Глава 14
Анита Хейзел
Один... Два... Три...
Сердце несмело запорхало в груди. Робкие, такие тихие, испуганные толчки пронзили тишину внутри меня. Мне казалось, оно затихло. Разлетелось на осколки, как хрустальная ваза, и его не собрать. Мне казалось, свет померк и теперь везде непроглядная темнота, но это я ослепла. Когда тебе делают больно, мир вокруг не меняется. Все те же эмоции, чувства, события, улыбки, просто ты не впускаешь их в свою душу. Закрываешь на замок дверь, заколачиваешь окна, прячешься в самый дальний угол и страдаешь.
Я не понимала, что со мной происходит. Все такое острое, настоящее, притягательное. Словно, ты погрузил ладонь в самое жерло вулкана, но лава не обжигает. Она ласкает. Вытесняет твою кровь, наполняет каждый сосуд и запускает все заново.
Так приятно.
Мягкие губы Юджина ласкали кожу на шее. Он оставлял влажные следы, когда слегка облизывал, отчего я каждый раз вздрагивала. Пальцы перебирали волосы на затылке, ладони сжимали талию. Жар его тела окутывал собой, а этот горьковато-пряный аромат парфюма завораживал мысли.
Только он никогда не находил шрам безобразным. Помню, как в детстве, О'Кеннет дрался с ребятами, которые меня обижали. Я была маленькая: плакала и стеснялась, пряталась в своей комнате, натягивая ворот гольфа к самому подбородку, а Юджин, только увидев мои слезы, срывался на улицу. Он никогда ничего не говорил, просто приходил спустя час сам с царапинами на лице, но сияя улыбкой. Я обрабатывала его ссадины и прикрывала перед Сибил и Эрнестом, говоря, что друг сорвался со стены собора, когда мы на него лазили.
Юджин был моим детством, а сейчас он превращался в настоящее.
— Ани... Оттолкни меня. Скажи «нет», и я больше не посмею осквернить твою чистоту. Предотврати каждое возможное действие, — сейчас в его голосе не было ни капли наигранности. — Потому что, если ты ничего не сделаешь, если ты своим молчанием ответишь «да», я не остановлюсь, пока не получу тебя. Гребанных три года ты носила кольцо моего брата, улыбалась ему и принадлежала, но сейчас... Сейчас я ближе, чем он, — этот шепот, эти губы, эти руки, даже, если бы я хотела, ничего бы не сделала. — Анита, убей меня сейчас или давай же умрем вместе...
О, Боже.
Что мы делали? Уединялись в заброшенной церкви, в исповедальных кабинках и разговаривали о грехах? Я позволяла мужчине прикасаться ко мне, так разговаривать и целовать? Да. Господи, да, и это было лучшим в моей жизни.
Юджин втянул в рот мочку моего уха, и я застонала. Бесстыдно, грязно, громко выдохнула звуки удовольствия. Глубоко внутри хотелось большего. Я начала ерзать бедрами – ткань трусиков натягивала, не унимая пульсацию. Если простой поцелуй, даже не в губы, так приятен с ним, что будет...
Ради всего святого.
— Ох, Юджин, — я закатила глаза и обняла его за шею, рефлекторно прижимая к себе.
Кажется, только этого он и ожидал. Нетерпеливо мужчина дернул на себя. Я ударилась коленками о перегородку исповедальни, но не заметила боли от удара. Влажный, жаркий рот накрыл длину шрама. Юджин посасывал, прикусывал, скользил языком по выступающим венам и трогал меня. Словно тысячи рук обнимали талию, спускались к бедрам и ногам. Пальцы щекотали ребра и в следующую секунду обрисовывали силуэт плеч. Свободная ткань платья мялась под натиском, задиралась, будоража нервные окончания. Его пиджак скатился на пол вместе с моим шарфиком, но разве это волновало?
— Ты молчишь? — я почувствовала, как его губы растянулись в улыбке на моем горле. — Анита, ты же понимаешь, что я сделаю с тобой? Не в этом старом соборе, где все в пыли. Не в твоей мастерской ночью, когда ты позволяешь любоваться тобой, оставляя открытыми двери. Не на кухне, не в коридоре или конюшне. А в постели. Милая, знаешь, что я сделаю?
