IX.
ARIANNA
Я не сразу поняла, что произошло. В одно мгновение мы были в машине, в этом безумии, между скоростью, рёвом мотора и его рукой, сжавшей мою. А в следующее — вспышка света, глухой, звериный удар, и я закричала. Нас швырнуло вбок, машина закружилась. Меня ударило плечом о дверь, стекло разлетелось, и я услышала, как где-то рядом захрустел металл. Всё застыло. На пару секунд наступила мёртвая тишина, нарушаемая только треском чего-то задыхающегося в двигателе и моим собственным сердцебиением. Я сидела, не понимая, где я. Тело било мелкой дрожью, в ушах звенело. Я пошевелилась, ремень тянул грудь, больно, но не критично, я была цела.
— Энзо, — прохрипела я.
Он не ответил. Я повернула голову. Он был рядом. Грудь его не поднималась как раньше. Голова опущена, левая рука сжата в кулак. Кожа на лице бледнее обычного, губы приоткрыты. В темноте казалось, что всё нормально, но потом я увидела кровь.
—Пожалуйста! Скажи что-нибудь! Пожалуйста!
Он моргнул, был в сознании, я видела это.
—Ари... — хрипло выдал он. — Выходи... из машины...
Я покачала головой.
—Нет! Я не оставлю тебя! Нет, Энзо!
Его пальцы касались меня, страх сковал горло.
—Ари... — еле прошептал он. — Вдруг взорвётся... Пожалуйста...
Кровь медленно стекала по его боку и на сиденье. Пропитывала его футболку в области груди.
— Энзо! — закричала я, расстёгивая ремень и бросаясь к нему. — Энзо, проснись! Посмотри на меня! Пожалуйста, очнись!
Я хлопала по его щеке, трясла за плечо. Лицо его качнулось, но реакции уже не было. В панике я схватилась за ремень безопасности, он не поддавался. Кровь уже была на моих руках, на лице, я не понимала, откуда — от него или от меня. И мне было плевать. Я просто хотела, чтобы он дышал.
— Ты не можешь умереть! Ты не можешь, Энзо! — кричала я, сбиваясь на всхлипы.
Мир сжался до размеров салона машины. Только я и он. Он, у которого всегда был огонь в глазах, чья ярость, чьё безумие, чья одержимость казались мне чем-то пугающим... но сейчас они были нужны. Мне было нужно, чтобы он снова сорвался, снова рявкнул, снова поймал мой взгляд так, будто я принадлежала только ему. Я пыталась понять, что страшнее — что он может умереть или то, что перед этим поцеловал меня, и это был лучший поцелуй в моей жизни. Настолько правильный, что от него горело всё внутри. Настолько ужасный, что он был от того, кто, как я думала, был мне братом.
— Энзо, — шептала я, хватаясь за его руку, уже не зная, что делать.
В этот момент кто-то дёрнул мою дверь. Я отшатнулась. В проёме стоял мужчина. Кровь текла у него из носа, но он был в сознании.
— Живая? — спросил он, запыхавшись. — Господи. Надо выбираться. Я уже вызвал скорую, они в пути.
— Он... его зажало, — произнесла я, будто во сне. — Он не дышит. Он...
Мужчина бросил взгляд внутрь, быстро сориентировался. Он что-то пробормотал себе под нос и склонился, начал тянуть мою дверь, затем зацепился за дверь со стороны Энзо, пробовал расшатать корпус. Я не слышала слов — только гул крови в ушах и дрожь в пальцах. Я пыталась помочь. Дёргала его ремень, пыталась ослабить его, придерживала голову Энзо, чтобы он не мотался. Мне казалось, что я разрываюсь на части. Что если он сейчас умрёт — всё закончится. Всё. Вместе мы наконец вытащили его. Мужчина стиснул зубы, поднырнул под руку Энзо, приподнял его, и я ухватилась с другой стороны, помогая.
— Осторожно... — хрипло сказала я, чувствуя, как мои ноги трясутся подо мной.
Мы вытащили его из машины. Он был тяжёлым, голова запрокинута, лицо в царапинах, губы распухшие, кровь у губ. Я опустилась на колени рядом с ним, едва не упав, и поднесла ухо к его груди. Бьётся. Слабо, но бьётся.
— Энзо... я здесь. Ты слышишь? Не уходи от меня, пожалуйста, не сейчас.
