Глава 9 Марк
Когда пара была окончена, я торопливо выводил последнюю на сегодня тройку в журнал. Студенты, облегченно выдохнув, ринулись вон из кабинета, а среди них, краем глаза я заметил приближающуюся Баталову. Внутри все сжалось в тугой комок. Неужели она караулила за дверью, поджидая окончания лекции, чтобы вновь подойти ко мне под каким-то предлогом?
— Марк Викторович, мне нужна ваша помощь, не могли бы вы пройти со мной в мой кабинет? — спросила она, заметно волнуясь.
— Что-то срочное? — поинтересовался я, захлопывая журнал.
— Там моя статья для газеты... вернее, черновик. Вы ведь иногда редактируете, у вас стиль такой чистый и аккуратный. Не посмотрите?
Это было что-то новенькое, нечто большее, чем обычная просьба помочь достать старые методички или схемы на ватманах с верхних полок. Оставаться с ней наедине в ее кабинете совсем не хотелось, и я надеялся, что моя следующая фраза положит конец этой затее.
— Отправьте мне по почте или оставьте в деканате, — спокойно ответил я, хватая журнал и ключи, чтобы поскорее скрыться из ее поля зрения.
— Но... это ведь совсем не то. Я хотела бы услышать ваше мнение лично. Так будет точнее.
Она не унималась и явно не собиралась меня отпускать. Чтобы не портить рабочие отношения, я сдался:
— У меня есть только пять минут.
— Отлично, мне хватит, — она уже крутилась у двери, словно боялась, что я передумаю.
Кабинет Марии находился этажом ниже. Она шла впереди, слегка замедляя шаг и оглядываясь через плечо.
— Вот, сейчас покажу, — приоткрыв дверь, она жестом пригласила меня войти.
В ее кабинете было тепло, даже душно, в отличие от моего, где окна закрывались лишь по настоянию замерзающих студентов. На подоконнике стояла кружка с недопитым чаем и пара ярких папок. Мария проворно вытащила одну из них и положила передо мной на стол.
— Вот. «Социальное избегание как адаптивная стратегия в профессиональной коммуникации». — Она чуть усмехнулась. — Понимаю, иронично звучит в нашем контексте.
Внутри меня взметнулась ярость, но внешне я этого не показал. К чему эти намеки? К чему вообще всё это? Папка была покрыта слоем пыли, а значит, статья была написана давно, и её махинации перешли на новый уровень. Они уже всерьёз начинали меня раздражать. Я решил не поддаваться на провокации и не выяснять отношений, которых не существовало, поэтому повел себя как обычно: холодно, сдержанно и профессионально. Взял папку в руки и пробежался глазами по строчкам быстро, чётко, с тем вниманием, в котором не было ни сочувствия, ни раздражения, ни интереса – просто работа. Через минуту поднял голову и выдал отчёт, который от меня она и просила.
— Введение слабое, вы слишком долго добираетесь до сути. Первые два абзаца можно сжать в один.
Я перевернул страницу.
— Тут перегружено цитатами. Ваша мысль теряется. Уберите хотя бы две.
Мария закивала, подходя ко мне ближе.
— А в целом?
— В целом... — я вертел на языке не самые приятные и литературные слова, но произнёс лишь только одно. — Читаемо.
Я всучил ей эту пыльную папку в руки и зашагал на выход. Хватит с меня этого бреда.
— Подожди, — сказала она, когда я уже был у двери. — А может, останешься на пару минут? Я кофе принесу, посидим, поговорим, может быть, узнаю тебя получше, и ты раскроешься. Ты же никогда ни с кем не разговариваешь вне пар, словно тебе не интересно.
Повернувшись в пол-оборота, я посмотрел на неё как можно нахальнее и коротко, с сухостью кинул:
— Именно поэтому и не разговариваю, — а после вышел, оставив её с не самым приятным выражением лица, на котором слились воедино и раздражение, и злость, и обида. А затем направился к своему автомобилю, одиноко ждущему меня на парковке под дождём.
Студенческая парковка почти вымерла, словно поле после битвы. За время моего заточения в машине я провожал взглядом последние отъезжающие силуэты, сам же оставался недвижим. Руки, словно чужие, отказывались повернуть ключ зажигания, и я никак не мог их заставить.
Дома меня ждала звенящая, давящая тишина, в которой я рисковал окончательно свихнуться, поэтому мысль о возвращении туда казалась невыносимой. В этот миг всепоглощающего одиночества я остро ощутил потребность в родственной душе, и лишь один человек мог утолить эту жажду. Теперь без колебаний я повернул ключ, и мотор взревел, вырывая меня из оцепенения. Машина плавно выехала с парковки, взяв курс на уже знакомый адрес.