Пульс участился. Легкие пекли от частого дыхания, но я еще теснее жалась к нему, боясь упустить хоть одну фразу.
— Я покажу тебе Господа, — мой центр сжался от предвкушения. — Я заберу твою девственность, Лиси. Я. Это буду я. Не мой брат. Ты никогда не будешь кричать его имя. Я вытесню любовь к нему. Мой член не оставит места в тебе для мыслей о нем. Знаешь, как это будет? — я начала тихо скулить: каждая его ласка – острая иголка, жалящая изнутри. — На кровати. Ты подо мной. С широко разведенными ногами. Не будет больно, Анита. Я обещаю тебе. У меня достаточно опыта, чтобы сделать тебя счастливой. Ты будешь кончать для меня, милая. Я – О'Кеннет, но не он. Дезмонд такой глупец...
Голова закружилась. Я стиснула в руках рубашку Юджина, переставая различать реальность. Наверное, это чувство и называют страстью? Если так, то оно жестоко. В моем хрупком теле бушевало цунами. Его волны омывали промежность, морская пена застилала глаза, а порывы ветра возбуждали волоски на теле. Может, знай, я мужчин и грех с ними, не реагировала бы так остро, но это было впервые. Куда исчезла та невинность, что волновалась между нами? Куда пропал тот милый, веселый парень, что любил острые шутки, но никогда не касался ими меня?
Правильно ли это? Юджин брат того, по кому страдало мое сердце. Еще три недели назад я была помолвлена с Дезмондом. Еще три недели назад я мечтала о нем, о нашем будущем. Три недели назад он разбил мне сердце, а теперь оно вновь бьется рядом с его отражением? Мне было страшно. Страшно, что я могла до сих пор видеть его в Юджине. Он не заслуживал этого. Не заслуживал тени, не заслуживал роли быть отвлечением, но я так хотела тепла.
Все детство я была так одинока – именно после его отъезда. Больше поместье не смеялось, не забавляло меня и не привлекало. Никто не прятал мои рисунки в темный альков на чердаке, не дразнил за грязные руки в краске и... Не приносил мне ужины в мастерскую, когда я увлекалась картинами. И пусть у нас разница в шесть лет, я всегда чувствовала его душу. Даже, когда он был далеко.
— Знаешь, почему церковь запрещает любить? — наконец смогла прошептать я.
Он пожал плечами, все еще не отрываясь от моей кожи. Не знай, я его так давно, сказала бы, что внутри этого мужчины живет вампир, что жаждет крови. Зубы проходились по вене, слегка прикусывали, а потом виновато язык зализывал следы. Как же хорошо он ощущался.
— Тогда мы понимаем, что Господь не в вере, а в ощущении друг друга. Это однажды мне сказала женщина у храма. Может, нам двоим давно не хватает этого света? Мой угас, а твой еще не горел. Это не значит, что я готова примкнуть к твоему греху, но я хочу его принять, Юджин. Ты – не твой брат, покажешь мне это?
Сильное тело под моими ладонями затряслось. О'Кеннет отпрянул, мягко обрисовал пальцами линию моей челюсти, а потом наклонился к уху, касаясь его самыми губами:
— Знаешь, что отличает меня от Дезмонда? — молния пронзила позвоночник. — Я не оставлю тебя невинной.
Юджин отстранился. Он отыскал рукой на полу мой зеленый блестящий шелковый шарфик и сжал его в кулаке. Я проследила за этим и покраснела. Только мне известно, что нижнее белье под платьем такого же цвета. И что ткань в его руках так похожа на трусики.
В поместье мы вернулись через пару часов. После произошедшего в заброшенном соборе, я трусливо спряталась в машине Юджина, с каждой секундой краснея все больше и больше. Моя решимость осталась в той кабинке. Выйдя оттуда, я, словно вновь стала святой Анитой. Только этот мужчина был способен стереть границы моей дозволенности. Это не значило, что я была готова к тому, чего хочет тело. Просто... Просто, прикоснись я к его внутреннему свету, смогу прозреть?
