучал по ней. Я не причиню ей вреда.

— Я просто осторожен. Почти восемь лет прошло, кто знает, каким ты вырос? Верба мне тоже дорога, что бы ты там не думал, и я о ней беспокоюсь. И об остальных тоже.

Интересно. За время его отсутствия Келл сдружился с Вербой? Раньше он с ней близок не был, хотя бы потому, что девочка не одобряла его хвастливость и нападки на Хэссия. Потом его не стало, а Келл повзрослел и поумнел.

Хэссий вздохнул. Да уж, первое впечатление он произвёл не слишком правильное. Хорошо, что на Келла, а не на кого-нибудь ещё. Детская вражда оставалось всего лишь детской враждой, и, видно, они оба её уже переросли.

— Я обещаю, Келл, что не причиню никакого вреда Вербе, пусть хоть она действительно заколет меня ножом. И остальным в деревне не буду делать ничего дурного… первым.

Келл не посуровел и не выдал какую-нибудь очередную колкость. Вместо этого лицо у него приняло непривычно задумчивое, почти печальное выражение.

— Я не выдам твой секрет никому. Обещаю, Хэсс…

На половине имени дверь вдруг распахнулась.

— Сыночек, что же ты не сказал, что у нас…

Мать Келла застыла в проёме, мгновенно побледнев при виде Хэссия. За плечо её держал муж с широко распахнутыми глазами, при чём ошарашился он ещё раньше супруги. Видимо, он расслышал имя.

— …Гость, — слабым голоском, словно призрак, закончила Саверская. Они с мужем так и застыли, не шевелясь.

Хэссию ничего не осталось делать, кроме как ещё отпить чаю и махнуть рукой в приветствии.

— Здрастье, тёть… Э, извините, позабыл ваши имена. Я тут заглянул к вам на минутку, но уже ухожу.

Он встал из-за стола, и старшие Саверские вздрогнули. Неожиданно, Келл подскочил ближе, обнял Хэссия за плечи и сказал небрежно, будто произошло и правда не больше, чем встреча старых знакомых:

— Представляете, ошиблись мы, Хэссий живой. Поведу сейчас к Вербе, такое чудо показывать. Телегу не разгружал, вернусь к вечеру, пока!

И вывел его сначала из дому, ко вновь залившейся лаем собаке, а потом со двора. Они шли молча, но вдруг Хэссий резко затормозил.

— Нет, стой. Сначала нужно сделать одно дело. Старик Вальш жив?

— Умер в прошлом году, — ответил Келл. — Бернарт один живёт. Все ему пеняют, что до сих пор невесту не нашёл, хотя желающих дам полно.

— Ну, мы не невесты, глядишь нам не откажет, — и Хэссий зашагал в направлении, в котором его сами понесли ноги, будто сами помнили каждую дорогу.

— Мы? С чего это мы? Это у тебя какое-то к нему дело!

— А чего тогда за мной идёшь?

— Хочу и иду, — Келл дёрнул плечами и горделиво вскинул подбородок, продолжая следовать. Хэссий невольно прыснул. Нет, всё-таки в некоторых вещах Келл остался прежним.

Бернарт открыл дверь чуть погодя, видно, как всегда был чем-то занят. Из угрюмого юноши он превратился в крепкого молодого человека, со шрамом на щеке и небритой щетиной.

Увидев их на пороге, он явно впал в замешательство. Келл быстро поздоровался, а Хэссий хмыкнул.

— Давно не виделись, Бернарт. Не бойся, мы не надолго, просто зашёл отдать тебе кое-что.

Он протянул вперёд украшенную узором флягу. Дыхание Бернарта на миг запнулось. Он принял флягу, поразглядывал сначала её, затем Хэссия.

— Войдите, — он открыл дверь шире и мотнул головой внутрь.

— Ты уверен? — Хэссий переглянулся с Келлом. Бернарт, жалующий гостей? Настолько он рад его возвращению?

Делать было нечего, зашли. Дом просторным, но тёмным. Немного меньше, чем в воспоминаниях. На одной из стен всё ещё висели чучела зверей, в шкафу стояли разные деревянные фигурки и игрушки. А вот часть мебели оказалась новой, и вообще жилище подверглось некоторой перестановке.

Бернарт усадил их за стол, но чай наливать не стал. Просто сел напротив и уставился напряжённым взглядом.

— Спасибо за твои советы, — решил разбавить неловкое молчание Хэссий. — Они мне в своё время очень помогли.

— …Слухи — ложь? — после ещё одной паузы спросил Бернарт.

— Эм, какие именно?

— О лесном духе.

Келл поглядывал на Хэссия, тоже ожидая ответа. Тот вздохнул.

— Как видишь, я цел и невредим, так что никого кровожадного в том лесу не обитает. Что ещё хочешь знать?

На сей раз Бернарт окинул взглядом их обоих, нахмурился ещё больше и скрестил руки на груди.

— Испытание было ложью.

— Да, я догадался, когда за мной не пришли. Избавились от меня с помощью жертвоприношения.