Квартира отца располагалась на противоположной от университета стороне города, в укромном районе, где время текло медленнее. Здесь, вдали от суеты, жизнь сосредоточивалась вокруг неспешных бесед у подъездов и неброского очарования местных магазинчиков. Обитель семейных пар и людей преклонного возраста. Этот район благоухал цветами, высаженными заботливыми руками местных жительниц. Клумбы, разбитые вдоль асфальтированных тротуаров, превращали место в подобие райского сада, где многоэтажки скромно прятались за пышными бутонами роз и пионов.
После нашей с отцом утраты, именно это цветущее безмолвие стало для нас спасением. Соседи, словно ангелы-хранители, окружали заботой и поддерживали теплыми беседами. Поэтому, когда я покинул отчий дом, переехав в собственную квартиру, сердце мое было спокойно, зная, что отец не одинок.
В этот раз я решил навестить его без предупреждения, надеясь застать дома, а не в душном кабинете издательства, куда он периодически вырывался для сдачи отредактированных рукописей. Отец – редактор с огромным стажем, человек, приобщивший меня к миру книг и вдохновивший на первые робкие попытки пера: школьные сочинения, эссе, дипломные работы... От матери же мне достались внешность и характер. В детстве я бесчисленное количество раз слышал, что являюсь ее точной копией, только в мужском обличии. Меня это не огорчало, ведь она была воплощением утонченности, любила искусство, особенно живопись, и часто пропадала в мастерской, создавая натюрморты, увы, талант к которым мне не передался.
Стоя у железной черной двери, я прислушался. Отец был дома – я отчетливо слышал его шаги. Едва уловив звук поворачивающегося замка, я уже приготовился по-приятельски хлопнуть его по плечу, но вместо отца на пороге возникла знакомая фигура.
— Марк, здравствуй, — Надежда Павловна, соседка из другого подъезда, немного смущенно улыбнулась и бросила взгляд в сторону кухни, откуда торопливо приближался отец.
— Сынок! — он крепко пожал мою руку, словно пытаясь заслонить собой Надежду Павловну. — Проходи, — пропустил он меня в коридор.
Я вошел в родные стены и, пока снимал туфли и пальто, услышал приглушенный шепот, доносившийся из кухни. Словно я был несмышленым ребенком, не способным понять очевидное. Когда мы только переехали, Надежда Павловна первой протянула нам руку помощи. Она помогала распаковывать вещи, наводить порядок, иногда готовила и приносила еду. В подростковом возрасте я был совершенно не приспособлен к быту, а кулинарные эксперименты отца чаще приводили к порче продуктов. Она была словно послана нам небесами, и со временем стала настоящим другом нашей маленькой семьи. Но почему сейчас отец так виновато прячет глаза? Очевидно, что между ними давно уже что-то есть, и, судя по нескольким парам женской обуви, скромно приютившимся у порога, отношения вышли на новый виток.
— Сынок, проходи, как раз вовремя! Надя оладушки пожарила, — отец нежно обнял меня за плечо и проводил в небольшую комнату, что служила кухней.
И точно: на столе высилась стопка румяных оладий, от которых поднимался легкий парок, а соблазнительный аромат разнесся по всей квартире. Надежда Павловна проворно расставила кружки и разлила чай, пока отец, словно пойманный в ловушку, нервно сжимал и разжимал кулак. Этот жест, выдававший его неловкость, был мне до боли знаком — наследственная черта, безошибочно предвещавшая грядущий разговор.
— Вы кушайте, а я пойду в комнату, там сериал мой начинается, а вы поговорите, — произнесла Надежда Павловна с теплотой, взглянув на отца и прикрыв за собой дверь.
Я медленно размешивал сахар в белой чашке, а отец все избегал моего взгляда, устремляя его куда угодно, только не на меня. Поняв, что иначе мы просидим так до утра, я решил взять инициативу в свои руки.
— Пап, ну хватит уже, мы взрослые люди и все прекрасно понимаем.
— Я хотел всё подготовить, сказать за ужином, более официально, что ли, — он ослабил воротник темно-серой рубашки, расстегнув верхнюю пуговицу.
«Ещё одна наследственная черта», — мелькнуло в голове, когда я вспомнил свой гардероб, на семьдесят процентов состоящий из однотонных рубашек.
Чтобы разрядить обстановку, я хлопнул отца по плечу, чего он явно не ожидал. Он вздрогнул, но тут же расслабился и тихо засмеялся.
— Да уж, и правда, что это мы... — он поправил очки. — Ведём себя как подростки...