Я смотрела на его разбитое лицо и думала о том, как он смотрел на меня за секунду до поцелуя. О том, как он сорвался, как будто принял решение, которое давно его терзало. Это был не просто каприз, это был конец. Я провела рукой по его лбу, отодвигая прилипшие волосы. Лоб был холодным. Я не понимала, что со мной происходит. Почему я так трясусь за него, почему мне больно до дрожи, почему из всех людей — именно он. Сирены прорезали воздух. Наконец. Мужчина вскочил, стал махать фарам. Я осталась рядом с Энзо, прижав его руку к своей груди. Мне казалось, что если отпущу — он исчезнет.
— Ты не умрешь, слышишь? — прошептала я, склонившись к его лицу. — Не смей умирать, Лоренцо.
***
Я сидела на холодной пластиковой скамейке в коридоре приемного отделения, неподвижная, будто часть интерьера. Пластырь на разбитой брови зудел, но я не прикасалась к нему. Пальцы слипались от сухой крови, ноги подгибались от усталости. Мама обнимала меня за плечи, молча. Просто держала, и от этого будто становилось немного теплее. Совсем чуть-чуть. Но внутри было пусто и громко. Мы были уже в Чикаго. Энзо приняли в Остине, но после того, как я позвонила папе и всё рассказала, он не стал ждать. Он поговорил с Невио, и они вдвоём организовали вертолёт. Всё было сделано быстро, по-человечески невозможно быстро, как бывает только в нашей семье, когда дело касается крови.
Они оперировали его. Врачи сказали, что сломанное ребро пробило лёгкое, он задыхался, пока мы летели. Я слышала, как один из медиков шепнул: «Удивительно, что он вообще остался в сознании хоть на минуту». Я знала, почему он остался. Он держался до последнего. Из-за меня.
Мама гладила меня по плечу. Её ладонь была такой знакомой, такой родной, что казалось, будто я снова ребёнок, и всё, что случилось — это просто плохой сон. Но я не ребёнок, и это не сон. И Энзо лежал в операционной.
Папа стоял у стены. Лицо напряжённое, губы сжаты. Он говорил с Невио — тихо, размеренно, как всегда. Успокаивал. Но я видела, как сотрясаются плечи Невио. Видела, как он хватает себя за волосы, как переступает с ноги на ногу, будто тело не может удержать ту боль, что рвётся наружу.
Когда-то между Розой и Лоренцо у них родилась дочь. Девочка.
Но она умерла при родах. Я знала это. Я знала по рассказам мамы, как это подкосило и Сицилию, и Невио. Знала, что с тех пор они боялись за своих детей так, как будто каждое утро могло стать последним. А теперь Энзо... Его мальчик, его продолжение, его маленький демон — на операционном столе.
Я не плакала. Не потому, что не могла, а просто не хотела пугать маму. Не хотела, чтобы папа, и без того на грани, увидел, как я рассыпаюсь. Надо было держаться. Надо было молчать.
Но внутри меня был только один вопрос: зачем он это сделал? Зачем он остановился? Зачем поцеловал меня?Этот поцелуй был не просто порывом. Он был чем-то другим, сильным, теплым, запретным. Я чувствовала, как горит кожа там, где он дотронулся до меня, чувствовала, как дрожит сердце каждый раз, когда перед глазами возникал его взгляд. Это был мой кузен.
Я повторяла это про себя снова и снова, будто молитву, чтобы выкинуть из головы его губы, его руки, его дыхание.
Он был пьян. Я пыталась внушить это себе, но внутри знала, что он соображал, знал, принял решение. А я позволила. Позволила ему поцеловать меня, позволила себе ответить, и теперь он в реанимации.
Я опустила голову, и мама мягко притянула меня ближе. Я уткнулась лбом ей в колени, как в детстве. Закрыла глаза.
— Он будет в порядке, — прошептала она. — Он сильный.
Я кивнула. Не потому, что верила, а потому что хотела верить. Мы сидели так долго. Я не знала, сколько времени прошло. Часы не имели значения. Всё растянулось и сжалось одновременно.
Потом в больницу вошёл дедушка Алессандро. Его шаги были уверенными, ровными, несмотря на возраст. Он подошёл ко мне, ничего не говоря, и поцеловал меня в лоб. Его ладонь задержалась на моей голове, и от этого жеста меня вдруг пронзило что-то странное — не боль, не слёзы, а как будто признание: «Я рядом. Ты не одна». Он встал рядом, и начал говорить с мамой. Я слышала голоса, но не понимала слов. Всё мимо, как будто я смотрела на происходящее из-под воды. Мир был где-то вне, а я — в другой плоскости.
