Его Слабость

Мария пришла домой поздно вечером, как всегда — шум за дверью, молниеносно прокладывающий путь через тёмные коридоры квартиры. Она сняла обувь у входа, закинула сумку на стул в кухне и, не включая свет, пошла в свою комнату.

Квартира была слишком просторной для одного человека. И слишком туманной от воспоминаний.

Сергей уехал в Москву на очередную деловую поездку, и, казалось, тишина наполняла пространство её жизни. Она не звонила ему, не писала. У неё не было для этого сил. Он был всего лишь своим, отдалённым человеком, который вечно где-то летал и посылал деньги.

Она выключила телефон, положила его на тумбочку и подошла к зеркалу, что висело на стене напротив её кровати. Оглядела себя, словно пыталась найти какую-то изменённую черту в своём отражении.

Мария снимала платье, на котором висела тяжёлая металлическая цепь — символ её ночной жизни. Руки невольно замирали на коже, когда она пыталась стереть с себя те образы, что крутились в голове. Иногда ей казалось, что она может полностью стереть свою личность, просто смыв ту грязь, которая оставалась после каждого выступления. Но этого не было. Она не могла быть просто обычной студенткой. Или дочкой богатого папы. Её жизнь была многослойной, а вот эти слои… они не сходились.

Она заглянула в свой дневник. Небольшие записи, мысли, что не могли бы быть озвучены. Некоторые заметки были размыты слезами. Кто знал, сколько ночей она потратила на то, чтобы просто заснуть.

Закрыв его, она подошла к полке, где лежала коробка с книгами и несколькими неотправленными письмами. В одном из них было написано: "Я не могу быть тобой, но почему ты не можешь быть мной?"

Это письмо она написала маме, которая не хотела возвращаться, не отвечала на её звонки. Боль от этого была знакома, и ей не удавалось освободиться от ощущения, что она — просто пустой сосуд.

Мария подошла к окну, приоткрыла его, чтобы пустить свежий воздух. Под её ногтями по-прежнему оставался след от испорченного лака, который она не успела стереть после последней смены. Закурила сигарету, наблюдая за огнями города, скрывающимися за туманом. Иногда ей казалось, что ей нужно было уйти из этого города, куда-то далеко, забыть всё — но куда бы она ни ушла, её жизнь всё равно оставалась бы за ней. За дверью.

И вот тогда, на минуту, когда она затушила сигарету, её взгляд остановился на тени за окном. Алексей. Она знала, что он всё ещё там, рядом, даже если не было видимости его присутствия.

Он будет там.
Пока я не решу, что делать с этим.

Она снова закрыла окно. Спокойно. Так, как она всегда умела.

Её холод не рождён природой. Он — как лёд, который нарастал годами.
Как защитная броня, которую она научилась надевать с детства, чтобы не остаться голой перед миром.

Сначала она просто скучала по матери. Потом — перестала.
Сергей был рядом, но всегда по телефону, в коротких, чётких репликах:
«Как учёба?»
«Деньги перевёл.»
«В понедельник встреча, не забудь.»

Он не знал, что она больше не завтракает. Что спит по три часа. Что иногда курит на балконе ночью, смотря в небо и мысленно спрашивая себя: зачем вообще всё это?

Ей казалось, что она — пустая.
Умная, красивая, нужная многим, но не желанная по-настоящему. Не любимая.
Поэтому она ушла в танец.
В ночь.
В маску.
Потому что только там её смотрели так, как она хотела — пусть и временно, пусть и фальшиво.

Университет.
Утро. Серое небо, капли дождя на окнах, и раздражающе бодрые студенты, спешащие в аудитории.

Мария вошла в корпус на двадцать минут позже пары.
Смела? Нет. Просто плевать. Она пришла — и на этом спасибо.
Взгляд — снисходительный, в сумке наушники, кофе из автомата в руке.

Она не спешила. Медленно поднималась по лестнице, отстукивая каблуками по мрамору, как будто каждое движение — это вызов: Да, я здесь. И что дальше?

В аудитории, когда она вошла, преподаватель замолчал. Все повернулись.
Она не извинялась. Не оправдывалась.
Села на последнее место. Вытянула блокнот. Улыбнулась про себя — насмешливо, почти незаметно.

— Доброе утро, Мария, — сухо сказал преподаватель.
— Уже день, — мягко поправила она и посмотрела в окно.

За спиной кто-то хихикнул. Кто-то зашептался.
Но ей было всё равно.

Им всем так легко быть «нормальными»…
Она не была. И уже давно не пыталась.

Среди всех лиц в аудитории был только один взгляд, который прожигал. Серо-чёрный.
Алексей.
Сидел на другом конце зала. Делал вид, что слушает лекцию, но он чувствовал: она здесь.
И она чувствовала — он смотрит.

Толпа студентов шумно высыпала из аудитории.
Мария вышла последней — не из вежливости, просто не хотела толкаться.
На ходу достала сигарету, не зажигая — привычка. Она просто держала её в пальцах, как что-то стабильное, как паузу в дыхании.

— Мария, — голос позади. Спокойный, уверенный.
Она обернулась. Алексей. Всё такой же — сдержанный, аккуратный, будто просчитанный до миллиметра.

— Ты редко бываешь на парах, — начал он, будто между делом. — Но когда появляешься, преподаватели нервничают.
— Надеюсь, не падают в обморок, — отозвалась она спокойно, даже не улыбнувшись.

Он усмехнулся и продолжил, делая вид, что просто болтает:
— Вчера видел твоего отца. Совещание по новым контрактам, все серьёзные, сосредоточенные. Сергей Лебедев в своём репертуаре — без лишних слов, только цифры и результаты.
— Как мило, — ответила Мария сухо. — Надеюсь, вы обсудили его любимую тему — «что делать с тупыми сотрудниками»?