Слепая любовь. Разве она может быть настоящей?
За окном лил дождь. Я прислушивалась в абсолютной тишине к стуку капель о металлический внешний подоконник. Ветки царапали крышу и стучали в мое окно. Из-за лунного круглого диска по комнате разгуливали тени.
Я перекатилась на спину, прижала ладонь к груди и попыталась успокоиться. Синие вспышки прорывались сквозь сплющенные веки, как свет фонаря. Шрам начинал печь, все конечности немели, а губы в истерике дрожали.
Удар! Гром за окном заставил вздрогнуть. Я до боли сжала глаза, и прикусила между зубов нижнюю губу.
Мне уже не шесть лет. Гром не страшен. Он не тот, что был рядом со мной, когда произошла авария. Я со всхлипом втянула полные легкие воздуха, чувствуя металлический запах крови. Моя память, как защищала, так и убивала.
Слезы прокатились по щекам.
Удар! Удар! Удар! На улице молния сверкала одна за другой, наполняя стены поместья грохотом.
...кровь. Ее так много. Если бы я могла повернуться, она была бы везде. Распущенные волосы липли к спине, к вискам и попадали в рот, когда я громко плакала. Болело все. Особенно шея. Я не могла ей повернуть. Ремень детского кресла пережимал живот, и, если бы не мамин голос, я бы перестала терпеть.
— Все хорошо, милая, — странно, но она не волновалась. — Скоро ты будешь в безопасности. Потерпи еще немного, крошка.
Я попыталась тронуть ее за плечо, но не смогла дотянуться. Легкие пекли из-за запаха гари, а в носу щекотало из-за зловония. Словно сама смерть. Но разве она пахнет? Папочка так странно сидел за рулем. Не знаю, как долго, мы здесь уже находились, но он не двигался. Голова опущена вниз, рука лежит на руле и кровь... Она везде.
— Анита, все в порядке, дорогая. Сейчас тебе помогут. Просто слушай мой голос, доченька...
Мамочка. Моя мамочка. Почему же папа молчит? Так хотелось спать...
— О, Господи, — простонала я, вскакивая с постели.
Еще один грохот ударил по ушам. Ветер усилился. Лампа у изножья кровати замигала и выключилась. В тонкой полоске, прерываемого света, смешанного с сиянием молнии, я увидела силуэт. Длинные волосы, стройная фигура и светящиеся такие же, как и мои, разноцветные глаза. Больше не в силах терпеть, я сорвалась со всех ног в коридор. Сердце опускалось вниз. Из-за страха сводило в животе и начинало тошнить. Я прижала ладонь к губам, и метнулась к лестнице.
Просто из-за бури погас свет. Шепот из детства – игра моего сознания. Никого нет. Призраков не существует. В машине все были мертвы, и никто не мог разговаривать.
Мои пижамные штаны колыхались из-за судорожного бега. Рубашка сползала с плеч, но мне было плевать на внешний вид. Я просто хотела спрятаться там, где все детство это делала. У окна в гостиной с видом на задний двор. Всякий раз, когда случились приступы, меня находили здесь. Не знаю почему, но вид качающегося леса успокаивал. Я не боялась темноты, даже, когда она оживала.
Скатившись по стене на пол, я уткнулась лбом в колени, чувствуя, как меня колотит из-за рыданий. Слезы бесшумно стекали по щекам, капали на синий пижамный шелк, оставаясь пятнами. Так только весной и летом. Скоро пройдет сезон бурь и вновь все будет нормально. Все пройдет. Все пройдет. Все пройдет.
Сердце срывалось в груди.
— Эй? — раздалось совсем рядом.
Я еще сильнее зажмурилась и начала раскачиваться из стороны в сторону. Этот голос... Сейчас он не был похож на шепот из прошлого.
— Анита, с тобой все хорошо? — легкие шаги замерли рядом, и женщина еще раз мягко произнесла: — Анита? Тебя же трясет, черт.
