V.
ARIANNA
Ран тяжело дышал, прижимая салфетку к носу. Мы шли по коридору кампуса — я чуть впереди, он чуть позади, потому что не мог нормально идти. Он убеждал, что всё нормально, что нос цел, что не стоит волноваться, но кровь на его лице, и слабая дрожь в плечах говорили об обратном.
— Не надо медпункта, Ари, — хрипло проговорил он. — Просто лед приложим, всё нормально.
Я не отвечала. Меня трясло, и не от страха, а от злости на Лоренцо. Псих. Вечно он срывается. Вечно думает, что мир вращается вокруг его эмоций. Да, он мой кузен, да, он имеет право на мою защиту, но не на мою личную жизнь. Я знала, что так и будет. Что стоит ему поступить в университет, и всё станет хуже. Это место должно было разъединить нас, дать каждому своё, но Энзо оказался везде. И когда я думала, что он отвлечётся, что в его жизни будут другие вещи, он делал очередной выпад — и всё возвращалось на круги своя. Я бросила взгляд на Рана. Он старался держаться, не жаловался, не стонал, просто шёл рядом. Мне было его жаль. Он не заслужил этого.
— Прости, — сказала я, не глядя на него.
— Не извиняйся. Это не твоя вина. — Он слабо усмехнулся. — Я знал, что твой кузен вспыльчивый, просто не думал, что настолько.
Я кивнула, сжав губы. На повороте нам навстречу вышла Тизиана. Она шла быстро, как всегда, в мешковатой кофте и брюках. Мы не были особенно близки. Она была дальней кузиной, а сейчас стала ещё большей родственницей — её парень оказался моим дядей. Долгая и запутанная история, от которой у меня иногда болела голова.
— Всё хорошо? — спросила она, остановившись. Её взгляд скользнул по лицу Рана, по моим напряженным плечам. — Что случилось?
— Споткнулся, — быстро сказала я, выдав первую ложь, которая пришла в голову. — Мы шли с тренировки, он поскользнулся.
— Да, — протянула Тизиана, всматриваясь в нас внимательнее, чем хотелось бы. — Серьёзно?
— Всё под контролем, — поддержал меня Ран, натянуто улыбнувшись. — Немного нос зацепил, сейчас пройдет.
— Ладно, — сказала она наконец, кивнув. — Тогда аккуратнее.
Она ушла, и я облегченно выдохнула. Мне не хотелось, чтобы она знала какие-либо подробности. Мне достаточно того, что слишком много людей знают о неудержимой агрессии Энзо.
— Спасибо, — тихо сказала я.
— Да без проблем. Ты хорошо врешь, — усмехнулся Ран. — Мне бы так.
— Это не комплимент, — я была не в том настроении, чтобы шутить.
— Тогда считай, что это признание твоих талантов.
Мы подошли к входу в медпункт. Я остановилась, и он тоже. Постояли пару секунд в тишине.
— Может, всё-таки зайдёшь? — Я посмотрела на него внимательно.
— Нет. Правда, всё нормально. Лёд и сон — лучшее лекарство.
Я кивнула. Мы оба понимали, что ситуация неприятная. Что лучше сейчас не раздувать её ещё больше. Он коснулся моего плеча.
— Всё в порядке, Ари. Я не передумал. Ты мне нравишься, как бы Лоренцо ни выкидывал фокусы.
— Я знаю, — ответила я, и правда знала.
Ран был другим. Он не давил, не контролировал, просто был рядом. Он подался вперёд и осторожно поцеловал меня. Не так, как до этого — не жадно и не с напором. Тихо. Как будто прощался, или наоборот — обещал, что не уйдёт. Я смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол. И осталась одна, посреди коридора, со злостью на Лоренцо, жалостью к Рану — и тяжестью в груди, которую не могла вытряхнуть.
Придя в комнату, я захлопнула дверь так, что дрогнули книги на полке. Пусть. Хоть что-то должно было дрогнуть в этом чёртовом мире, раз я сама дрожала от злости. Сбросила кеды в угол, стянула кофту, бросила на кровать, и всё равно не стало легче. Хотелось разбить что-то. Кричать, плакать, но даже слёз не было — только эта глухая, давящая злость внутри, которую не вытравить ничем. Лоренцо.