Я просто ждала, молилась всем, в кого когда-либо верила, чтобы он вышел из этой операционной живым. Это так страшно... так больно и неправильно, что кости сводит.
—Он был пьяным? — донёсся до меня голос дедушки.
Он всегда был мил со мной и Розой, но строг с Энзо. Да, он любил его, баловал как единственного внука, но относился к нему как к мужчине, а нe как к мальчику. Сейчас в его голосе звучало не только волнение, но и разочарование.
—Папа, спроси у Адамо, — ответила мама.
Он не был ее родным отцом, но то как тепло он относился к ней заслуживало уважения. Мама видела в нем опору, и чувствовала его искреннюю любовь. Бабушка получила джекпот, выбрав его в мужья.
—Черт, — выругался дедушка, и я услышала его шаги.
Энзо совершил ужасную ошибку, выехав на трассу пьяным, ещё и вовремя учебы. Как только ему полегчает, папа и дядя Невио с дедушкой устроят ему настоящую взбучку. Казалось, будто я сама успокаивала себя, что он придет в норму, и все будет как раньше. Но после того, что он сделал — уже не будет. Никогда.
—Зайчик, — мама провела пальцами по моему лбу. — Скажи что-нибудь, я переживаю.
Я тяжело вздохнула.
—Мамочка, скажи папе, чтобы они не ругали Энзо так сильно, как планируют. Мне страшно за него, — хрипло протянула я, сжав руки в кулаки.
Мама наклонилась, и коснулась губами моего виска. Ее шепот был убаюкивающим.
—Милая, все будет хорошо.
***
Было шесть утра, я не спала уже третью ночь. На кухне было полутемно, за окном едва серел рассвет. Пахло тишиной и холодным воздухом, который я впустила в дом, когда вышла за хлебом. Я стояла у плиты, сжимая деревянную лопатку в руке, смотрела, как медленно запекается белок. Яичница. Простейшее блюдо, которое я сегодня не могла приготовить как следует. Первое яйцо лопнуло, второе прилипло, третье... подгорело. Я выругалась про себя, стянула сковородку с огня, и выкинула всё в мусор. На этом завтрак закончился.
Мама просила меня поспать, уговаривала принять что-то. Сама она сейчас на таблетках — говорила, иначе не выдержит, глядя на Сицилию, которая просто лежит в постели с закрытыми глазами, будто если не двигаться — мир снова станет прежним. Роза прилетела. Приехала, как всегда, громко, резко, властно. Успокаивала маму, взяла на себя разговор со своим отцом, закрыла всех от любопытных. Справилась лучше всех. А я... Я просто не спала. Бродила ночью по дому, сидела у окна, слушала, как дышит мама, как отец говорит по телефону за дверью, как часы щёлкают, как будто считают мои мысли.
Я снова села за стол, положила руки на него, а потом накрыла голову ладонями. Пальцы впились в виски. Я дышала медленно, глубоко, как учила мама, когда мне становилось плохо в детстве.
Ничего не помогало. Перед глазами стояла его грудь в крови, его закрытые глаза, его рука, которую я держала до последнего, и его губы. Поцелуй. Я больше не могла думать об этом, но он всплывал сам. В самых неподходящих местах. В самых тихих мгновениях. И каждый раз я чувствовала, как внутри всё рушится.
Я услышала шаги, но не обернулась, а просто закрыла глаза. Узнала — это папа. Только он ходил так: спокойно, уверенно, но как будто готов ко всему. Он подошёл сзади, обнял меня просто так, не говоря ни слова. Его руки легли мне на плечи, тяжёлые, тёплые, родные. Я чуть не разрыдалась, но сдержалась. Он молчал минуту, а потом прошёл вперёд и сел напротив. Взгляд — прямой, как всегда. Пальцы обхватили мои руки, как будто хотел, чтобы я перестала дрожать. Я даже не заметила, как трясусь.
— Ты не виновата, — сказал он просто.
Я прикусила губу. Папа смотрел в самую душу, и я опустила глаза.
— Может быть, если бы я не позволила ему...
— Стоп, — перебил он. — Не нужно. С Энзо всё в порядке, он жив. Ты сделала всё, что могла.
— Он остановился, чтобы... — я не смогла закончить, голос сорвался. — Это не должно было случиться, папа.
Он выдохнул, немного сжал мои ладони.
— Случилось, и вы оба живы. А всё остальное — решаемо.
Я кивнула, не веря себе. Я прятала всё внутри. Паника, страх, вина, смятение — всё это я загоняла так глубоко, что мне самой казалось, будто там пусто, но оно никуда не исчезло. Просто сидело и ждало, когда я сдамся.