Я подняла голову из своего укрытия. Два огромных, перепуганных блюдца голубых глаз уставились на меня. Светлые волосы в темноте казались практически белыми, а скулы впалыми. На ее лице заиграла синяя полоска непогоды.
— Тереза? Я... здесь... — губы дрожали. — Я... Ох...
— Эй, — девушка отложила на пол пачку сигарет и зажигалку, присаживаясь на колени. От нее так приятно пахло цветами. — Я знаю эти гребанные приступы. Просто дыши со мной, ладно? Вдох... Выдох...
Мисс Уолис накрыла мои ладони своими. Ее тепло проникло под кожу, немного успокаивая. Я начала рвано хватать ртом воздух. Постепенно пульс замолкал, виски переставали пульсировать, а перед глазами не кружило. Слезы все еще лились по щекам, но мне стало легче. Блондинка отзывчиво улыбнулась, привались спиной к поверхности окна и жалостливо спросила:
— Давно у тебя это?
Меня все еще трясло. Я просто кивнула и поджала под себя ноги, прикрывая ладонью шрам. Он тянул и пек.
— Сны? — она подкурила сигарету и выдохнула ягодного дыма.
У Юджина пахло терпкостью и даже землей, но ее дым мне понравился больше. Как земляника, совсем свежая с капельками росы.
— Нет, — я перевела взгляд на раскачивающиеся дубы. — Молния и гром.
— А у меня были сны, — ее голос притих.
Тереза оперлась руками в колени и продолжала курить. Светлячок становился ярче, когда она втягивала, и это свечение было единственным сейчас в особняке. Я немного ближе к ней придвинулась, будто к костру, от которого мне хотелось согреться. Мисс Уолис не была ненавистна мне, как для Сибил.
— Были? Это прошло?
— Да. Уже да. Полностью.
— А что вы делали?
— Господи, Анита, — блондинка рассмеялась, но ее глаза оставались добрыми. — На «ты», ладно? Мне всего двадцать два.
Я осмотрела эту роскошную девушку и не могла поверить, что она старше меня всего на три года. Наверное, я всегда буду уступать таким? У нее были прямые, до плеча волосы. Пухлые губы, сейчас бледноватые из-за отсутствия косметики. Кожа сияла и была без единого шрамика и морщинки. Я невольно опустила взгляд на себя, усмехаясь. Что моя маленькая грудь против ее, наверняка, третьего размера? Что мои глаза против ее взгляда чистейшего озера? Вот почему ее выбрал Дезмонд: Тереза была прекрасна.
— Прости, как ты избавилась от кошмаров? — поправила я, вытирая слезы рукавом пижамы.
У нас были похожие: рубашка и штаны от Victoria Secret. Только у нее розового цвета.
— Цветы и... Дезмонд, — она виновато глянула на меня. — Анита, если бы я знала, что этот лживый ирландец помолвлен, я бы не подпустила его к себе. Мы не поговорили, хотя должны были. Я не умею просить извинений. Это все такой бред, — она смешно скривилась, стряхивая пепел сигареты прямо на пол. Совсем, как Юджин. — Но, прости меня, Анита.
Мне нужно было ей что-то ответить? Я обняла себя за ноги, положила подбородок на колени и слабо улыбнулась. Помню, когда первый раз увидела ее в Чикаго. Экстравагантное платье, красные губы и запах шампанского. Тереза понравилась мне. Меня всегда привлекали люди, которые были ярче.
Почему я не ревновала ее к Дезмонду? Почему сейчас хотела разговаривать?
— Я счастлива, что ты любишь его, — молния вновь сверкнула на полу, и прокатился гром.
Я вздрогнула.
— Да, — Тереза нашла мою ладонь и подбадривающе сжала. — Никогда не думала, что полюблю вообще кого-то, кроме себя. Тем более мужчину, но, что-то есть в О'Кеннетах, да? — я побледнела и кивнула. Казалось, сами стены дрожат из-за грозы. — Анита, почему молния?
Я сглотнула, развернулась к ней спиной и убрала волосы, открывая шрам.