— Ты счастлив? — спросил я, макая пышный оладушек в густое смородиновое варенье.
— Да, — отец улыбнулся и откинулся на спинку стула. — Я думал, что после твоей мамы ни с кем не смогу быть, ведь она была любовью всей моей жизни. Но когда я встретил Надю, я обрёл друга, который спасал меня на протяжении нескольких лет, а потом... — он ухмыльнулся и посмотрел на меня. — Ты сам знаешь, как это бывает.
Я грустно улыбнулся, понимая, о чём он говорит. Ангелина... Наша история тоже началась с дружбы, а затем как-то внезапно переросла в нечто большее, а потом так же стремительно покатилась в пропасть, о чём отец не знал. Я приехал посоветоваться с ним, поделиться своими чувствами, но совсем не ожидал такого поворота событий. Пока я молчал, отец продолжал:
— Самые надёжные отношения или брак начинаются с дружбы. Не вспышка страсти, не очарование с первого взгляда, а именно дружба – фундамент, на котором можно возвести нечто долговечное. Размеренное течение времени, общие испытания – такая связь нерушима. Человек, проверенный годами, никогда не предаст, не нанесёт незаслуженной обиды. Поэтому я искренне рад, что в твоей жизни есть Ангелина. Она прекрасная девушка и, уверен, станет прекрасной женой, но я вижу твоё замешательство, поэтому задам встречный вопрос: ты счастлив?
Я отвёл взгляд, избегая его проницательного взора, а отец тяжело вздохнул. Слова были излишни. Он и так всё понял. Счастливый человек не станет медлить, терзаться сомнениями, опускать глаза, словно провинившийся мальчишка. Он с непоколебимой уверенностью воскликнет: "Да!". Но, увы, мой язык словно окаменел, не в силах произнести это простое слово.
— Марк, прости, что сразу не предложила, может, ты голоден? — прозвучал мелодичный голос Надежды Павловны, вошедшей на кухню и поставившей в раковину пустую кружку.
— Нет, спасибо, я, пожалуй, пойду... — ответил я, стараясь улыбнуться как можно мягче, и в ответ поймал её тёплую, ободряющую улыбку.
Она подошла к отцу и нежно провела ладонью по его седым волосам, отчего на его лице расцвела умилённая улыбка. Затем взяла с тарелки несколько румяных оладий.
— Тогда я положу их тебе с собой, дома поешь, — предложила соседка, и отец согласно кивнул.
— Хорошо, еще раз спасибо и... — я запнулся, подбирая нужные слова. Соседка смотрела на меня с волнением в глазах, словно замерла в ожидании приговора. — Эта квартира все еще выглядит по-мужски пустой. Обязательно позовите меня, я помогу вам перевезти вещи.
На ее лице медленно расцвела счастливая улыбка, и в глазах блеснули слезы радости. Она подошла ко мне и обняла, и я, слегка наклонившись, ответил на ее объятия. Отец был доволен.
Мы распрощались на теплой ноте, и всю дорогу до дома меня вновь терзали сомнения. Может быть, отец и прав, но откуда же во мне эта стойкая уверенность, что все идет не так? Верю ли я в это, или просто хочу верить в другой исход? Зайдя в квартиру и бросив ключи на тумбочку, я обессиленно рухнул на диван.
"Счастлив ли я?"
Вопрос отца висел в воздухе, как неразорвавшаяся бомба. Я зажмурился, но перед глазами снова всплыло её лицо — Ангелины. Не то, что сейчас, усталое и закрытое, а то, каким оно было раньше: тёплое, озарённое смехом, с искорками в глазах, когда она называла меня "Маркусиком".
За окном завывал ветер, гоня по асфальту жёлтые листья. Осень. Время увядания. Я резко встал, подошёл к окну. Где-то там, в ночи, мерцали огни — чужие окна, чужие жизни. В одной из них, может быть, сидела она. И тоже смотрела в темноту. Может, всё ещё можно исправить? Я представил, как завтра мы войдём в тот ресторан. Как она улыбнётся мне через свечное пламя. Как её пальцы, тёплые и знакомые, коснутся моей руки.
Попробовать. Не сдаваться. Не убегать.
Сегодня точно не получится писать, нет ни сил, ни настроения. Но все же одно предложение я написал и даже отправил.
Знаю, как это важно для тебя, поэтому хочу тоже посмотреть на тот ресторан, о котором ты говорила. Напомнишь адрес?
Я поставил смайлик поцелуя в конце и отправил сообщение Лине.
Возможно, стоит попробовать, чтобы понять, что это твое. Или окончательно убедиться, что все неправильно.