Да как он посмел? Кто он такой, чтобы решать, с кем мне можно быть, а с кем нет? Он не отец, не муж, не бог, чтобы распоряжаться моей жизнью. И не брат в том смысле, в каком он, кажется, себя ощущает — старший, контролирующий, всевидящий. Он мой кузен. Кузен. Это всё.
А он ведёт себя так, будто я — его собственность. Как будто любое мужское прикосновение ко мне — это удар лично по нему. Меня трясло. Я ходила по комнате туда-сюда, глядя на свои рисунки, на планшет, на забытый свитер Розы на стуле — и всё раздражало. Всё. Потому что он врывается в мою жизнь, не спрашивая, делает, как хочет, ведёт себя, как дикарь. Да, я видела, как он смотрел на нас, как его перекосило. Но какая мне разница? Я не его, и он не имеет права... не имеет права решать, кого я могу целовать, а кого нет.
Ран мне нравится. Он добрый, спокойный, уважительный. Он не лезет, если я молчу, не ревнует ко всему живому. Он — нормальный. А Лоренцо... Лоренцо — это бомба с таймером. И чем дальше, тем меньше времени до взрыва.
И я знала, что он не остановится. Он из тех, кто всегда идёт до конца, кто думает, будто его поступки оправдываются намерениями. Я упала на кровать и уставилась в потолок. Сердце билось, в горле стоял ком, и в висках стучало. Мне хотелось, чтобы он ушёл из университета. Чтобы снова стал тем парнем, который встречает нас летом, шутит и дразнит, но не лезет туда, куда его не звали. Потому что здесь, в этих стенах, он становится опасным. Не только для других, а для меня. Для моего спокойствия. Для моего выбора. И если он не отступит, я заставлю его.
***
Я сидела за столом, скрюченная над планшетом, третий раз подряд переделывая текстуру фона. Свет от экрана бил в глаза, а рука гудела от напряжения. Задание было несложным — сверстать обложку буклета, выдерживая стиль выбранной эпохи, но мне казалось, что преподаватель специально выискивает, где у меня слабые места. Чёртов графдизайн. Иногда я его обожала, а иногда хотела сжечь весь свой планшет. Роза ходила по комнате, пританцовывая под какой-то итальянский трэп, что доносился из её наушников. В другой руке она держала телефон, болтая с мамой. Я старалась не слушать, но её голос всё равно прорезал тишину.
— Да, мам, ты лучше расскажи про папу. Да, скажу ей. Всё хорошо. — пауза. — Нет, Энзо в порядке. Да ну его, мам, не говори об этом, я устала...
Имя «Энзо» прозвучало как плевок на раскалённый металл. Я стиснула зубы, провела по экрану и резко стерла всё, что рисовала последние пять минут. Он всё ещё витал в этой комнате, в коридорах университета, в моей голове, как надоедливый зуд, от которого не избавиться.Прошла неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов, и я всё ещё кипела. Он сказал "извини", опустив глаза, будто сам не верил в то, что говорит. А я? Я даже не посмотрела на него. Потому что он бесил меня. Его взгляд, полный контроля, его постоянное "я знаю, как тебе лучше". Его руки, что схватили Рана и ударили, как будто того, что он чувствует — достаточно, чтобы бить. И я ненавидела его за это. Правда, это была странная ненависть. Не такая, какую испытываешь к врагам. Это была тёплая, тягучая ярость. Слишком личная, слишком сильная. Меня бесила его походка, как он замирал, когда я проходила мимо. Как смотрел, будто я должна что-то понять, но он сам не говорит ни слова. Всё это сводило с ума, до дрожи, до злости, до тошноты.
— Всё, мам, целую, пока. — сказала Роза, и в ту же секунду, как убрала телефон, прыгнула мне на спину сзади, обхватив руками и поцеловав в висок. — Завтра праздник!
— Не беси, — буркнула я, но всё равно слегка улыбнулась.
— День рождения универа, детка. Будет вечеринка.
Я кивнула, и, чуть расслабившись, поставила планшет на зарядку. День университета, конечно, я вспомнила.