— Авария. Мне было шесть. Я... провела девять часов в машине с мертвыми родителями. Я не помню удара и вообще, как все произошло, только... Только голос и запах крови. Тогда стояла такая же погода. Дождь стучал по крыше, молния ударяла в землю, где была перевернута наша машина.
— Черт, — сдавленно шепнула блондинка.
Она прикоснулась к рубцу, провела до ворота пижамы и не стала спускаться ниже. Я опустила волосы и вновь вернулась на место.
— Он безобразный, — пожала я плечами, вспоминая, как Юджин целовал меня там.
— Знаешь, что безобразно? — она затушила сигарету и вложила бычок в пачку. — Актерский спектакль Сибил. Или сочетать красное с зеленым, а еще странные шляпки, пахнущие нафталином, и быть сексистом. Ты прекрасна, детка: со шрамом или без. Знаешь, что? Если тебе не комфортно с ним, сделай там тату? У меня у подруги есть на шее – ласточка, а ты набей надпись: «Дезмонд козел».
Я рассмеялась.
— Дезмонд козел?
— Да, — улыбнулась она. — Хотя, я предпочитаю «сексист» или «гребанный Кеннет». Хочешь, вместе такое сделаем?
— Что значит «сексист»?
Тереза выпучила глаза. Она усмехнулась, заправила волосы за ухо и таинственно зашептала.
— Тот, у кого есть член. Серьезно. Мужчины всегда думают, что, раз мы девчонки, то слабее них. Я раньше работала официанткой и могу тебе честно сказать. Когда я давила шпильками их яйца, они плакали, как маменькины сыночки.
Моя грудь сотряслась от хохота. Я схватилась за живот, уже не обращая внимания на вспышки за окном. Девушка легкомысленно пожала плечами и уставилась в темноту гостиной. Я проследила за ее взглядом, замечая, что она смотрит на картину с маленькими Дезмондом и Юджином. Мальчишки баловались у фонтана, разбрызгивая воду. Перспектива немного хромала, но эмоции были очень чисто переданы, отчего, казалось, можно было услышать детский смех.
— Дезмонд не похож на Эрнеста, — прищурилась Тереза, переводя взгляд выше. — Вот на этого человека, да. Все мужчины так странно одинаковы между собой, но... у них, будто, взгляд различается.
— Это Дэрин О'Кеннет, — вспомнила я, рассматривая холст. — Отец Эрнеста и дедушка братьев.
— Дедушка. Наверное, из-за этого такое сходство.
Я наклонила голову, так же, как и она, сравнивая лица. Вся северная стена над камином была увешана портретами. Дэрин был брюнетом с седыми висками, густой щетиной и пронзительными глазами. Они у всех мужчина были серыми, просто его... как февральская вьюга. У Эрнеста же был властный, более серебряный взгляд, когда у его отца практически белый.
— Это так жутко. Реинкарнация душ? Я никогда не видела, чтобы все поколение мужчин были практически на одно лицо, — прошептала Тереза, вновь подкуривая.
— Что-то в О'Кеннетах есть? — передразнила я ее. — Почему ты в гостиной?
— Курю. Дезмонд не любит дым. Я, естественно не собираюсь бросать и меня не останавливает курить дома в постели, просто... Сейчас ему тяжело. Я не хотела будить Деза. Он страдает, как и Юджин, внутри себя. Ненависть к родителям убивает нас самих.
Я грустно уткнулась носом в колени, просидев с ней в тишине. Не знаю, Тереза намеренно осталась со мной до рассвета или нет, но я была благодарна ей. Только, когда буря стихла, девушка сонно поднялась, прикрывая рукой зевок.
— Спасибо, что успокоила меня.
— Мы, девочки, должны держаться вместе, — прищурила она хитрые глаза. — Дай мне знать, если кто-то из братьев будет тебя обижать? У меня черный пояс по метанию шпилек.
Тереза расхохоталась, приобняла меня и обернулась к лестнице. Я проследила вслед за ее спиной с тонкой талией.
Она не такая, как говорит о ней Сибил.
Я рада, что именно ее он полюбил.