— Что вы знаете о пророчестве?

На сей раз уже Келл и Хэссий замолкли в изумлении.

— Об этом я ничего не слышал, знал только о каком-то чудовище, потому что подслушал разговор матери и отца, — сказал Келл, больше обращаясь к Хэссию.

— Я был там, когда они обсуждали это, — начал Бернарт. — На собрании. Они не просто так захотели от тебя избавиться. К тому же таким способом.

Тут раздался стук в дверь.

Хэссий вздрогнул и вцепился в ткань штанов. Все его мысли оказались заняты только бестолковым вихрем из слова «пророчество». Неужели у деревенских было что-то ещё, кроме домыслов и страха перед дурными совпадениями? Да откуда пророчество вообще могло взяться?

Бернарт подошёл к двери и открыл её. На пороге толпились несколько человек во главе деревенского старосты, седобородого старичка, что вежливо, но бесповоротно попросил хозяина дома дать войти. Лицо Бернарта посуровело подобно грозовой тучи, но он впустил незваных гостей.

Хэссий напрягся ещё больше. Рядом со скептическим взглядом осматривал входящих Келл. Староста, старшие Саверские, тётка-пасечница и плотник, когда-то вёзший Хэссия в лес, расселись за столом. Бернарт встал в стороне, подпирая стену.

— Здравствуй, внучок. Не ждали мы тебя, — начал староста, но Хэссий отмахнулся. Глаза Келла метнулись к этому движению, будто он ждал прорыва лоз.

— Давайте пропустим эту чепуху о вашей несомненной радости от моего возвращения и перейдём к делу. Что за пророчество?

Они замерли. Плотник, от которого несло перегаром, неловко кашлянул в ладонь. Пасечница плотнее закуталась в цветастую шаль и метнула недовольный взгляд на Бернарта. Мадам Саверская вздрогнула и прижалась к мужу.

Старик, похудевший и ещё более морщинистый, вздохнул и сложил руки в замок.

— Ах, вот так времена. Послушай, для начала я попрошу не держать на нас обиду. Сейчас я тебе всё расскажу, а ты решишь, достаточно ли ты вырос, чтобы найти силы прощать, согласен?

Взглядом Хэссия можно было резать камень.

— Кхм, пророчество… мы узнали его, когда пошли в Амарант. Ты тогда уже десяток лет жил практически на улице, и мы решили, что правильней будет отдать тебя в детский приют. Глядишь, в городе бы ты нашёл себе наконец место, да и возможностей там всяко больше.

— Ага, видал его. И чего же не отдали?

— Владелица приюта… Когда она узнала, откуда мы и о каком ребёнке речь, ужасно испугалась.  И поведала, что ты когда-то уже числился в их воспитанниках, хотя и недолго. В ночь, когда тебе исполнялся год, тебя подкинули к нам — а всё потому, что им было передано послание от некоего пророка.

Староста пощипал хилую бороду, глядя в стол.

— Пророк этот известен среди знатных людей, которые получают помощь от его видений, хотя личность его никто не знает. А тут он поведал о своём видении, ибо оно предостерегало об опасности.

Взрослые переглядывались меж собой. Хэссий нетерпеливо вскинул бровь.

— «Рождённый в канун омытых кровью рос, сын чёрного неба в беззвёздную ночь — есть ключ. В лесу ждёт зверь — не зверь, человечий — да не человек. Коли отрок расцветёт за лета́, из лесу выйдет тот, кто в силах разрушить град, кто пойдёт в охоту за душами.»

Повисло молчание.

Его нарушила пасечница:

— Не зря моя покойная тётка с ведьминым даром говорила, что не к добру это всё, — очевидно, под «этим всем» она имела ввиду появление Хэссия.

— Они не смогли заставить себя избавиться от тебя, — продолжил староста, — вместо этого подкинули нам. После мы поняли, что скорее всего из пророчества следует, что нужно отдать тебя тому самому существу, что ждёт в лесу, чтобы не свершилась беда и он не пошёл «в охоту». А теперь…

— А теперь вы все разочарованы, — убийственно ровным голосом сказал Хэссий.

— Можно подумать, мы сами желали губить ребёнка! — возмутилась пасечница, плотник опасливо на неё покосился. — На собрании большинство согласилось, что выбора нет.

— А тех, кто оказался против, поставили перед фактом, — подал голос Бернарт. — Как моего деда, например.

— Так вот почему его на празднике не было, — тихо хмыкнул Келл. На родителей он не смотрел, хотя те явно о нём беспокоились.

— Послушай, Хэссий, — староста наконец поднял взгляд. — Ты, как видно, вырос в достойного юношу. Ты можешь понять наш страх, и несомненно способен простить бедных людей.

Все затаили дыхание в ожидании ответа. Выражение лица Хэссия, тёмное и серьёзное, не поменялось.

— Способен я на многое. А прощать вас не собираюсь, хоть попадайте в могилы от раскания.

Он резко поднялся.