Днём — официальная часть. Все в культурно одетые, будто мы действительно элитное заведение, а не школа для мафиозных детей и сирот, которых втягивают в это без предупреждения. Программа включает в себя минуту молчания в честь синьора Флетчера, того самого, кто основал этот университет. После — небольшая лекция от Миреллы Крионе, нашего президента , и по совместительству моей тети. Её всегда сложно слушать, потому что она красива, уверена в себе и говорит спокойно. Её голос обволакивает, а мысли уносятся далеко, и ловишь себя на том, что ни слова не понял. Зато вечером — вечеринка. Формально — безалкогольная, "безопасная и цивилизованная". На деле, кто-то обязательно протащит что-то в бутылке с соком. Кто-то будет сносить закуски с тарелок, кто-то, устраивать свои личные шоу. Музыка, огни, танцы, и всё это с таким лицом, будто мы нормальные студенты в нормальном колледже, а не дети преступных семей, живущие в стенах, где каждый второй знает, как правильно душить тросом. Я выдохнула.
— И что ты наденешь? — спросила Роза, растянувшись на кровати и глядя в потолок.
— Пока не знаю. Не уверена, что вообще пойду.
— Ага, конечно, — фыркнула она. — Ты скажи ещё, что не хочешь, чтобы Ран видел тебя в нарядах, которые ты так любишь.
Я бросила в неё подушку. Она ловко уклонилась, посмеялась, но больше не докучала. Я снова осталась наедине с собой и своей бурей внутри.
Лоренцо появится на вечеринке. Конечно появится. Он будет стоять где-то сбоку, в тени, наблюдая. Он — хищник, который контролирует, а не живёт, и я ненавидела его за это. Ненавидела так, как можно ненавидеть кого-то, кто знает о тебе больше, чем должен. Кто смотрел, когда ты не замечала, кто запоминал, кого ты любишь, кого боишься, как дышишь, когда врёшь. Он был мне слишком близок ,и это сводило с ума. Но завтра всё должно быть нормально. Всё должно быть по плану. День рождения университета — это не повод для сцен. Это не повод для драк. Это не повод для ненависти.
С утра по коридорам уже ходили преподаватели. Они стучали в двери, заглядывали в комнаты и произносили одну и ту же фразу — что-то между просьбой и приказом: «По распоряжению Деметры — одеться скромнее, вести себя сдержаннее». Формулировки разнились, но смысл был один, праздник — да, но мафиозный университет не значит балаган. Всё должно быть прилично, даже праздник в память об основателе.
Когда в нашу дверь постучали, я уже догадывалась, кто это был. Один из преподавателей, тот, что вёл у нас теорию визуального языка, вошёл с каменным лицом. Он бегло осмотрел наши наряды — я была в обычной футболке и шортах до колен, Роза в каком-то винтажном платье на поясе, и, конечно, не смог пройти мимо комментария.
— На культурную программу просьба выбрать более сдержанную одежду. В особенности на вечернем банкете.
Роза моментально вскинула брови.
— А что, у кого-то есть план устроить разврат?
Я чуть не подавилась смехом, но преподаватель даже не улыбнулся, он только кивнул и закрыл за собой дверь.
— Разврат! — Роза покачала головой и подошла к шкафу. — Это потому что я вчера ходила в майке с вырезом? Как будто от этого университет рухнет.
— От твоей майки рухнет не университет, а самооценка Деметры, — хмыкнула я, возвращаясь к планшету.
—Ей полезно, — усмехнулась Рози.
Но работать уже не получалось. Мы обе знали, сегодня утром нас всех соберут в холле. Так делали каждый год. Торжественное собрание, речи, фото Флетчера, а потом банкет. Всё повторялось, и всё равно было по-особенному напряженно.
В холле уже стояли группы студентов. Кто-то шептался, кто-то переписывался в телефоне. Воздух был тяжёлый, как перед грозой, и нельзя было сказать, почему. Может, потому что большинство из нас принадлежали к семьям, где за внешней культурой часто скрывались внутренние бури, или потому что все чувствовали, будет что-то. Неизвестно что, но будет.
Я стояла рядом с Розой, скрестив руки. Краем глаза я увидела Энзо. Он стоял в другой части зала, чуть в стороне, как всегда. Непривычно молчаливый, с опущенными плечами. Он заметил меня, и наши взгляды встретились. Мгновение. Одно короткое мгновение — и я отвернулась, будто не видела.
Но я видела, как на него смотрела Деметра. Она стояла у сцены, неподвижная, как статуя, и будто не моргала, пока смотрела на него. Не просто взгляд — пристальный, вымеренный, как будто она что-то от него ждала. Я снова почувствовала раздражение. Из-за Энзо. Неужели он снова вляпался в дерьмо, ведь Деметра не станет следить за ним так пристально просто так. Надеюсь, это не из-за драки с Раном.