—Невио убил его, — вдруг сказала я, глядя в стол. — Того, кто врезался.
Папа молчал.
— Я слышала, как ты говорил по телефону.
Он всё ещё молчал, а потом кивнул.
— Он был под кайфом. Гнал по встречке, мог убить тебя, кбить Энзо. А мне, Ари, некого хоронить. Ни тебя, ни маму. Ни Розу. Ни Лоренцо.
Он произнёс это просто, как факт.
— Я не позволю, чтобы кто-то из вас пострадал. Ради вас с мамой я разнесу всё к чёрту. Мир — не такая ценность, как твоя жизнь.
Мои пальцы дрожали в его руках.
— Папа, — прохрипела я, сдерживая слезы.
Он наклонился ближе, обнял меня, прижав ко лбу.
— Я люблю тебя, мой маленький зайчик. Ты моё сердце.
— Я боюсь, — выдохнула я.
— И я боюсь. Каждый день. Но ты у меня сильная, и я рядом, всегда.
Я закрыла глаза. Просто сидела, пока он держал меня. И впервые за трое суток позволила себе расслабиться. Только немного. Только на миг.
Вдруг, раздался звонок в дверь, и папа сжал меня чуть крепче, чем следовало бы. Я ощутила панику, сковывающую грудь. Папа чуть отстранился, посмотрев мне в лицо.
—Сиди здесь, — прочитала я по его губам, а он встал, коснулся ножа в ножнах на поясе, и двинулся ко входу.
Шесть утра, кому не спится?
Шорох, вздох, и возмущение папы. Сердце упало в пятки.
—Что ты здесь делаешь? Тебе запрещено подниматься, швы могут разойтись.
Я понимала, кому адресованы эти слова, кожа тут же покрылась мурашками, а на лбу выступил холодный пот. Нет, нет, нет, нет.
—Адамо..., — это был Энзо. Это был он.
—Лоренцо, у меня к тебе тысяча претензий, одна из которых в том, что ты подверг мою дочь опасности. Сделай одолжение, вернись в больницу самостоятельно, иначе я буду вынужден вышвырнуть тебя отсюда, и получить выговор от Невио как от капо. Не заставляй меня действовать на эмоциях, ибо на них я беспощаден, — я почти слышала, как папа сжимал челюсти, и его зубы крошились от напряжения.
Я вскочила с места, и выбежала в коридор, дабы остановить склоку. Когда мой взгляд добрался до фиолетового лица Энзо, и его серых глаз, что неистово блестели. Внутренности перевернулись, дрожь пронеслась по спине, но я держала себя в руках.
—Ари, — выдохнул Энзо, и покачнулся.
Под футболкой выступали бинты, на изгибе локтя виднелись синяки от капельниц, и явные следы от того, что он вырвал их. Сумасшедший.
—Папа, дай нам поговорить, — заикаясь, выдала я, и папа обернулся.
Наши взгляды столкнулись, он прищурился.
—Ты нервничаешь, дочка.
—Пять минут, и ты отвезешь Энзо в больницу, — прошептала я, и сделала шаг вперёд, чувствуя на себе взор Лоренцо.
Папа кивнул спустя несколько секунд размышлений. Он подошёл к Энзо, подхватил его под локоть и, почти не глядя на меня, повёл в сторону моей комнаты. Я пошла следом, сердце билось громко, будто хотело вырваться из груди.
Как только папа усадил Энзо на край кровати, он молча покинул спальню. Дверь за ним прикрылась, и я почувствовала, как ноги предательски дрожат. Он косо посмотрел на меня на прощание — не осуждающе, но тревожно. Словно хотел сказать: будь осторожна, дочка. С ним и с собой. Я опустилась рядом с Энзо. Держалась на расстоянии, но достаточно близко, чтобы, если бы он потянулся — мог бы коснуться.
Он сидел, опустив плечи, взгляд его был расфокусирован, и в глазах метались сразу все чувства мира: страх, вина, слабость, паника. Ещё немного — и он бы, наверное, рухнул. Не физически, а изнутри. Я открыла рот, чтобы спросить, как он себя чувствует, но не успела — он заговорил первым:
— Извини, — выдохнул он.
Затем закрыл глаза, наклонил голову, будто силы держать её больше не было.
— Я... я не должен был... — пробормотал он, сбивчиво, будто боролся со словами. — Не должен был брать тебя с собой. Не должен был сажать тебя в машину. Не должен был подвергать тебя опасности.