Алексей прикусил щёку, сдерживая улыбку.
— Он тебя упоминал.

Мария резко повернулась к нему, её карие глаза на мгновение метнули острое, но равнодушное:
— Наверное, как очередную статью расходов.

Она остановилась. Сигарета в пальцах задрожала едва заметно.

— Слушай, я не... — начал он, но она перебила:
— Если хочешь обсудить деловые вопросы, советую делать это с кем-то, кого это волнует. Я просто студентка, помнишь?

Её голос — ровный. Без грубости, но и без намёка на тепло.

— Да, — кивнул он. — Но ты ведь не просто студентка.

Она посмотрела на него. Внимательно.
И ответила чуть тише, почти шепотом:
— Это тебя и заводит, да?

На миг он замолчал.
Она отвернулась, будто разговор окончен, и пошла по коридору прочь — спокойно, неторопливо.

Алексей остался стоять. Его взгляд следил за её спиной, за этим лёгким, надменным движением.
Он знал: она только что выбила у него почву из-под ног.
И всё же — это только разжигало интерес.

Тишина — редкий гость в этом месте.
Бархатная музыка струится в воздухе, в ней — дым, алкоголь и жадные взгляды.

Она выходит на сцену. В платье, чёрном как ночь, облегающем, с разрезом до бедра. Свет выхватывает её очертания, тени скользят по коже.
Губы — снова чуть искусаны. Глаза — будто не видят никого, но притягивают всех.
Мария двигается медленно, без спешки, каждый жест — отточен, будто на грани ритуала. Не ради публики — ради себя.

Среди гостей — Алексей.
Он в том же полутени зала, бокал виски в руке. Но он не пьёт. Он смотрит.
Его лицо будто застывшее — нет ни улыбки, ни напряжения. Только взгляд.
Пронизывающий.
Залипающий.

Он уже не делает вид, что оказался тут случайно.
Он пришёл, чтобы смотреть.

А она… замечает его. Но не смотрит прямо.
Она играет. Не с ним — с собой.
Но он чувствует — всё, что она делает на сцене, каким-то образом всё равно касается его.
Будто она знает, что он там. И дразнит.

Мария спускается с подиума.
Ловко, грациозно. Проходит мимо столиков. Мужчины тянут руки — она отстраняется.
И вот — их стол. Он не делает жестов, не зовёт. Она просто подходит сама.

— Виски? — кивает на его бокал.

— Только наблюдаю, — отвечает он, чуть хрипло. — Сегодня ты играешь на поражение?

Она улыбается уголками губ, едва.
— Сегодня я просто в своей роли. А ты?

Он не отвечает. Его взгляд цепляется за её лицо, за горечь в этих глазах, за тонкую, почти незаметную боль, которую не спрячешь даже под макияжем и блеском сцены.

— Ты слишком хорошо играешь, — тихо говорит он. — Становится интересно, где заканчивается шоу и начинается ты.

Она наклоняется ближе, почти касается его щеки дыханием.

— А может, я и есть шоу, Воронцов?

И уходит.
Легко, будто и не подходила вовсе.

Он остаётся сидеть, сжимая бокал.
Она снова исчезает в танце, в игре, в дыме.
А он — в ней.

Большая переговорная с панорамными окнами.
На столе — папки, графики, чашки кофе и вода без газа.
В кресле — Сергей Лебедев. Чёткий, собранный, с голосом, не терпящим слабости.

Алексей сидит напротив, спокоен, но взгляд его выдает внутреннее напряжение — незаметное, только тем, кто знает.

— Ты видел расчёты по питерскому проекту? — хмуро бросает Лебедев, листая документы.
— Да. Не вижу смысла в лишнем финансировании. Оно не принесёт отдачи, — коротко отвечает Алексей, чуть дерзко, но уверенно.

Сергей смотрит на него.
Оценивающе. Словно чувствует: что-то в нём поменялось.
Но не может понять, что именно.

— Ты какой-то… не в себе.
— Не выспался, — пожимает плечами Алексей. — Всё остальное — в норме.

Сергей кивает, возвращается к цифрам, и тут в его голосе скользит фраза:
— Кстати. Мария снова не отвечает на сообщения. Я всё больше думаю — зря её сюда оставил.

Алексей молчит.
Внутри — едва ощутимый толчок. Как будто его поймали. Хотя он ни в чём не виноват.
Пока.

— Она замкнута, как её мать, — продолжает Лебедев. — Живёт в своей реальности. Неизвестно, с кем водится, чем занимается…

Алексей резко поднимает взгляд.
В голосе Лебедева — раздражение, пренебрежение. И это злит.
Неожиданно сильно.

— Может, она просто делает то, чего от неё не ждали, — спокойно, но с оттенком стали отвечает он.
— Что?
— Вы сказали: «неизвестно, с кем водится». Но вы ведь не пытались узнать. Вам вообще интересно, что она чувствует?

Тишина.
Секунда. Две. Слишком долгая пауза для делового разговора.

— Алексей, — говорит Лебедев медленно. — Ты не путаешь роли?
— Нет, — отвечает он, не отводя взгляда. — Просто иногда полезно не видеть в людях только свои ожидания.

Лебедев всматривается в него. Молчит. Потом откидывается на спинку кресла, сдвигая брови.

— Ты слишком эмоционален сегодня. Это не похоже на тебя.
— Просто бессонная ночь.

Он лжёт.
Он впервые за долгое время лжёт Лебедеву.
И впервые — в мыслях видит не бумаги и сделки, а её.
Мария.
На сцене. В универе. Угрюмой. Дразнящей. Настоящей.