Когда вышла тётя Мирелла, всё стихло. Голоса замерли. Она вышла, её глаза, хоть и мутные, смотрели прямо. Она знала, где стоит микрофон, знала, где сцена, где студенты, как будто ощущала всё без зрения.
— Дорогие студенты, — начала она, и голос её был тихим, но полным силы. — Сегодня мы вспоминаем человека, благодаря которому вы находитесь здесь. Флетчера. Он не был безупречным. Он был человеком сложным, ярким, опасным, но — верным своей идее. Он хотел, чтобы этот университет жил.
Я слушала её и удивлялась — как она, несмотря на свои ограничения, держала зал? Мирелла была настоящим президентом. Не потому, что носила титул, а потому что жила этим местом. Под её руководством университет стал не просто крышей над головой, а целым миром — с порядками, с правилами, с возможностью не быть пущенным по наклонной.
— Мы создали это место вместе, — продолжала она. — Каждый преподаватель, каждая семья, каждый студент. И это место будет продолжать существовать, пока мы поддерживаем друг друга. Сегодня мы помним того, кто положил начало, и продолжаем строить. Не в страхе, не в агрессии, не в противостоянии, а в верности тем, кто рядом.
Она замолчала, и пауза была почти осязаемой. А потом — аплодисменты. Кто-то похлопал неуверенно, кто-то сдержанно, кто-то — искренне. Я хлопала тоже. Внутри у меня было что-то между уважением и сожалением. Я знала, что большинство заслуг за устройство университета — это Миреллаю даже несмотря на зрение. На экране за её спиной появилось фото Флетчера. Я не знала его лично. Только рассказы, только образ, составленный из чужих слов. Он смотрел с фотографии серьёзно, как будто понимал, сколько в этом зале людей с двойной жизнью.
И вот, вышла Деметра. Встала у микрофона, и даже не улыбнулась. Прозвучал её голос.
— В восемь вечера банкет в холле и столовой нашего кампуса. Прошу всех — соблюдать порядок и уважение к событию.
Я заметила, как кто-то усмехнулся позади. Уважение к событию — смешно, когда половина студентов училась стрелять до того, как научилась читать, но я ничего не сказала, только вздохнула.
Мы вышли из холла, и я почувствовала, как воздух стал легче. Этот день ещё не закончился, и впереди был банкет. Кто-то уже планировал, как пронести алкоголь. Кто-то — как избежать взгляда Деметры, а я просто хотела, чтобы этот вечер прошёл без нового конфликта, без Энзо, без ощущения, что кто-то из нас играет в игру, которую не озвучили вслух.
Весь день после утреннего сбора я провела в комнате. Роза сначала куда-то ушла, потом вернулась с рюкзаком и включенной колонкой, из которой лилась музыка начала двухтысячных. Она подпевала, пока ела яблоко, потом смеялась над каким-то видео, и всё это время я пыталась сосредоточиться на курсовом. Пальцы еле слушались, мыслей не было.
Я не могла отделаться от ощущения, что что-то не так. Как будто в воздухе витал запах перемен, слабый, но раздражающий, как недосказанность в разговоре. Я пролистывала макет, потом снова возвращалась к тексту, который не складывался в смысл. Моя голова отказывалась работать. Всё внутри было вяло и липко, как туман над асфальтом.
Когда Роза достала из-под кровати бутылку шампанского и заговорщически мне подмигнула, я даже не удивилась.
— Прятала с того дня, когда папа отправил мне «праздничную посылку», — сказала она, откручивая пробку, будто открывает банку с конфетами. — Думала, что с тобой выпью.
— Серьёзно? — я усмехнулась, забирая у неё два пластиковых стаканчика. — Держала, и даже не достала в ту пьянку с Энзо?
— Я не расточительница, — фыркнула она. — И вообще, сегодня праздник.
Я кивнула. Да, сегодня праздник, и вроде бы всё правильно: лекция прошла, банкет запланирован, старые фото Флетчера заставили многих расчувствоваться. Всё как всегда. Только внутри было не так.
Мы выпили, сперва по чуть-чуть. В голове начало приятно шуметь, тело расслабилось, а кожа будто стала более чувствительной к прикосновениям — ткани, воздуху, волосам, которые касались плеч. Я переоделась: чёрная майка на тонких бретелях, короткая юбка, туфли. Роза, напротив, надела серый костюм, даже не притронувшись к косметике. Сказала, что собирается заниматься ночью, даже если будет пьяна. Я покрутилась перед зеркалом и сказала, что она чокнутая. Она рассмеялась.