Голос был тихим, сиплым, будто растерзанным изнутри.
— Я... ублюдок. От меня всем лучше держаться подальше. Даже родным. Особенно родным... Я монстр.
С каждой фразой он всё ниже опускал голову, и я поняла, что он говорит под действием лекарств. Голос был невнятным, но в нём звенело нечто очень трезвое — вина, от которой не избавляют таблетки.
— Ты сбежал из больницы? — прошептала я, боясь ответа.
Он кивнул, почти незаметно.
— Да. Мне нужно было убедиться... — он с трудом приоткрыл глаза и посмотрел на меня. — Всё ли с тобой в порядке, потому что ты не приходила.
Я опустила взгляд, пальцы сжались на коленях. Мне действительно было страшно. Я боялась зайти в палату и снова увидеть его без сознания. Боялась увидеть его глаза. Боялась чувств, которые не имела права испытывать.
— Мне было страшно, — призналась я, едва слышно.
Он замолчал. В комнате повисла напряжённая тишина, будто воздух между нами сгустился и стал вязким.
Он снова заговорил.
— Прости меня, Ари, я... я...
Его слова были сбивчивыми, как и мысли. Он повторял свои извинения, и я знала, что ему не нужны мои «всё в порядке». Он не искал прощения, он пытался справиться с тем, что творилось у него внутри. Но между нами всё равно висел вопрос. Один. Главный. Я не могла больше носить его в себе. Он сжигал меня изнутри, заставляя снова и снова прокручивать тот момент.
— Энзо... — сказала я осторожно. — А ты... ты что-нибудь помнишь о том, что было перед аварией?
Я не сказала поцелуй, не смогла. Но интонации хватило, и он, кажется, понял.
Он нахмурился, вглядываясь в пустоту, затем покачал головой.
— Я помню скорость. Очень хорошо помню, как давил на газ, а потом — всё. Пусто. Удар, и всё потемнело.
Он посмотрел на меня, искренне, почти с извинением.
— Почему?
— Просто..., — я сделала вид, что это был вопрос ни о чём. — Ничего.
Я выдохнула глубоко, почти нечаянно. Он не помнил. Этот поцелуй — то самое запретное прикосновение, тот миг, который до сих пор не отпускал мою кожу — был стёрт из его памяти. Я не должна была радоваться. Не должна была чувствовать облегчение, но я почувствовала. Потому что теперь могла сказать себе: это не было по-настоящему. Это был бред, вспышка на фоне адреналина. Это было ошибкой. Я подняла руку и осторожно коснулась его плеча.
— Я не виню тебя в аварии, Энзо, — произнесла я мягко. — И я просто... хочу, чтобы ты поправился.
Он кивнул. Его глаза были полны напряжения, но в них впервые за всё это время мелькнуло что-то вроде благодарности. Он не знал. Он не помнил. И это значило, что мне больше нечего стыдиться.
—Адамо ненавидит меня, — его губы перекосило влево, и я испугалась, что ему плохо.
—Нет, нет, — пробормотала я. — Папа просто испугался, также сильно как и твой... Просто не стоит садиться за руль пьяным, Энзо.
Сердце все ещё колотилось, но тот факт, что Энзо не помнил реальности, слегка позволяло мне дышать полной грудью.
—Я знаю, что мы в последнее время не ладили, и тогда, когда ты потащил меня за пределы университета, я подумала, что мы можем помириться. Лоренцо, моя жизнь — это моя жизнь, и надеюсь, этот ужас стал уроком для нас обоих. Давай оставим гнев и злобу за пределами наших взаимоотношений, — слипшимися от тревоги губами, произнесла я, и Энзо почти кивнул, как его потянуло назад.
Он рухнул на кровать, и согнулся от явной боли в груди. Мой телефон завибрировал в этот момент. Я испуганно подползла к Энзо, параллельно подняв звонок.
—Энзо у тебя? — рявкнула Роза в трубку, а на заднем фоне я отчётливо слышала крик дяди Невио.
—Д-да, — прошептала я, и задрожала. — Ему плохо, Рози.
—Твою гребаную матушку! — выругалась она, а затем ее голос стал чуть тише, будто она отодвинула динамик от лица. — Папа, ну не кричи, он у Ари! Я вколю тебе чёртово успокоительное, не выводи меня!
—Черт, — сказала я, коснувшись бледного лица Лоренцо.
Он сделал это из-за меня. Что, чёрт возьми, с ним происходит? Что происходит со мной? С нами?