— Бернарт, спасибо за гостеприимство, — он благосклонно кивнул хозяину дома. — А теперь мне пора. Келл, ты ещё со мной?

— Да, идём.

— Сыночек! Келл, стой, погоди!

Но они уже вышли за дверь. Яркий свет заставил прищуриться, свежий воздух ласково накатил волной. На улице, как оказалось, уже собралась целая толпа.

— Глядите, взаправду вернулся! — радостно воскликнула какая-то кудрявая девушка, Хэссий её не узнал.

Все заохали и заахали. Большинство смотрела на него, как на чудом возвратившегося пропавшего, но некоторые — с нервозностью и даже ужасом. Те, кто знали о пророчестве.

Хэссий сжал губы и ушёл прочь, не здороваясь. Даже без знания истинных намерений испытания многие люди здесь отправили десятилетнего мальчика, что всю жизнь рос у них под боком, на верную, одинокую смерть.

Люди шептались, глазели, выглядывали со дворов. На счастье, дом Вербы стоял у самой окраины, и прохожие остались позади.

— Что у тебя случилось с родителями? — спросил Хэссий, чтобы хоть как-то отвлечься.

— Ничего нового. Просто я всё это время думал, что они захотели избавиться от ребёнка-сироты из-за каких-то суеверий, — Келл скривился и пожал плечами. — Правда не особо лучше, конечно.

Хэссий сочувственно напел. Да, Келл всегда имел тёплые отношения с родителями. Наверное, они в первый и последний раз разозлились и подняли на него руку тогда, когда Келл проболтался о «чудовище».

А Бернарт? В детстве Хэссий считал его очень взрослым, но ведь тогда ему было шестнадцать. Юнец, вынужденный наблюдать, как обычного мальчишку готовят на убой, к которому этот самый мальчишка ещё и пришёл за советом.

— Хэссий? — послышался молодой женский голос.

Хэссий замер. Поднял голову. На миг показалось, что всё это сон.

На фоне ярко-голубого неба старенького домишки с выцветшими ставнями, около низенького забора, стояла Верба. Хоть сейчас бери и пиши картину.

Она по-прежнему заплетала волосы в две чёрные косички, истончившееся с годами. На голове красовалась белая косынка. Она так и осталась худенькой и хрупкой, но черты её обрели плавность и женственность.

Верба приоткрыла губы и поднесла руку к груди, но вновь встала неподвижно, не произнеся ни слова. Её глаза, не отрываясь, глядели на Хэссия.

Она так выросла. Неужели это и правда та девочка, что дарила ему вышитые платки, девочка, которая оставалась с ним не только ради игр, но и чтобы утешить?

Словно вчера она танцевала с лентами в косах в свете костра.

— Верба, — выдохнул Хэссий и сделал шаг. Вдруг стало так спокойно, так правильно, что улыбка сама расцвела на лице.

— Ты правда живой, — промолвила Верба. — Я думала... Никогда больше тебя не увижу.

— Извини. Извини, что не пришёл раньше, — Хэссий наконец подошёл к ней ближе. Ха, она всё ещё немного выше него. Какая приятная знакомость. — Не мог. Но недавно понял, что очень хотел бы хотя бы сказать привет. Я скучал.

— Я тоже скучала, — Верба поморгала, прогоняя слёзы.

Хэссий улыбнулся ещё шире, раскрыл руки и наклонился для объятья, но его остановила девичья ладонь на груди. Он удивлённо моргнул и отступил. Улыбка померкла.

— Хэссий. Погоди. Я должна тебе сказать... Ты должен понимать, — Верба опустила взгляд в землю и сжала в руках ткань юбки. — что прошло уже много лет. Пожалуйста, не думай, что мы так же близки, как были в детстве, и что ничего не изменилось.

Хэссий сжал губы. Стало больно, как если бы воздух в груди свернули в тугой комок.

Но ничего. Его и так сегодня все опасаются.

— Я понимаю, — тихо ответил он. — Прости.

На секунду Верба показалась ещё более несчастной, чем когда говорила, но тут же улыбнулась — робко, но ободряюще.

— Но мы всё ещё можем заново стать друзьями, — она обхватила его ладонь обеими руками, холодными и натруженными. Настоящими, не тающими от касания, как зыбкое видение. — Хэссий, Хэссий, не смотри так грустно, я ведь заплачу, а это надолго. Ты голоден?

Она мягко потянула его за собой, но остановилась прямо за калиткой в ожидании. Хэссий за этот день успел пережить такую кутерьму чувств, что все они сейчас отпрянули от груди, развернув мятый клубок дыхания, легли и превратились в одеяло усталости.

Он приподнял уголок губ и позволил завести себя во двор. Верба заглянула за его плечо и чуть повысила голос.

— Келл, ты пойдёшь?

— Я не знаю... Если не помешаю? — он вопросительно глянул на Хэссия.

Тот приглашающе кивнул головой и вздохнул.

— Заходи, репейник, раз уж домой не хочется. Будем твои сплетни слушать, да, Верба?

И Верба наконец улыбнулась не печально и не робко, а искренне.