Мы вышли из комнаты ближе к восьми. Коридоры были полны голосов и шагов — повсюду студенты, кто-то смеялся, кто-то уже держал в руках стаканы. Холл был освещён неоновой подсветкой и рядами гирлянд. Из столовой тянулся запах еды и алкоголя, который «случайно» никто не заметил. Преподаватели стояли у стен — как наблюдатели, а не судьи. Один из них улыбнулся, когда какой-то парень с акцентом вручил ему стаканчик явно с чем-то запрещенным. Это был тот самый единственный день, когда правила отступали.
Ран нашел меня у входа в холл. Его рубашка была слегка расстёгнута, рукава закатаны. Его взгляд скользнул по мне так, что я почувствовала, как щеки вспыхнули.
— Ты с ума сводишь, — сказал он тихо, обнимая меня.
Его руки легли на мою талию. Он прижался ближе, его нос коснулся моей щеки, и я почувствовала лёгкий запах алкоголя, перемешанный с чем-то древесным. Ран провёл кончиком носа по коже, как будто вдыхал меня.
— Слишком красивая. Мне нужно быть сильнее, чтобы не утащить тебя прямо сейчас.
Я рассмеялась, будто пьяно, хотя выпила совсем немного.
— Кто сказал, что я против?
Он тоже засмеялся, мягко, глухо. Губы прижались к моей скуле — невинно, но внутри всё сжалось. Шампанское играло в крови, прикосновения были сильнее, чем должны. Я чувствовала, как возбуждение поднимается в теле медленно, но стабильно. Мы стояли так с ним почти минуту, его пальцы скользнули по моим плечам, потом снова к талии. В глазах у него блестело что-то упрямое и горячее. Ран нравился мне, причем довольно сильно.
— Пойдём со мной на крышу? — спросил он, наклоняясь ближе. — Я придумал культурную программу с небом и шикарном видом. И тобой.
Я кивнула, не раздумывая. Роза уже ушла, и здесь меня ничего не держало. Думаю, на крыше явно уютнее, чем среди кучи таких же как и мы.
Мы только свернули в боковой коридор, где уже не было ни преподавателей, ни шумных студентов. Свет был тусклым, отражался в глянцевом полу, и всё казалось будто оторванным от настоящего. Пузырьки шампанского всё ещё звенел в крови, всё казалось лёгким, почти летящим. Ран прижал меня к стене. Его пальцы легко скользнули по талии, а губы, пахнущие чем-то мягким, цитрусовым и тёплым, накрыли мои. Я не сопротивлялась. Это было просто, легко, уютно. Он не был навязчивым, не давил, он касался меня, будто боялся испортить, и мне это нравилось. С первого курса я не знала парней, которые были бы настолько нормальными. Ран не был частью всего этого, даже если его приёмный отец был кем-то в Каморре. Он умел держаться в стороне. Он оторвался от моих губ, провёл носом по моей щеке и выдохнул.
— Ты невероятная, — его голос был хрипловатый, с ноткой хмеля.
Я собиралась ответить, уже чуть улыбнулась, когда он снова потянулся к моим губам, задрав мою ногу и прижавшись ближе. Поцелуй был тёплым, даже жарким, чуть небрежным — он тоже пил, я это чувствовала. Это было совсем не как в фильмах. Это было живое, реальное, пахло потом, шампанским и молодостью. Я обняла его за шею, чуть прижалась ближе, и в тот момент мне казалось, что пусть всё идёт к черту, я имею право на личную жизнь.
И в следующую секунду — удар. Ран отлетел в сторону, ударившись плечом о стену, а я вздрогнула. Передо мной стоял Лоренцо. Нет, не просто стоял — он дышал тяжело, губы сжаты в линию, глаза... Господи, его глаза были налиты кровью, будто он был готов убить. Вена на лбу такая же, как у дяди Невио, когда тот выходил из себя. И всё в нем кричало об опасности. Я не успела ничего сказать, как он шагнул к Рану и, как будто бы на рингк, с какой-то звериной злостью, ударил его кулаком в скулу. Один, потом сразу второй — под подбородок.
Ран пошатнулся, но не упал. Он поднял руки, хотел защищаться.
— Ты псих, — выдохнул он, но Энзо был быстрее.
Он развернулся, поймал его за руку и выкрутил её вверх, прижав к стене.
— Твою мать, Лоренцо! — закричала я, но он будто не слышал.
— Ты трогал её, — прошипел Энзо Рану в ухо. — Трогал. Её. — С каждым словом он будто становился тяжелее, злее, плотнее. — Ты понятия не имеешь, кто она.
— Она моя девушка! — прохрипел Ран, но тут же зашипел от боли, Энзо усилил хватку.
— Она не твоя, — его голос был таким холодным, что у меня по коже пошли мурашки. — И ты больше не прикасайся к ней. Никогда.
— Отпусти его, — сказала я, шагнув ближе, — ты разбил ему лицо!
Он посмотрел на меня. На секунду — на самую короткую долю секунды, и его взгляд дрогнул. В нём было что-то невыносимо сломанное, как будто он не хотел, но не мог остановиться. Как будто в нём билось нечто, что давно вышло из-под контроля.Но он отпустил. Ран рухнул на колени, держась за вывернутую руку и разбитую губу. Я бросилась к нему, хотя даже не знала, что делать. У него из носа текла кровь, на рубашке уже виднелись пятна.
Я стояла между двумя парнями, которых теперь ненавидела по-своему. Один с разбитым лицом и сломанной гордостью, второй — с глазами, в которых не было ничего, кроме ярости и пустоты. Ран молча вытирал кровь с губы, но смотрел не на меня, а на него, и это было страшнее всего.
—Ты мне не отец! — выкрикнула я, оттолкнув Лоренцо и ударив его в грудь. — Перестань вести себя так!
Он даже не пошатнулся. Лишь замер, будто не верил, что я это сказала. Но я знала — он заслуживал это. Он потерял контроль, в который раз. Это уже не было заботой, это было безумием.
—Остынь, — вмешалась Роза, появившись сзади, и выглядела она так, будто только недавно где-то потрахалась.
Растрепанная, с блеском в глазах, уставшая, но довольная. Как будто всё это — просто ещё один эпизод из повседневности. Для неё это и правда было нормой. У неё с ним была какая-то своя, извращённая, но привычная система. Энзо не психовал на неё, почти никогда, только на меня, и это сводило с ума.
—Забери его от меня! — крикнула я, махнув рукой в сторону Энзо. — Он снова его ударил! Сколько можно?! Пусть выпьет грёбаных успокоительных, или в противном случае я сама расскажу Деметре, что он не соблюдает дисциплину!
На секунду Энзо посмотрел на меня так, будто я его предала. Но его лицо быстро снова застыло, будто маска вернулась на место. Только губы дрогнули.
—Когда он засовывает язык тебе в глотку, то тоже нарушает дисциплину, мисс правильность!
Я замерла, а в груди что-то перекрутилось. Пустой. Он смотрел на меня пустым взглядом. Как будто ему уже было всё равно, что я почувствую. Ран стоял в стороне, не вмешиваясь. Даже не пытался, и это тоже было больно. Я была одна.
Слёзы подступили к горлу, но я не дала им вырваться. Просто развернулась и пошла. Нет, побежала. Сквозь коридор, мимо холла, мимо студентов, которые всё ещё смеялись, флиртовали, целовались, как будто мир не рушился, а я не разваливалась на куски. Я влетела в комнату и захлопнула за собой дверь. Она громко стукнула, отозвалась эхом по всей общаге, но мне было всё равно.
Я рухнула на кровать лицом вниз, в подушку. Слёзы вырвались моментально. Беззвучные, горячие, злые. Всё внутри было переполнено стыдом, яростью, болью. Всё, что было — трещало по швам. Я не знала, откуда в нём столько злости. Почему он был таким только со мной? Почему я постоянно чувствовала себя его пленницей? И почему это... почему всё это причиняло мне такую боль?
Я не принадлежала ему, не была его вещью. Но с каждым разом, когда он появлялся вот так — с этими глазами, с этим безумием — я чувствовала, как он будто бы вытаскивает меня из самой себя. Мне хотелось закричать. Мне хотелось исчезнуть. Мне хотелось, чтобы кто-то просто пожалел. Без условий. Без притязаний. Без контроля. Я зарылась глубже в подушку, вжимаясь лицом в ткань, которая пахла моими духами и остатками шампанского. Всё казалось неправильным. Всё казалось сломанным.